5. Право в чужой вещи
Казенные земли, предоставленные в пользование сельских обществ из платежа государственных сборов и исполнения повинностей, развёрстываются и делятся по числу ревизских наличных душ крестьян, обыкновенно при каждой новой народной переписи, а иногда и в других случаях. Не по числу же душ выделяют земляные участки фельдшерам, солдатам, солдаткам и другим лицам. К разделу земель До ревизии приступают только в случае крайней необходимости. Вместо этого принятых вновь членов или возвратившихся со службы солдат наделяют запасными или вымершими (выморочными) участками, а за неимением их — отрезками, то есть кусками, отрезанными от полей и пожен каждого землевладельца в селении.
Раздел бывает в каждой деревне о себе, то есть в каждой особо; иногда же в нескольких деревнях вместе, если они издавна имеют общее пользование в землях.
Для разверстки (разграничения) выбираются из среды обществ добросовестные понятые крестьяне, или грамотеи-делильщики. Кому какие именно поля и на каком пространстве пришлись в наделе, записывается в долевые или веревные книги, которые хранятся у уважаемых старожилов. В натуре участки нив, то есть небольшие полосы, или клинье, в несколько сажен ширины и длины, называемые еще полями, со всех концов огораживаются тычинками и колами. Поля бывают или в особом огороде у каждого владельца, или в одном ободе многих хозяев; в последнем случае каждый отделяет свой участок естественною межою, то есть невспаханными полосами, шириною от нескольких вершков до одного аршина.
При дележе везде принимается в рассчет свойство земли, и она различается по сортам. Так, орама, то есть пахотная земля, делится на горбылистую горнюю, или легкую, то есть лучшую; равную и средственную — средней доброты; тяжелую, лежанцы и оплошную, худшую и в низких местах; и еще залежи, или запущенную, запустошенную. Притом для справедливого надела берутся во внимание дальние и ближние поля. то есть присельные поля и запольные пашни. Сенокосная, или луговая, земля подразделяется: на наволочные пожни — низменные заливные луга, нагорный кустарный сенокос и новины — по долосклонам, посредственная земля; телятники, коновязы и полевая земля — нехорошие; охвостье, болотина и оплошная — если трава растет при озерах, болотах и в грязных местах. Притом покосы уравниваются и в расстояниях: луговые, лесные и заречные. Во многих волостях по количеству владеемой земли раздробляются денежные сборы15.
Осот и хвощ для корма скота и на подстилку ему крестьяне получают на нераздельных болотах, около озер, ручьев и речек. Поскотинами пользуются все жители известной местности безраздельно. Свободное бесплатное пользование пастбищами в лесах обратилось в законное право, отнятие которого может повлечь большие потери для жителей, так как они в здешней губернии не получили особых участков для бесплатного пользования лесом.
Кроме того, у здешних крестьян соблюдается обычное право, по которому коренная земля, то есть подворно-наследственная (но не подворная только), издавна находящаяся в пользовании одного семейства, а тем более еще если вотчина (так местными крестьянами называется вообще податная земля) была во все время хорошо наблюдаема, не отбирается от коренного владельца ни при общем разделе, ни после, хотя бы из владения того семейства и приводилось почему-либо отрезать на души других; в таком случае отрезывается нужное количество из вырезной, то есть земли, поступившей во владение в недавнее время.
Меняться участками общественного надела, закладывать (например, пожни) и завещевать, кому из наследников каким участком пользоваться после смерти хозяина, также в обычае.
Пахатная земля, как сказано выше, ежегодному переделу не подлежит, но сенокосные луга, по крайней мере в Шенкурском уезде, разделяются каждый год между крестьянами по участкам, или жеребьям. В Борецком приходе перед временем косьбы, обыкновенно около дня первого Спаса или Успения, все село назначает день, когда следует расколотить землю. В тот день все домохозяева едут на луг, находят границы жеребьев прошедшего года и ставят на них огромные жерди. Жеребий заключает в себе участок земли, с которого должна снять траву сотня душ. Когда все 12 жеребьев, по числу 12 сотен душ населения, разграничены, тогда заправляющие этим делом, выборные от каждой сотни по одному, начинают передвигать сотни по участкам. Ту сотню душ, которая в прошлом году косила жеребий на южном конце, переводят на жеребий в северный конец, а сотня, занимавшая этот вторый жеребий, передвигается на третий, и так одна за другою двигаются ежегодно все 12 сотен, чрез 12 лет сотня, которую посадили на северный конец, опять сядет на южный жеребий. За дележом на жеребьи приступают к разделу каждого жеребья отдельно. Здесь принимает участие уже целая сотня. Предварительно жеребий расколачивается на сто равных частей, потом берется от каждой души какой-нибудь значок; все 100 значков складываются в одну рукавицу, перемешиваются там и затем выборным вынимаются и кладутся по порядку. Первым вынулся значок такого-то крестьянина, значит, первая пожня должна принадлежать ему; он тотчас же и ставит тычку на границах со своим значком, второй значок такого-то, следовательно, ему принадлежит вторая пожня и т. д. И когда вследствие весеннего разлития воды целые жеребьи засыпаются песком, все-таки дележ этим участком не прекращается, хотя вся сотня должна остаться без сена. «Что же делать — скажут пострадавшим крестьяне другой сотни, — это ваше счастье! Может, будет время, когда и на нашу долю выпадет такая же колея! Не нами заведено: кому что достанется, тот тем и владеет». Этим и ограничивается все участие; изменить же заведенный порядок дележа луга никто и не подумает, ибо так делен был луг стариками [АГВ 1868: № 26]. В Тулгасе существует такой же порядок ежегодного раздела участков, дел, с тем различием, что делами владеют не сотни, а десятки — в 50 душ.
Уходя из места жительства своего в долгие отлучки или не имея возможности самому вспахать, обработать и обсеменить поля, потому ли, что против сил большой надел, например на 5 и более душ, или по бедности и нерачительности, крестьянин отдает свои пахотный и сенный участки или часть оного в пользование другого, конечно, из своих односельцев, давая преимущество родственникам, если не имеется между ними несогласий. Взявший в содержание такую землю принимает на себя обязанность поручителя: он высылает отлучившемуся виды на проживание, обносит (уплачивает) за него денежные сборы и отбывает все повинности пред казной и обществом, исключая выбора; а если земли очень довольно, то доплачивает хозяину ее еще условную часть хлебом или деньгами, буде Бог дал урожай.
Такая аренда земли называется празгой [Иванов]16. В Пингишенском приходе посыпь, выряжаемая сверх оплачиваемых арендатором повинностей, за надел состоит ежегодно из четверти ячменя на каждый подушный надел.
В другом случае крестьянин берет землю исполу, или исполовья по насеву, то есть половину урожая отдает настоящему хозяину земли, а другую берет себе за обработку ее и за насев ее своими семенами. В таком случае подушные налоги за участок платят пополам. Так же отдают с половины и сенокосы [Иванов]. У золотичан пахотная и сенокосная земли отдаются или в заклад, на год, на два, или пополам, или из трети. Взявшие землю исполу называются половниками, по крайней мере в Холмогорском уезде17. Бывает и так, что бобыли, запустившие землю, отдают богатым половникам свой участок, обязуясь сами платить подушную повинность. Если у крестьянина землю берут в содержание два лица, то это называется владеть полдушею [Иванов].
Крестьяне Пинежского уезда охотою на птиц и зверей занимаются на предоставленных им в пользование казенных землях и лесах с полною свободою. Но когда бывает серьезный звериный и птичий промысел, от которого промышленники приобретают значительные доходы, тогда он ограничивается местами. Промысловые места эти, называемые еще ухожьями, а по роду промысла воргами (занятые силками для ловли птиц) и путиками (лесные троны со следами мелких зверей, на которых становятся ловушки и следуют стрелки), считаются принадлежностью промышленников известных местностей; кроме того, они ограничиваются границами примежеванных дач, о чем знают и посторонние охотники. На принадлежность таких лесных сгодий служат у некоторых доказательством старинные письмена, передающиеся корню, то есть из рода в род, а у других заменяет их право давности владения, потому что крестьяне в точности следуют правилам, издавна принятым и освященным временем [Иванов].
Г-ну Иванову случалось видеть, что пользование охотничьими угодьями переуступается, когда владетели сами не в состоянии почему-либо пользоваться ими, за условное вознаграждение, и о том делаются письменные сделки [Иванов].
Приводим слова автора «Года на Севере» о тех же путиках. «Путики — это лесные троны, которыми испрорезаны все тайболы, и верхняя, и нижняя, все леса, которыми заросла правая (от реки Северной Двины) и огромная половина огромной Архангельской губернии. Путик прокладывает себе всякий мужик, которому припадет только охота к лесному промыслу, но в большем количестве прокладывают их мезенцы, а особенно пинежане. У старательного и домовитого промышленника таких путиков проложено до десятка, и редкий из них не тянется на 40, на 50 верст, некоторые заводят свои тропы и гораздо на большее пространство. Путик этот прокладывается просто: идет мужичок с топором, обрубает более бойкие и частые ветви, чтобы не мешали они свободному проходу, в намеченных, по приметам и исконному правилу, местах вешает он по ветвям силки для птиц, прилаживает у кореньев западни для зверя. И так наметался, так приобвык в долгом опыте и пригляде к делу каждый из охотников, что уже твердо помнит и подробно знает свою тропу и ни за что не перемешает свои путики с чужими. Верный исконному обычаю и прирожденному чувству понимания чести и уважения к чужой собственности, он и подумать не смеет осматривать, а тем паче обирать чужие путики, хотя бы они тысячу раз пересекали его путик» [Максимов 1859: 520-521].
Места для морских звериных (моржовых и тюленьих) промыслов никем не назначаются и не отдаются в оброк ни обществами, ни казною. По установившемуся обычаю, жители каждой местности издавна избрали для себя определенные пункты, обыкновенно ближайшие к их местожительству: так, мещане г. Мезени и крестьяне приморских и других деревень Мезенского уезда: Семжи, Долгой Щели, Нижи, Сосны, Лампожни, Койды и ближайших деревень Архангельского уезда производят промыслы в восточной части Белого моря, на так называемых четырех путях. Зимнесторокском, Кедовском, Устьинском и Конушинском18. Мещане же мезенские и крестьяне небольших выселков, расположенных по рекам, впадающим в Чешскую губу: Вижаса, Омы, Снопы, Пеши и Индиги, занимаются добыванием зверей в Чешской губе; крестьяне пустозерские промышляют у островов: Калгуева, Варандея, Долгого, Вайгача, в Югорском Шаре и отчасти близ берегов Карского моря [ПKACK 1864: 95]. На Новую Землю ходят поморы Кемского уезда и мещане г. Архангельска. Прежде хаживали также и пустозерцы.
Тресковый промысел каждое поморское селение или город производит всегда в одной какой-либо местности Мурманского берега. Для этого рыбопромышленники издавна избрали себе удобные места в устьях рек и морских губах, служащие становищами (рейдами для судов, в которых расположены их рабочие станы — избушки для жительства, амбары для складки рыбы и проч.), и отсюда посылают рабочих в ближайшие места моря. Коляне, например, в этом отношении присвоили себе становища в Мотовской губе и по восточному берегу Рыбачьего полуострова [АГВ 1861: № 30] мещане Сумского посада и лопари Воронежского погоста — в Гавриловом становище и Подпахте, близ устья реки Вороньей [АГВ 1861: № 45]; онежане пользуются рыбной ловлей вместе с норвежцами в местности Киберке, или Бирке, лежащей в пределах Норвегии, и т. д.19
Для ловли сельдей и семги рыболовными местами обыкновенно пользуются жители ближайших к ним сел и деревень, но на различных основаниях. В одних обществах такие места берутся из-за платы аренды, в других безвозмездно, и промышляют рыбу или всем миром, или отдельными партиями, или в одиночку.
В Архангельской губернии есть множество общественных и частных избушек, разбросанных по берегам моря и в лесах, для приюта путников. Избушки эти, кое-как сколоченные, имеют едва держащиеся печи, нары, скамеечки и столы. В них, по словам г-на Максимова, можно найти «две самоделки — ложки деревянные, берестяную коробочку с отсыревшею, грязного вида солью, ведерко для воды, мешечек с мукой и сухарями, сачок для рыбы. Всё, по обыкновению, издавна укоренившемуся в безлюдном и бесприютном Архангельском крае, запасается для всякого прохожого, имеющего ежечасную возможность спутаться с дороги, просидеть в пустой избе и умереть с голоду, если надолго завяжется бойкая, порывистая погода с сильными ветрами и истощится весь запас взятой с собою провизии» [Максимов 1859: 181]. Это г-н Максимов говорит о тех избушках, которые построены для промышленников, идущих весной из Поморья на Мурманский берег, между селениями, которые не бывают ближе 40-50 верст одно от другого, на всем пути по прибрежьям. О лесных избушках (или кушнях), выстроенных для промышленников за дичью и птицей, говорит г-н Иванов: «Промысловые избушки становятся на береговых местах охотниками из местных селений. Как все охотники участвуют в устройстве избы, так равно сообща пользуются приютом и хранилищем в них. Тут промысловые люди складывают свою добычу, и ее никто чужой не смеет тронуть. Тут же охотники оставляют провизию даже до другого промысла, и никто не берет ее, кроме крайней необходимости, вызванной особенным случаем, вследствие долгого лесованья; об этом лишь должно объявить».
В безлюдной Тайболе обыватели станции, или кушни. ставятся миром от ближайших селений. Живущие в них старики кушники обязываются только иметь уход за ними и поправлять их [Максимов 1859].
Овины и гумна имеет не всякий крестьянин, и оттого пользуются ими у других или за условную плату деньгами, или невымолоченным хлебом, или же без всякого вознаграждения.
Бани тоже бывают не у всякого крестьянина. Общественных же или торговых бань нет в уездах. Иногда баню строят общими силами два, три и более крестьянина, тогда они пользуются ими равномерно. Не имеющий же собственной бани или части с другим моется в чужой бане с дозволения хозяина, или в готовой, то есть истопленной самим хозяином, когда он уже помоется с семейством, или с накидкою несколько своих дров, или вытопленной исключительно своими дровами, или за то, что наносит для всех воды [Иванов].
При общем владении овинами, мельницами и банями в Тулгасском приходе кидается жребий, который покажет, кому пользоваться первому, другому и далее, понедельно.
Колодцами и ледниками пользуются обще, с доброго дозволения хозяина, исключая тех, которые провинятся присвоением чужой поклажи или засорением колодца и т. п. [Иванов].
Нашедший чужую вещь обязан объявить кому следует и возвратить хозяину, который вправе требовать ее, прибегая, в случае надобности, к содействию установленных властей [Иванов]. Если нашедший не объявит, а узнает хозяин, тогда вещь отбирается без всякого вознаграждения, даже со строгим выговором, и остается дурное о нашедшем мнение, что вещь не найдена, а украдена [Максимов 1859].
За находку вещи значительной стоимости требуется вознаграждение, но неопределенное: кто сколько запросит или кто сколько даст (в Тулгасе дают третью часть стоимости вещи), а за находку вещи незначительной стоимости не требуется почти ничего; или только хозяин вещи предложит Угощение или скажет спасибо нашедшему [Максимов 1859; АГВ 1868: № 35; Владимирец].
При находке чего-либо с несколькими лицами, если первый, увидевший вещь, скажет: «Чур, на одного», тогда вещь не делится, а если увидят все и вскричат: «Чур, вместе», тогда она делится или берется одним, а прочим дается по части из ее стоимости [АГВ 1865: № 42—46].
Здесь находят более пригульной скот. Принимаемыми издавна мерами жители приучены объявлять о пойманных животных ближайшему местному начальству, чрез посредство которого они получают выкуп, то есть вознаграждение за прокорм [Иванов]. В Пингишах за лошадь, пойманную в лесу или в дальнем суземе, получают за труды, употребленные на выводку лошади и доставку хозяина; иногда довольствуются одною водкою, предложенную хозяином. В Тулгасском приходе пойманный скот кормится до отыскание хозяина содержателем мирской избы, который требует с хозяина плату подневно.
Так как кладов значительных здесь нет, то всякий имеет право искать их; нашедшему одному принадлежит находка [Иванов].
Народ рассказывает много так называемых бывальщин о кладах, но насчет находок не существует здесь никаких правил. Под кладом разумеется большее количество денег, когда-то положенное с различными условиями и заклятиями, например достаться третьей или пятой голове, то есть чтобы первые две или первые четыре погибли при поползновении овладеть им. Клады показываются в виде разных животных и вещей и приобретаются теми счастливцами, которые не обманут Бога. Обман вот какой: если кто увидел клад, тот должен сказать трижды:«Чур, мой клад c Богом пополам!». Бог уже знает, что такой-то обманет или нет [Максимов 1859].
Часто во время морских звериных промыслов раненые звери ускользают от промышленников и уплывают в море. Через несколько времени (через какой-нибудь месяц или менее) их непременно выбросит где-нибудь на кошке или на берегу, и тогда туша эта достается на долю счастливца. Законность приобретение этого вымета нашедшим его обусловлена старым обычаем; сало выметов годно в продажу и мутнее обыкновенного [Максимов 1859: 20]. Выбрасываемые на Мурманский берег, обыкновенно в Мотовской губе, в местности, известной под именем Китовой могилы, киты присваиваются лопарями на том основании, что лопари считают берег своею принадлежностью. Киты эти продаются последними кольским купцам и другим промышленникам.
Вещи закладывают под деньги, а иногда под хлеб. Если просрочат время залога, то вещь делается собственностью принявшего в заклад [Иванов]. До истечения срока приниматели не имеют права обращать в свою собственность или продавать их. Ибо вещи с тою целью и отдаются за половинную цену, чтобы их не присваивали [АГВ 1865: № 42-46]. Закладом не вправе пользоваться залогодатели; они должны хранить его, чтобы возвратить в целости и сохранности; в противном случае не дополучат из следующего за залог [АГВ 1865: № 42-46]. Иногда, впрочем, залогодатели пользуются заложенною вещью, особенно после срока, на какой вещь была заложена, дабы скорее чрез это побудить хозяина на выкупку. Один богатый крестьянин в селении Пингишах после срока залога имел обыкновение одевать на себя даже женские наряды: шугаи, штофники и проч. и ходил в них на гумно молотить хлеб, дабы чрез это побудить хозяина к выкупке вещей. Вещи большею частью закладываются на сроки, поэтому закладчик, не представивши в условленный срок выкупа, лишается ее навсегда.
Если заложивший вещь сам по случаю смерти и другим причинам в срок не выкупит, то вправе выкупить родственник его, тем более дети и внучата, и даже знакомые. Последний должен на это право представить свидетельство от заложившего, письменное или личное. Письменные условия при закладе весьма редки, именно заключаются только тогда, когда вложены вещи хорошие и значительной стоимости; а в прочих случаях верится на слово [АГВ 1865: № 42-46]. Пишутся условия при свидетелях и сельском старосте. Последний не составляет поручителя, а приглашается как начальник, для верности и ненарушимости условия. Главную роль тут играют поручители, которые, в случае неисполнения заимодавцем договора, обязаны недоплату Пополнить из своего кармана. Число свидетелей и поручителей, где бы они ни потребовались, не ограничено. Таковыми приглашаются люди благонадежные и уважаемые обществом [Максимов 1859].
15 В Холмогорском уезде различные сорта пахотной и сенокосной земли носят иные названия, которые объяснены в прилагаемом при сем труде словаре местных слов, употребленных в этой книге. (Примеч. авт.)
16 В Холмогорах празгой называется только денежный оброк, платимый за землю. Так как на таких условиях здесь берутся в аренду одни церковные земли, то слово празговая земля или празговая сумма относится только к церковным арендным землям и деньгам.
17 Здесь хозяин земли, если земля плоха или после неурожайного года, дает свои семена для посева на его половине; другую же часть засевает сам половник. В противном же случае, как и в Пинежском уезде, половник обязан засеять весь участок своими семенами.
18 Надобно, впрочем, сказать, что устьинские промыслы с 1868 г. установленными правительством правилами закреплены за жителями нескольких из упомянутых выше сел Мезенского уезда, без всякого, однако, оброка.
19 За право ловли наживки для трескового промысла в некоторых становищах Муромского берега, например в Лице и Терлберке, поморы платят лопарям с каждого судна по 3 р. серебром.
<< Назад Вперёд>>
