Дискуссия не по графику
Да и сама академическая среда в тот момент находилась не в обычном состоянии.
Никто не знал, сколько осталось возможностей у независимой печати. Одним из главных событий 1988 г. оказалось известное мартовское выступление «Нины Андреевой»; этот беспрецедентный натиск «перестройка» отразила, но не вызывало сомнений, что решающие конфликты еще впереди. Между тем историческая академическая верхушка, пользуясь опорой в партийном аппарате, надеялась, что «перестройка» сведется к временному замешательству, которое удастся «пересидеть», и не только держалась вызывающе консервативно, но и принимала свои меры.
В Отделении истории АН СССР в то время центральной фигурой являлся обладавший большим бюрократическим весом И.Д. Ковальченко — не только многолетний главный редактор журнала «История СССР» (ныне «Отечественная история»), но и официальный «куратор» всей исторической периодики, а затем (с 1988 г.) также и академик-секретарь Отделения. По характеристике Д. Филда, «можно сказать, что он обладал властью. За рубежом историк не может мечтать о власти такого масштаба над судьбою учреждений, исследовательских направлений и отдельных историков». Эту власть он получил от «партийных “воевод”», которым доказал свою способность использовать монопольный доступ к ведомственному компьютеру для получения таких «научных» результатов, какие устраивали «воевод». В своей вотчине, на Историческом факультете МГУ, Ковальченко запустил «фабрику звезд»: его кафедра, как сказал Ю.С. Кукушкин, «стала выдавать одну докторскую диссертацию за другой», в конце концов «Ученый совет нашего факультета работал фактически на одну кафедру. Мы только успевали...»1
В качестве члена Исполкома Международной ассоциации экономической истории Ковальченко не только установил «умелый контроль» над компьютером, но и помогал «соответствующему Отделу ЦК КПСС» «очень зорко следить за всеми контактами советских ученых с иностранцами». Здесь «опять требовался контроль — можно сказать, требовался политический контроль» — о, конечно, только «в пользу науки». Затем, однако, началось непредвиденное. Мастер «непривлекательного компромисса» (по определению Д. Филда) достиг верхней ступени академической иерархии в момент, когда рушился «строгий контроль над исторической наукой со стороны Отдела науки ЦК КПСС» — «совершался большой перелом», и «над нами, — как обобщал ситуацию С.Л. Тихвинский, предыдущий академик-секретарь, — более не стояли надзиратели, которые в свое время портили кровь» честным исследователям2.
Но к этому времени уже проявились последствия достигнутой монополизации. Заинтересованные в том, чтобы выглядеть респектабельно перед зарубежными коллегами, официальные представители советской экономической истории стали, однако, замечать, что их доклады на международных конгрессах «не вписываются в общее русло». Да им уже и стали открыто указывать на творческое бессилие. Как заметили Е.А. Осокина и Ю.П. Бокарев, на мировых конгрессах экономической истории Россию представляют Исторический факультет МГУ и академический Институт российской истории, но доклады этих историков не вызывают интереса, они не дают ничего принципиально нового. Мало того, «большинство российских исследований, которые подаются как исследования по экономической истории, строго говоря, таковыми не являются». Ближайшую причину «явного неуспеха» Осокина и Бокарев усматривают в «плохом составе российских участников». По наблюдению Осокиной, они плохо подготовлены профессионально: «Это историки, которые сотрудничают с математиками», но ни те ни другие не имеют экономического образования. Так что «положение с экономической историей в России... не внушает оптимизма».
Коренную причину слабости личного состава российских делегаций — замкнутость круга допущенных и посвященных — указал Бокарев. Руководители отдалены от специалистов за пределами этого круга, даже московские «рядовые специалисты» изолированы от информации о намечающихся конференциях и конгрессах, лишены возможности подать заявки на участие и т. д., зато «среди российских участников конгрессов немало таких, которые присутствуют чисто в ознакомительных целях, кто не имеет репутации специалистов в области экономической истории». «Я занимаюсь экономической историей 20 лет, — сказал Бокарев на заседании “круглого стола” по итогам Миланского конгресса (5 января 1995 г.), — и ни разу за это время - не получал никакой информации от комиссий Отделения истории или руководства Института российской истории». «Нормально ли, — продолжал он, — что многие его [“круглого стола”], участники впервые здесь услышали, когда и где состоится очередной конгресс по экономической истории и что для подачи заявок на участие им отводится только месяц?»3.
Ничего удивительного здесь нет. Представитель Немецкого исследовательского общества Д. Гайер после общения с Бовыкиным в Москве в 1974 г. (т. е. сразу после разгрома «нового направления» и установления монополии) докладывал коллегам, что если стремиться к развитию научного обмена с советскими историками, чтобы иметь возможность направлять молодых немецких специалистов в СССР, то следовало бы «установить и развить прямые контакты» с теми учеными СССР, которые пользуются там «репутацией политически благонадежных». Со своей стороны, представители московских учреждений, проявляя «живой интерес к получению приглашений на научные конгрессы, коллоквиумы и для чтения докладов и лекций», указали партнерам, что «такие приглашения следует направлять не лично тем или иным ученым, а в соответствующий институт... Отсюда явно следует, что советская сторона имеет в виду резервировать за собой право окончательного отбора командируемых», Академия намерена продолжать «дискриминацию в отношении ее собственных историков». Как вспоминал другой участник этого визита с целью установления контактов, Б. Бонвеч, у немцев сложилось представление о Бовыкине как «хозяине» в Институте: «Он председательствовал на всех встречах, которые для нас устраивали, когда мы слышали только его “указания”, которые сотрудники Института тут же беспрекословно принимали как руководство к действию, а директор А.Л. Нарочницкий вообще ни разу не появился на горизонте». Общение с Бовыкиным протекало так, что вместо обсуждения научных вопросов немецким гостям приходилось лишь выслушивать готовые истины, которые зам. директора «снисходительно изрекал», «не особенно интересуясь мнением собеседника». После этого только в Ленинграде гости «почувствовали себя так, как будто вдохнули свежего воздуха»4.
К сказанному можно лишь добавить, что неуспехи на международных конгрессах объяснялись все же не только организационным действием «научной» монополии, но и ее идеологией. Признавая, что «возможности наших ученых предложить для включения в программы конгрессов какие-нибудь свежие и интересные темы оказались сведены до минимума», Бовыкин, однако, не намеревался здесь что-то изменять, по привычке относя развал исследовательской работы на счет уничтоженного им двадцать пять лет назад противника: это из-за «нового направления» «стала свертываться разработка истории российского капитализма» и вообще «экономической истории нового времени». Бовыкин видел корень зла в том, что «под давлением так называемого “нового направления”» «упор делался... на рассмотрении различных проявлений его [российского капитализма] отсталости и “неполноценности”», тогда как надо было заниматься «механизмом его развития», «долгосрочными процессами экономического роста»5.
После того как в 1987 г. в массовой печати («Московские новости», «Огонек», «Советская культура», «Наука и жизнь» и др.) открылся клапан, через который напомнили о себе выжившие активисты «нового направления», и с почетом возвратился к прерванной деятельности П.В. Волобуев, монополия на глазах утрачивала прежнюю устойчивость. Ковальченко и Бовыкин забеспокоились и решили ускорить проведение давно задуманной операции, смысл которой заключался в том, чтобы административный разгром, произведенный в начале 1970-х гг., закрепить — в духе наступившего времени — видимостью свободной, чисто научной полемики и таким образом задним числом оформить гибель «нового направления» как естественный и потому необратимый результат нормального академического диспута. Для полного правдоподобия обстановки намечался спектакль дискуссии на страницах «Истории СССР» с участием Волобуева, но с инициативной статьей Бовыкина и, соответственно, с итоговым заключением, гарантирующим нужный исход. В этом замысле, очевидно, учитывалась предстоявшая передача поста главного редактора «Истории СССР» от Ковальченко Бовыкину (Отделение истории приняло такое постановление 22 октября 1987 г.; утверждение его Президиумом АН сорвалось вследствие преждевременной огласки, вызвавшей скандал и протесты; в частности, проявили активность Н.И. Павленко и Ю.Н. Афанасьев).
Благоприятный, казалось, момент (колебание почвы под «перестройкой») и в то же время заминка с пересадкой в «Историю СССР», нарушившая стройность замысла. побудили Бовыкина к резкой активизации. В апреле 1988 г. он взял из подготовленной для 5-го номера «Истории СССР» инициативной дискуссионной статьи6 наиболее острую часть материала против «нового направления» и вставил ее в книгу «Россия накануне великих свершений», уже сверстанную в ведомственном издательстве Академии наук СССР. Кто помнит жесткость режима в издательском деле тех лет, поймет, какое значение придавалось этому усовершенствованию труда Бовыкина. Перекроить линотипную корректуру, понаделать в разных местах вставок — это могло быть позволено только после серьезных согласований и во имя важных задач. Но ответственным редактором книги был И.Д. Ковальченко, да и сам Бовыкин еще не растерял свой административный вес, а в издательстве «Наука» был persona gratissima.
Непредвиденным последствием этого шага оказался перевод дискуссии на другие рельсы, что сделало ее неуправляемой. Когда неожиданно появилась в «Вопросах истории» статья-рецензия на книгу Бовыкина «Россия накануне великих свершений», не было предела недовольству в Бюро Отделения. Куратор исторической периодики потребовал, чтобы с этим вопиющим случаем разобралась редколлегия журнала (сам он входил в ее состав и читал рукопись перед рассмотрением ее редколлегией в январе 1989 г., но не нашел тогда нужным определенно возразить, полагая, очевидно, что нет необходимости: такая статья ни при каких условиях не пройдет). Вот сделанная мною 21 апреля 1989 г. конспективная запись выступления Ковальченко на заседании редколлегии:
[Речь Ковальченко]
К редакции «Вопросов истории» у Отделения истории имеются претензии. От группы авторов, написавших рецензию на книгу В.И. Бовыкина, в Отделение истории поступила жалоба, что нарушено данное им обещание напечатать эту рецензию7 в том же номере, что и статью В.В. Поликарпова о той же книге. В этой статье полемика с Бовыкиным ведется некорректно... Надо, чтобы редакция не занималась больше своими какими-то комбинациями за спиной редколлегии и Отделения истории...
...Сообщаю, что этот вопрос поставлен в Отделении истории официально: почему вопреки решению редколлегии эта рецензия не напечатана одновременно со статьей Поликарпова. В его статье Бовыкину предъявлены многочисленные обвинения, причем в некорректной форме, в таких выражениях, каких в академическом издании быть не должно. Я составил целый список таких некорректных выражений, использованных в статье: «педантичное следование упрощенной формуле», «манипулирование литературными источниками», «некомпетентность» и др. Список у меня занял целую страницу. Это недопустимо в научной статье. «Некомпетентность»! А судьи кто? Такой вопрос встает неизбежно. Пусть автор ответит, пусть редакция ответит, как это могло получиться.
Не буду подробно анализировать то, что сказано в статье о Бовыкине, он сам за себя постоит. Но в ряде случаев есть вещи, задевающие лично меня, и об этом я хочу сказать.
Не могу согласиться с тем, что меня автор произвольно зачислил в одну компанию с теми, кто вел борьбу с «новым направлением» — вместе с Бовыкиным и др. Вообще так и остается неизвестным, что это за «новое направление». Автор искаженно, ложно истолковал мои сочинения. Берет случайные цитаты из работ, где рассматриваемые им вопросы не стоят в центре моего внимания, и умалчивает о тех моих книгах и статьях, где моя точка зрения изложена обстоятельно. Он просто не знает этих работ. Моя позиция зафиксирована была в статье в «Вопросах истории» в 1970 году8. Там я выступал как раз против преувеличенной оценки степени капиталистического развития деревни, равно, впрочем, как и против недооценки. Почему он ссылается не на эту специальную мою работу, а на другие, менее характерные? Почему в его статье цитируется (причем неправильно) коллективная монография 1982 г., с моим участием, о помещичьем хозяйстве, а не сказано, что есть уже книга и о крестьянском хозяйстве, только что выпущенная? Там, в новой книге, доказано, что крестьянское хозяйство было буржуазным. Он ее не знает. Некомпетентный автор. Почему в статье его цитируются только случайно взятые работы П.Г. Рындзюнского и Н.М. Дружинина, а не рассматривается обширная литература по данной теме? Автор ее просто не читал, не знает. Упрекает Бовыкина в некомпетентности, незнании какой-то статьи, а сам тоже не всю литературу взял. Он сам некомпетентный автор!
Цитирует мою книгу (с соавторами) о помещичьем хозяйстве, но неправильно. Он взял у меня не главный мой вывод! Главное у меня — это об органическом переплетении капиталистических и полукапиталистическпх отношений. (Следуют цитаты.)
Ложно изображено «новое направление»: его представители сами отказывались от тех ошибок, которые теперь повторяет Поликарпов. Решил защищать А.М. Анфимова, умалчивая, что Анфимов сам снял свой тезис о повсеместном преобладании докапиталистических отношений. (Следует цитата из книги Анфимова 1980 г.) Анфимов сам признал свою точку зрения, высказанную в статье 1959 г., ошибочной. За это-то и нужно бы Анфимова похвалить, так именно и должен поступать настоящий ученый. Не у всякого ученого хватает научного и гражданского — да, гражданского — мужества открыто заявить о своей ошибке9. Поликарпов же в своей статье об этом изменении взгляда Анфимова умалчивает.
Заведующему Идеологическим Отделом ЦК КПСС Капто Александру Семеновичу
прием почты 12.АПР1989
Глубокоуважаемый Александр Семенович!
К сожалению, обстоятельства вынуждают нас обратиться к Вам с нашими проблемами. Известно, что рецензирование научной продукции является важной формой ведения дискуссии. В рецензии в сжатой, агрегированной форме могут быть представлены важнейшие узловые проблемы, подлежащие обсуждению. Здесь фокусируются, совмещаются или противопоставляются разные точки зрения: автора, анализируемого исследования, рецензентов, сколько бы их не было, Именно поэтому редколлегия журнала "Вопросы истории" приняла 19 декабря 1938 г. решение опубликовать одновременно две поступившие в редакции рецензии на книгу, посвященную чрезвычайно актуальной сегодня дискуссионной проблеме объективных предпосылок Октябрьской социалистической революции (В.И. Бовыкин. Россия накануне великих свершений. К изучению социально-экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции, М., "Наука", 1988).
Мы являемся авторами одной из альтернативных рецензий, рекомендованных к публикации. Мы - это - [далее неразборчиво]
Все мы специалисты по социально-экономической истории СССР эпохи империализма, имеющие монографии, разделы в коллективных трудах, публикации в центральной печати по проблемам капиталистической эволюции аграрного, промыш
Отклики на статью «“Новое направление” — в старом прочтении»: Жалоба в Идеологический отдел ЦК КПСС четырех авторов ненапечатанной рецензии и отзывы члена редколлегии «Вопросов истории» П.В. Волобуева на поступившие в редакцию протестующие письма В.И. Бовыкина и Е.И. Дружининой (опубликованные в 1990 г., № 6)
Статья Поликарпова напечатана, вопреки предложениям ряда членов редколлегии, в частности, С.Л. Тихвинского, в неизменном виде, со всеми некорректными выпадами. (Это не так. Наиболее резкие формулировки были сглажены.— В. II.) Я высказывал критические замечания. Почему мне не нашли нужным показать, как изменилась статья, почему не учтены мнения членов редколлегии?
Стала очевидной необходимость в будущем гарантировать журнал от повторения таких произвольных действий редакции. Редакция вышла из-под контроля Отделения истории, органом которого является журнал...
Поликарпов не понимает, что такое «новое направление», этого и никто не знает. Я спрашивал у покойного К.Н. Тарновского, и он тоже не мог ничего конкретного сказать. То, что названо в статье — о срединном положении России между Востоком и Западом — эго не новое, так писали еще Милюков и Плеханов. А у нас этот вопрос еще не ясен, идут споры, дебаты. О М.Я. Гефтере в статье автор умалчивает. Но как раз в его статье в свердловском сборнике сказано то, от чего уклоняется Поликарпов, что в России была не капиталистическая формация, а несколько укладов, характерно и название той статьи: «Многоукладность — характеристика целого»10. У Тарновского не было однозначной позиции в этом вопросе, а Гефтер прямо отрицал капиталистический характер формации.
[П.В. Волобуеву:] Если вы, Павел Васильевич, соглашаетесь, что Бовыкин некомпетентен, то Поликарпов тем более некомпетентен. И писать ответ в редакцию я нс буду. С таким автором я не стану спорить. Подобные методы полемики — это старые методы, с ними нужно кончать. Автор статьи некомпетентен, спорить с ним излишне. Я готовлю работу о нравственности в науке, вот там, вероятно, и коснусь случившегося.
Времена, однако, слишком изменились, и команда «на колени!» не была услышана.
В итоге дискуссия, объявленная журналом «История СССР», заглохла на статье Бовыкина11. «Мы открыли или попытались открыть дискуссию... — досадовал, выступая на “круглом столе” по другой теме, и.о. главного редактора И.Е. Зеленин. - К сожалению, до сих пор ни одного отклика на эту статью в журнал не поступило. Потенциальные оппоненты... ограничиваются устными высказываниями резко негативного, я бы сказал, проработочного характера в адрес Бовыкина». Зеленину тут напомнили о статье в «Вопросах истории». Он ответил: «Статья посвящена только книге В.И. Бовыкина. Упомянутая же статья [Бовыкина], предварившая выход книги (в действительности наоборот. — В. П.) даже не названа... И, видимо, не случайно. Автор по тем или иным причинам не захотел участвовать в открытой дискуссии по данной теме на страницах нашего журнала, не откликнулся на приглашение редакции. Но, видимо, все-таки с известными оговорками можно сказать, что полемика по объявленной журналом теме все же началась, но она какая-то странная, завуалированная, не затрагивает ни прямо, ни косвенно статью, которая рассчитана на дискуссию»12.
И.Е. Зеленин напрасно недоумевал. Бессмысленно ведь вести дискуссию о «статье, которая повторяет книжку»13, потому что появилась не раньше сентября или октября и в основном вошла в книгу, уже выпущенную в мае 1988 года14.
На критику Бовыкин дал развернутый ответ15. То, что требовало в его ответе уточнений и исправлений, уже сделано в помещенной здесь статье «Последняя дискуссия советских историков» (1996 г.) и др. Лишь немногое необходимо добавить, поскольку остается без разъяснений ряд его жалоб на неверное цитирование: «передергивание», «фальсификация», «клевета».
1) Возражая против утверждения, что он усиленно эксплуатирует против «нового направления» политический ярлык «рецидив народничества», Бовыкин писал, что критик «извращает правду», потому что «ни на одной из указанных им трех страниц моей книги такого обвинения нет» (с. 167).
Первое такое использование ярлыка Бовыкиным в печати относится, видимо, к 1977 г. Упомянув «народнический миф о насаждении царским правительством и иностранным капиталом капиталистической промышленности в России», он поставил этот «миф» в связь с «встречающимся в советской исторической литературе мнением, будто система крупнокапиталистического производства возникла здесь принципиально отличным от Запада путем, минуя этап свободной конкуренции, в результате насаждения промышленности помещичьим государством, для которого “политика индустриализации” являлась-де главным направлением экономической политики вообще»16. И.Ф. Гиндин или К.Н. Тарновский поименно в данном случае не упомянуты, но никого другого в «советской исторической литературе» здесь назвать невозможно. Оставалось только решить, что это: уступка «соблазнительной простоте» объяснения, то есть недомыслие, или «умышленная фальсификация».
В книге 1988 г. уже во Введении (с, 4) приведен тот же «тезис народников», затем на с. 53-54 «ошибочность этого вывода» обсуждается в качестве «основы концепции государственного капитализма в России как средства ускорения индустриализации развития страны, с которой Гиндин выступил в последующих своих работах», и тут же воспроизводится сам ярлык, как его сформулировал Рындзюнский: «Рецидив устаревшего понимания процесса утверждения капитализма в России, близкого к народническим взглядам». Слова Рындзюнского (1978 г.), по заключению Бовыкина, «убедительно доказали ошибочность» концепции Гиндина. Изящную формулу «рецидив» «народнических взглядов», навеянную Рындзюнскому статьей Бовыкина в «Коммунисте», Бовыкин использовал и в 1984 г., в другой работе17. Он прав в том отношении, что, действительно, в книге «Россия накануне великих свершений» на с. 4 нет этой формулы в прямом применении к «новому направлению». Сделан лишь анонс — о том, насколько не по-ленински выглядят такого рода идеи, а сам ярлык просмакован в центральной главе той же книги.
2) «Извращением» и «передергиванием текста» назвал Бовыкин утверждение, что он поддержал возвращение к сталинской формуле о подчинении государственного аппарата воле монополий. То место в книге Бовыкина, о котором идет речь, к сожалению, настолько невнятно, что различить его смысл можно только учитывая историографический контекст и прослеживая звено за звеном извивающуюся на бумаге мысль. Из истории дискуссии по этой проблеме известно, что в 1960-х гг. одна спорящая сторона доказывала, что монополии поставили себе на службу царский государственный аппарат, а другая подчеркивала социальную разнородность государства и монополистического капитала и на этом основании ставила под сомнение возможность подобного подчинения. Стороны не убедили друг друга, но усиленно предлагались компромиссные формулы: «сращивание без подчинения» и «подчинение отдельных звеньев» государственного аппарата, а не в целом.
В 1988 г. Бовыкин заявил18, что «получившее хождение в нашей литературе в 60-е гг. противопоставление процессов сращивания государства с монополиями и подчинения последними отдельных звеньев государственного аппарата» оказалось неверным — В.Я. Лаверычев раскрыл «полную необоснованность» такого противопоставления (необоснованность не положения о «подчинении», а «противопоставления» этого положения другому — о сращивании). По словам Бовыкина, появились «убедительные доказательства того, что вмешательство самодержавного государства в экономическую жизнь» «по мере роста влияния крупного капитала и монополий в России» «стало приобретать государственно-монополистические черты»19.
Но это и есть возвращение к формуле «подчинения», пересмотреть которую или хотя бы придать ей компромиссное толкование (подчинены лишь «отдельные звенья») пытались сторонники «нового направления»20. Государственно-монополистические черты вмешательства власти в экономику никто тогда не понимал иначе как именно отстаивание интересов монополий, потому что согласно «теории марксизма-ленинизма», зафиксированной на тот момент Программой КПСС (1961 г.), при государственно-монополистическом капитализме «образование и рост монополий приводят к непосредственному вмешательству государства в процесс капиталистического воспроизводства в интересах финансовой олигархии. В ее интересах буржуазное государство проводит разного рода регулирующие мероприятия... Монополии, сосредоточив в своих руках подавляющую часть общественного производства, господствуют над жизнью нации... Государство стало комитетом по управлению делами монополистической буржуазии... Государственно-монополистический капитализм соединяет силу монополий с силой государства в единый механизм в целях обогащения монополий... Монополистический капитал, полностью захватив основные материальные средства, не делит ни с кем политическую власть»; буржуазные идеологи и реформисты «сеют иллюзии, будто капиталистическое государство противостоит монополиям», а на самом деле оно — «послушное орудие монополий»21. Именно в этом духе и выдержаны труды Лаверычева, Погребинского и других единомышленников Бовыкина.
При наличии партийных установок, подобных цитированным, в публичном споре позиция «нового направления» оказывалась заведомо невыгодной, требовала оговорок, компромиссных уступок.
3) Не согласился Бовыкин и с утверждением, что в 1973 г. ему было поручено подготовить для официального директивного распространения текст стенограммы совещания у С.П. Трапезникова, на котором была предана анафеме антисоветчина «нового направления». По его словам, рецензенту «было достаточно увидеть мою фамилию в составе редколлегии издания стенограммы», чтобы выдумать эти «россказни». Но здесь ничего выдумывать не приходится. Бовыкин и сам упомянул, что являлся ответственным секретарем этой редколлегии, в состав которой, помимо него самого, входили пять академиков (Б.А. Рыбаков — председатель, Б.Г. Гафуров, Е.М. Жуков, А.Л. Нарочницкий, П.Н. Поспелов). Не бином Ньютона, кому из членов редколлегии выпало покорпеть над объемистым (примерно как «Россия накануне великих свершений») текстом — не Нарочницкому же или Поспелову. Но чтобы решить это уравнение, конечно, не было «достаточно увидеть», а потребовался еще несложный анализ состава редколлегии.
1 См.: Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II научных чтений памяти академика И.Д. Ковальченко. М., 2000. С. 24-27, 21-22.
2 Там же. С. 11. Конечно, академик-секретарь тоже наблюдал это не со стороны.
3 Экономическая история. Обозрение. М., 1996. Вып. 1. С. 39-41,52-54.
4 Отечественная история. 2000. № 4. С. 132-134, 137-138. Но уже в начале 1975 г. воздух испортился и в Ленинграде: туда Нарочницкий прислал комиссию, самым активным членом которой был Бовыкин, обнаруживший у коллег в ЛОИИ «монархический уклон» (см.: ГАНЕЛИН Р.Ш. Советские историки: о чем они говорили между собой. Страницы воспоминаний о 1940-1970-х годах. СПб., 2006. С. 195-197).
5 БОВЫКИН В.И. Миланский конгресс экономической истории и наша историко-экономическая наука // Экономическая история. Обозрение. 1996. Вып. 1. С. 21-24; ЕГО ЖЕ. Актуальные проблемы экономической истории // Новая и новейшая история. 1996. № 4. С. 23, 25.
6 БОВЫКИН В.И. Проблемы перестройки исторической науки и вопрос о «новом направлении» в изучении социально-экономических предпосылок Великой Октябрьской социалистической революции // История СССР. 1988. № 5.
7 Хвалебная рецензия за четырьмя подписями так и не была напечатана. С жалобой на редакцию авторы обратились не только в Отделение истории, но и в Идеологический отдел ЦК КПСС, откуда ее, естественно, «спустили» на рассмотрение обидчику — в редакцию «Вопросов истории». — В. II.
8 В этой статье Ковальченко пытался свести воедино высказывания Ленина об эволюции деревни так, чтобы цитаты из сочинений, написанных до революции 1905 г., не противоречили позднейшим, пересмотренным оценкам. В результате получилось, что, с одной стороны, «раскол деревни, ее буржуазный строй и новая социальная структура стали совершившимся фактом с 80-х годов» XIX в.; «в деревне утвердились буржуазные отношения и ее мелкобуржуазный облик стал совершившимся фактом». С другой же стороны, полувековое действие буржуазно-консервативной тенденции «не завершилось ее победой» до самой мировой войны, эта полустолетняя борьба «обнаружила невозможность этой победы» (буржуазно-помещичьего пути эволюции). Также и «задача буржуазно-демократического аграрного переворота в России не только не была снята, но стала фактически единственно возможным путем решения аграрного вопроса»; то есть решение аграрного вопроса, буржуазная перестройка в деревне на том или другом пути эволюции все еще не стали «совершившимся фактом» (КОВАЛЬЧЕНКО И.Д. В.И. Ленин о характере аграрного строя капиталистической России // Вопросы истории. 1970. № 3. С. 39, 47,48).
9 В посмертно изданной полемической работе А.М. Анфимов, описав методы подавления «нового направления», заметил по поводу использованной Ковальченко покаянной цитаты: «...Надолго воцарился режим идеологической дисциплины. Автор этих строк качнулся в сторону главенствовавшего направления— признал в 1980 г. победившими капиталистические отношения в сельском хозяйстве России, чем и покрыл себя позором, прежде всего в собственных глазах. Точка зрения о полной готовности России для перехода к социализму стала аксиоматичной и монопольной... Можно считать, что известный проект Козьмы Пруткова “О введении единомыслия в России” осуществлен вторично, в послесталинском варианте, без кровавых расправ, но с немалым числом осужденных hub изгнанных из страны инакомыслящих» (АНФИМОВ А.М. П.А. Столыпин и российское крестьянство. М., 2002. С. 232). Терзания Анфимова из-за вынужденного отречения понятны, но «позор» этого лежит, конечно, не на нем. Признание же «ошибок» «позволило ему издать две прекрасные книги о крестьянстве на рубеже XIX-XX вв., — писал П.Н. Зырянов. — Как-то язык не поворачивается осудить его за такой шаг: И не знаешь, кого при этом вспомнить. То ли Галилея, который топнул: “А все-таки она вертится!” То ли пушкинского Савельича: “Не упрямься! Плюнь, да поцелуй у злодея ручку!”» (ЗЫРЯНОВ П.Н. «Школа Сидорова». Воспоминания младшего современника // Acta Slavica Japonica. Sapporo, Japan. 1995. T. 13. C. 270-271).
10 Интересно, что, стремясь, видимо, не омрачать память об академике Ковальченко, некоторые из его почитателей стараются затушевать его роль в «дискуссии» Отдела науки с «новым направлением» и теперь утверждают, что «в отличие от английских и американских исследователей» он «и его последователи рассматривали дореволюционную российскую экономику как многоукладную, сочетавшую в себе феодально-крепостнические и капиталистические элементы... Именно данный подход позволял советским ученым в 1970-1980-е гг. давать более глубокую и объективную характеристику особенностей модернизации аграрного сектора России во второй половине XIX — начале XX в.» (ЛАНСКОЙ Т.Н. Проблема модернизации аграрного сектора России второй половины XIX — начала XX в. в зарубежной историографии и трудах академика И.Д. Ковальченко 1970-1980-х гг. // Проблемы источниковедения и историографии. С. 191). Здесь уже полностью стерта разница между позициями Ковальченко и представителей «нового направления».
11 Неправильно поэтому сказать, что именно статья Бовыкина «стала основой для дискуссии о судьбе “нового направления”» (ЗАБОЛОТНЫЙ Е.Б., КАМЫНИН В.Д. Современная историография о феномене «новое направление» // Вопросы истории Урала. Екатеринбург, 2004. Вып. 18. С. 47).
12 История СССР. 1989. № 6. С. 50-51. Актуальные проблемы советского источниковедения. Беседа за круглым столом.
13 Россия. 1917 год. Выбор исторического пути («Круглый стол» историков Октября, 2223 октября 1988 г.). М., 1989. С. 85 (Выступление Е.Н. Городецкого).
14 См.: Книжное обозрение. 15.VII.1988. Список сигнальных экземпляров.
15 Вопросы истории. 1990. № 6. С. 164-178. Там же помещены письмо в его поддержку Е.И. Дружининой и возражения Волобуева.
16 Коммунист. 1977. № 8. С. 74.
17 Новое в исторической науке. С. 53.
18 Новое в советской исторической науке. С. 56.
19 Доказательства Лаверычева подробно рассмотрены в помещенной ниже статье «Государственная власть и монополии».
20 В дискуссии 1961 г. сторонник «подчинительной» схемы А.П. Погребинский раскрывал разногласие: «Я никогда не считал и не считаю возможным противопоставлять “подчинение” "сращиванию”. В моей книге о государственно-монополистическом капитализме говорится и о сращивании и о подчинении. К.Н. Тарновский ставит вопрос так: подчинение или сращивание и утверждает, что от первой формулировки мы должны отказаться. Я же в своих работах считал, что сращивание отнюдь не исключает подчинения, а наоборот предполагает его... ленинская теория империализма предполагает использование и подчинение государства капиталистическим монополиям» (Об особенностях империализма в России. С. 130). По этой линии Погребинскому на той же дискуссии энергично возражали Тарновский, Гиндин и др. представители «нового направления»; Бовыкин же, наоборот, в рецензии на книгу Пшребинского поддержал его точку зрения, сожалея лишь о том. что изображение Погребинским «подчинения», которое «не оставляет у читателя сомнений», не дополнено столь же «полно и убедительно» освещением вопроса о «сращивании» государственного аппарата с монополиями и о «созревании материальных предпосылок для социалистических преобразований» (История СССР. 1961. Xs 1. С. 181-182).
21 XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стеногр. отчет. М., 1962. Т. 3. С. 246,252, 266.
<< Назад Вперёд>>
