Н.В. Козлова. Социальная благотворительность частных лиц в Москве в XVII - XVIII веках
Частная благотворительность в виде пожертвований на церковное строительство, обеспечение церковной службы и нужд причта, в виде милостыни нищим, в тюрьмы и в «убогие» монастыри, на выкуп должников была известна с давних времен. Нищелюбие в православном сознании всегда расценивалось как проявление христианского милосердия, как прямое выражение любви к ближнему. Оно также питалось взглядом на милостыню как на средство спасения души. Не случайно духовные завещания лиц различной социальной принадлежности полны распоряжений, касающихся не только погребения тела и форм поминовения души по христианскому обряду, но и актов милосердия и призрения страждущих2. Упоминаемое в завещаниях «устроение души» воедино соединяло заботу о поминовении ее с церковной благотворительностью и милосердием. На эти цели выделялись суммы от нескольких десятков до нескольких тысяч рублей3.
Так, по завещанию гостя[т.е. купца - statehistory] Максима Чирьева, умершего в 1702 г., сверх 2 тысяч рублей, определенных им на строительство паперти, ограды и иконостаса в приходской церкви Трех святителей, 500 рублей следовало раздать нищим на поминовение его души. В 1709 г. тяглец Садовой слободы Борис Клементьев сын Игольников большую часть своего имущества, а именно 3 лавки на Тверской с драгоценным товаром (золотой, серебряный, каменья и жемчуг), завещал продать, а деньги использовать на поминание души и раздачу милостыни. Московский 1-й гильдии купец В.А.Котельников, передавая по завещанию (1798 г.) каменный дом замужней дочери, обязал ее «в шесть недель чинить для бедных обед и милостыню». Московский 2-й гильдии купец Михаил Алексеев сын Москвенков в духовной 1794 г. на погребение и поминание своей души назначил 40 тысяч рублей. Те деньги следовало выручить от продажи 24 каменных лавок с палатками и винных погребов на сумму в 30 тыс. руб., а также собрать по векселям и распискам долги, от продажи святых книг и разных особых вещей. Деньги предписывалось употребить на разные многолетние поминальные службы, дачи на причт в церкви, монастыри, на церковное облачение, вклады по душе, а также на щедрую раздачу милостыни по тюрьмам, богадельням и по убогим монастырям4.
Подобные примеры, отнюдь не единичные и относящиеся к различным годам XVIII века, свидетельствуют о неизменности традиции нищелюбия. Она сохранялась как в старых формах прямой, «ручной», раздачи милостыни, так и в виде пожертвований в церковные и монастырские богадельни. Этой традиции, судя по духовным завещаниям, продолжали следовать как в купеческих и мещанских семьях, так и в среде провинциального и московского дворянства и в аристократических кругах.
Еще одной, также традиционной, формой благотворительности в пользу бедных являлось прощение долгов и выкуп из тюрем должников. Хотя разнообразное «строение души» во многом осуществлялось за счет сумм, подлежащих непременному взысканию наследниками кредитора после его смерти, порой завещатель ради поминовения души распоряжался аннулировать имевшиеся у него заемные и закладные кабалы разных лиц. Именно такие указания душеприказчикам в 1717 г. оставил в своей духовной подьячий Иван Назарьев: «Какие заемные кабалы, и памяти, и росписки явятца в моих пожитках и письмах на мое имя или закладные на дворы буде в лицах, и тем людем отдать безденежно, а буде в лицах нет, розодрать». Иные завещатели предписывали взыскивать долги с учетом материального положения заимодавцев, прошая тем из них, которые «окажутся по несчастиям каковым к платежу не в состоянии». «На ком долги мои есть, ежели в бедность пришли, прощаю, и не взыскивать с них», - записал в своем завещании в 1787 г. московский купец Илья Андреев сын Киселев, в добавок заранее простив ряд долгов5. В ряде завещаний обращалось внимание душеприказчиков на то, что освобождению от долгов с возвращением надорванных векселей следует производить после тщательного изучения положения заимодавцев и только тех, кто не имел «намерения вреднаго и подлаго ко ближнем}»6. В подобных ремарках ясно звучит мотив моральной ответственности за неправое милосердие.
Для купеческой среды два житейских бедствия, сума и тюрьма (от которых по известной пословице никому не стоило зарекаться), вполне реально соединялись в одном несчастии, выражением которого становилась долговая тюрьма7. Поэтому прощение конкретных долгов или же выкуп из тюрем должников являлись актами милосердия и защиты их от полного разорения.
В других случаях раздача денег содержащимся в тюрьмах колодникам могла иметь и иные мотивы. В них заключалось милосердие по отношению к уже несущему наказание, а потому искупающему свои прегрешения преступнику. Согласно православному сознанию человек, проявлявший подобное милосердие, мог рассчитывать на прощение собственных грехов. Поступавшие в тюрьмы благотворительные средства от частных лиц хоть в какой-то степени поддерживали заключенных, нередко пребывавших на грани голодной смерти.
Частное призрение в развитых формах, как известно, получает распространение в XIX веке. Тогда организация в городах богаделен частными лицами обретает всероссийский размах. Начало же этого процесса в Москве прослеживается с XVII века. В.О.Ключевский полагал, что в основу «целой системы церковно-благотворительных учреждений, постепенно возникавших с конца XVII в.» лег «частный почин» Федора Михайловича Ртищева, служившего при царе Алексее Михайловиче но дворцовому ведомству. По словам маститого историка, «настоящим делом жизни Ртищева» было «служение страждущему и нуждающемуся человечеству». Это служение проявлялось в организации Ртищевым в военное время походных госпиталей, а в Москве больниц, богаделен и даже вытрезвителей. Несомненно, Ф.М.Ртищев заслуженно уже при жизни удостоился от современников именования «милостивого мужа». Однако на этом поприще у него все же были предшественники. В их числе нельзя не упомянуть князя Д.М.Пожарского, который в память освобождения Москвы от поляков и для поминовения родителей своих устроил на Лубянке близ своего дома богадельню8. Сохранились также свидетельства благотворительной деятельности некоего сытника (придворного служителя, ведавшего напитками) Якова Ежова. За организацию на Тверской улице богадельни царем Алексеем Михайловичем он был пожалован 4 аршинами сукна9. Современником Ф.М.Ртищева был князь Яков Куденетович Черкасский, построивший в 1652 г. при московском Новоспасском монастыре больницу с церковью во имя св. Николая Чудотворца10.
Обращает на себя внимание и факт строительства в Москве у церкви Козмы и Дамиана в Кадашеве в начале XVIII века думным дьяком Козьмой Семеновичем Бориным на собственные средства двух каменных богаделен11. Этот факт интересен тем, что является едва ли не первым свидетельством обращения к благотворительной деятельности представителя отечественных промышленников.
В XVIII столетии, когда устроение нищих все более ориентировалось на определенный порядок, государственная власть поощряла частную инициативу в организации домов призрения. Уже в известных петровских указах, запрещавших подавать милостыню, допускалась передача денег в богадельни, «гошпитали и другия таковыя места». Об учреждении и содержании богаделен тем, кто пожелает, на своем коште, говорилось также в указе начала 1760-х годов. От этого времени пока известны лишь отдельные примеры подобных инициатив12.
Но уже в начале 1780-х годов из 87 богаделен, существовавших в Москве, 22, или свыше 25%, были построены частными лицами. Всего в них находилось более 200 человек. Строителями богаделенных зданий выступали купцы и фабриканты (ими основано 11 богаделен), дворяне (8 богаделен), священнослужители (2 богадельни), неизвестные прихожане и вкладчики (1 богадельня) (см. таблицу).
Характерно, что все богадельни, выстроенные на частные средства, в начале 80-х годов по-прежнему были заселены разного звания богаделенными людьми, в то время как многие богадельни, устроенные Коллегией Экономии, в это время уже использовались не по прямому назначению. С учетом этого обстоятельства богадельни, организованные частными лицами, составляли почти 60% всех реально действующих (37) учреждений призрения, расположенных при московских церквях.
С основанием в 1775 г. в Москве Екатерининского богаделенного дома распространился обычай передавать ему по духовным завещаниям в вечное владение некоторые средства, процент от которых использовался на различные благотворительные цели, в том числе раздачу милостыни состоявшим в нем бедным людям, учреждение именных благотворительных кроватей и особых отделений. В конце XVIII - начале XIX века такими благотворителями стали московские купцы Никифор Борщевцев, Михаил Москвенков. генерал-поручица Римская- Корсакова, подполковник Михаил Поляков Они лично или через душеприказчиков внесли в Московскую Сохранную казну от нескольких сот до полутора тысяч рублей.
Лица, не имевшие своего крова и пиши, престарелые, дряхлые и увечные находили приют не только в богадельнях, но и в домах частных лиц. Еще «Домострой» в таком духе рисовал благочестивое поведение: «церковников и нищих, и маломожных, и бедных, и скорбных и странных пришельцев призывай в дом свой, и по силе накорми, и напой и согрей». Судя по ряду источников такое попечение в Москве XVIII века, несмотря на усилия верховной власти по введению частной благотворительности в организованное русло, оставалось массовым явлением.
Об этом свидетельствуют многочисленные упоминания в материалах переписей разных лет проживавших во дворах московских тяглецов нищих, увечных и престарелых людей, живших там «за скудостью», «без найму». Аналогичные известия содержатся за разные годы в исповедальных ведомостях населения московских приходов. В них во дворах лиц разной социальной принадлежности (дворян, купцов), помимо членов семьи, родственников и свойственников, служителей, дворовых и жильцов, нередко указано разное число людей без обозначения их отношения к хозяину двора. Среди них имелись одинокие вдовы с детьми и без них, разного возраста девицы и малолетние, люди семейные, а также глубокие старики и старухи.
Так, служителями (175 человек обоего пола) двора барона Александра Григорьевича Строганова, расположенного в приходе церкви Николая чудотворца в Котельниках Ивановского сорока, в 1741 г. были люди семейные и одинокие. Среди них упомянут слепой Мирон Михайлов 71 года, малолетние 12- 15 лет, а также отдельно перечислены вдовы (17 чел.) в возрасте от 29 до 73 лет, некоторые из них с малолетними детьми, и девицы (21 чел.) от 13 до 60 лет. Такой же состав населения двора нередко был и у других хозяев. Во дворе Кропотова в приходе церкви Живоначальной Троицы в Сыромятниках в том же году наряду с «жильцами», то есть лицами, снимавшими жилье, обитали 8 одиноких солдатских вдов и дочерей и вдова купца13. Во дворе кн. Романа Федоровича Горчакова в приходе церкви Тихона чудотворца у Арбатских ворот Пречистенского сорока, помимо его семьи и служителей разного пола и возраста, находилось множество вдов 50-80 лет (у некоторых из них имелись взрослые и малолетние дети), а также девицы 14-25 лет14.
Аналогичная картина наблюдается в купеческих дворах. В 1772 г. среди прихожан церкви Живоначальной Троицы в Больших Лужниках преобладали купцы. Им принадлежали 33 двора из 43 дворов прихода. В одном из этих дворов, владельцем которого был 1-й гильдии купец Дмитрий Иванов сын Лосев, кроме его семьи (жены, сына и тещи), работников и жильцов, находились две вдовы, 60 и 30 лет. У более молодой вдовы было трое детей в возрасте от 5 до 11 лет и 70-летняя свекровь. В другом дворе, принадлежавшем также первогильдейцу Моисею Иванову, обычный состав жителей (семья, служители, жильцы) дополнялся не только четырьмя вдовами и девицами, но и вовсе малолетними детьми 2, 4 и 6 лет15. Почти в каждом из 10 купеческих дворов, состоявших в 1772 г. в приходе церкви Воскресения Христова в Монетчиках, помимо собственных престарелых родственников, находили приют 2-3 вдовы. На этом обычном фоне выделялся дом 2-й гильдии купца Василия Иванова, в котором оказалось 10 вдов от 49 до 72 лет. Их количество позволяет рассматривать купеческий дом как средних размеров богадельню16.
За отсутствием сведений трудно судить о тех условиях, на которых обездоленные люди обосновывались во дворах москвичей. Возможно, некоторые из них выполняли какую-то посильную работу по дому, другие же жили просто из милости.
Иногда о проявленном христианском милосердии по отношению к больным и немощным людям упоминается как бы вскользь в разных по характеру источниках. Так, из записи в метрической книге церкви Петра и Павла на Калужской улице, сделанной 26 марта 1782 г., известно, что в этот день в доме купца Ивана Тимофеева сына Кружевникова умер некий солдатский сын, немой Федор Иванов, 89 лет, и «по христианской должности» погребен на Даниловском общем кладбище17. Внесенная в книгу запись сообщает о факте смерти и христианском погребении, то есть с отпеванием и молитвами, одинокого дряхлого калеки. При всей скудости и бесстрастии информации за ней вырисовывается трудная жизнь убогого «солдатского сына». Вряд ли его век мог быть столь долгим, если бы не помощь и поддержка, проявленные по отношению к нему московским купцом.
Такое же «адресное» милосердие в виде заботы и ухода имела одинокая больная купеческая дочь Анна Евдокимова, жившая в конце XVIII века в доме Андрея Степанова, служившего дьячком при церкви Иоанна Воина на Калужской улице. В своей духовной, написанной в 1795 г., она, «будучи весьма чувствительно обязана» ему за «старание и присмотр... яко совершенно моим родственником», просила похоронить ее «с поминовением по должности церковных обрядов» из средств, оставленных в полное его распоряжение18.
В целом именно милосердие частных лиц являлось той реальной формой призрения по отношению к престарелым, больным и увечным одиноким людям, лишенным поддержки родственников, которая носила массовый характер. В первую очередь благодаря этому милосердию Москва слыла тем миром, где, по старой пословице, «никто с голода не умирал».
«Век Просвещения» с его ориентацией на «источники разума» и утверждавшуюся в общественном сознании идею бескорыстного служения «общественной пользе» вызвал иные формы и цели пожертвований, внеся новый смысл в благотворительность. В XVIII веке, особенно в его второй половине, наряду с христианской благотворительностью, опирающейся на традиционные идеи благочестия, набирала силу благотворительность, основанная «на просветительской культурной модели». Вместе с тем, как представляется, не следует преувеличивать степень рационализации национального сознания, особенно в конце XVII - первой половине XVIII века19. Духовные завещания лиц, принадлежавших к разным социальным слоям общества XVIII века, свидетельствуют о том, что сакральные идеи по-прежнему владели их помыслами и действиями. В новейших работах также процесс рационализации православного сознания русских людей рисуется, как происходящий без вытеснения из него духовной сущности, то есть идущий по иному по сравнению с Западом пути изменения самосознания личности в Новое время20.
Частные богадельни Москвы в начале 80-х годов XVIII века
(Таблица составлена на основе данных, опубликованных в работе: Молиар В. Исторический очерк Императорского Екатерининского богаделенного дома ... М., 1888. С. 14-22.)
1 Щапов Я.Н. Благотворительность в дореволюционной России: национальный опыт и вклад в цивилизацию // Россия в XX веке. Историки мира спорят. М., 1994. С. 86; Чернецов Н.В. Генезис и эволюция социального призрения в России (X-XIX века): автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1996. С. 21; Ульянова Г.Н. Законодательство благотворительности в России (конец XVIII - начало XX вв.) // Отечественная история. 2005. № 6. С. 17.
2 См.: Кошелева О.Е. «Отходя от света сего...»: частная жизнь московской элиты XVII века через призму завещаний // Очерки по истории частной жизни в Европе и некоторых странах Азии до начала нового времени. М., 2000; Козлова Н.В. «Душу свою грешную строить и поминать...»: забота о душевном спасении и благотворительность по духовным купцов и разночинцев Москвы XVIII в. // Города Европейской России конца XV — первой половины XIX века: материалы междунар. науч.-практ. конф., 25—28 апр. 2002 г., Тверь - Кашин - Калязин. Тверь, 2002. Ч. II.
3 Козлова Н.В. Указ. соч. С. 353-354.
4 Городская семья XVIII века: семейно-правовые акты купцов и разночинцев Москвы / сост., ввод. ст. и коммент. Н.В.Козловой. М., 2002. № 1. С. 67; № 10. С. 73-74; № 105. С. 207-215; № 115. С. 227.
5 Там же. №92. С. 187-188.
6 ЦИАМ. Ф. 32. Оп. 3. Т. 3. Д. 8099. Л. 4.
7 Типичной иллюстрацией к сказанному из многочисленно возможных может служить эпизод, зафиксированный в одном из сенатских документов, опубликованных И.Забелиным. В октябре 1740 г. в московскую полицию были доставлены 7 колодников московских купцов, которые в сопровождении караульного солдата просили милостыню в Кремле у образа Печерской Богородицы. При допросе выяснилось, что один из них, Яков Михайлов, уже шестой год содержится по доимке за винный подряд в прежней Камер-коллегии, а другие объявили, что находятся под арестом «с разных годов, а кормовых де денег им не даетца, и были они в разных местах для прошания милостины». Полицмейстерская канцелярия, отослав всех колодников к месту их заточения, расписками подтвердила, «чтоб впредь оные в Кремле для того прошания милостыни не были». О происшедшем канцелярия уведомила Контору Сената и направила в полицейскую команду, под ведомством которой состоял Кремль, приказ, чтоб «как нищих, так и на свясках в Кремле к прошанию не допускали». Как очевидно, сам факт многолетнего голодного содержания долговых колодников и практика их кормления за счет милостыни у московской полиции никаких эмоций не вызвал. Ее лишь обеспокоило нарушения благочиния в царской резиденции. См.: Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. М., 1891. Т. 2. № 222. С. 891.
8 Кондратьев И.К. Седая старина Москвы: ист. обзор и полный указатель ее достопамятностей. Изд. 2-е стереотип. М., 1999. С. 406.
9 Бобровников В.Г. Благотворительность и призрение в России. Волгоград, 2000. С. 131.
10 Стог А.Д. Об общественном призрении в России. СПб., 1818. Ч. 1. С. 30.
11 Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. М., 1884. Ч. 1.С. 1092-1093.
12 Одна из них принадлежала князю А.Б.Куракину, который в 1742 г. по обету своего отца, сподвижника Петра I, кн. Бориса Ивановича Куракина, построил на Новой Басманной храм во имя св. Николая и при нем странноприимный дом для 15 престарелых офицеров-инвалидов войн. Еще в начале царствования Анны Иоанновны под него был отведен обширный участок. Николаевская богадельня существовала и в конце XIX в. См.: Кондратьев И.К. Указ. соч. С.488-489.
13 ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 46. Л. 175об.-176, 282.
14 Там же. Д. 50. Л. 551-552.
15 Там же. Д. 422. Л. 71, 71об.
16 Там же. Л. 235.
17 Там же. Оп. 745. Д. 27. Л. 187об.
18 Городская семья XVIII века. № 111. С. 221-222.
19 Л.Б.Сукина утверждает, что «уже в конце XVII - начале XVIII вв. происходила рационализация национального сознания. Человек, становясь более практичным, волей-неволей отказывался от сакрализации своих помыслов и действий». См.: Сукина Л.Б. Представления о благотворительности в русской культуре переходного времени (на материале лицевых синодиков XVII - первой половины XVIII в.) // Благотворительность в России: ист. и социал.-экон. исследования. СПб., 2003. С. 59.
20 Кириченко О. Дворянское благочестие. М., 2002.
<< Назад Вперёд>>
