Демкин А. В. Шведский вельможа в русском плену (1709-1718 гг.)
О пребывании графа Карла Пипера в русском плену имеются сведения в фонде Сената (Ф. 248) Российского Государственного Архива Древних актов в Москве (РГАДА). И в горестной ситуации первый министр оставался первым по значению пленником. Длительное время он содержался в Москве. Вот и в ведомости, поданной комендантом полковником Воронецким в канцелярию Сената 31 августа 1711 г., граф Карл Пипер значится первым. За ним следовали фельдмаршал Карл-Густав Реншельд и 156 генералов и офицеров. А нижних чинов, жен и детей военнослужащих в плену, в Москве тогда проживало свыше 1 тыс. чел. По соблюдавшейся в рассматриваемое время традиции, и в плену придерживались обычной субординации. С Пипером содержались его личный пастор и штат служителей.
Пожалуй, главной обязанностью шведского вельможи, которую он делил с пленными же генералами, являлась ответственность за получение денежного содержания всем категориям пленных, которым средства выдавались по утвержденной раскладке. Поскольку и в Швеции находились русские пленные, постольку, время от времени, использовалась вексельная форма расчетов. В Москве из казны кому-нибудь из знатных шведов выдавалась определенная денежная сумма, а они выдавали от своего имени русской стороне векселя. Эти векселя переправлялись в Стокгольм обычно с проверенными европейскими купцами. И уже в шведской столице русские пленные генералы получали по ним деньги на свое и своих подчиненных содержание. Так, на 1710 и 1711 гг. граф Пипер, вместе с фельдмаршалом Реншельдом, получал под веселя, соответственно, 8,6 и 9 тыс. р. Но вот в 1713 г. министр отказался получить под вексель 10 тыс. р. Когда его спросили о причине отказа, он «ответствовал», что такую сумму принять «не смеет», опасаясь, что быстро эти деньги русским в Стокгольме не выдадут. Русская сторона решила обратиться в этой ситуации к западноевропейским купцам. Вексель в 7 тыс. р. согласился выдать британский консул Чарльз Гутфеллоу. Об остальной сумме в 3 тыс. р. в документе не сказано. (Может быть, Пипер и Реншельд согласились ее получить и выдать вексель?) Вообще же граф ходатайствовал перед русской стороной, когда случалась задержка в выдаче очередной суммы на содержание пленных. Так, в апреле 1711 г. он подал «мемориал», где жаловался, что унтер-офицерам и рядовым с женами и детьми до февраля включительно выдавали из Сибирского приказа «корм», а в апреле перестали. Положено же им было: «мужеска полу» по 2 деньги в день, да «провианту» по 1,5 четверика (чуть больше одного пуда) ржи в месяц, а их женам и детям по 1 деньге в день и по 1 четверику ржи в месяц. «Корм» был выдан из Провиантского приказа.
Хотя и в небольших количествах, но все же в период Северной войны проводился размен пленных. Те шведы, которые выбирались русской стороной для размена, должны были иметь ручательства своих генералов, и последние были обязаны выдать им необходимые денежные суммы для проезда к месту размена. Так, летом 1711 г. шведская сторона отпустила трех русских пленных: капитана князя Б. Бабичева, поручика А. Коханцева и солдата С. Иванова - с условием, что из России будут присланы «равночинны». Поскольку русские были «раненые» и «старые», то такие же были выбраны из пленных шведов: капитан Кноблук, поручик Холмдор и солдат Реббес. Однако, капитану Кноблуку граф Пипер и генералы «в деньгах и в размене... отказали». О причинах отказа в источнике не сказано. Несчастный капитан в соответствующем «прошении» в Сенат пишет, что «без письма от генералов своих на размену ехать не смеет». Вместо Кноблука разменян был другой капитан. В том же году, осенью, князь А. Д. Меншиков инициировал дело о размене томившегося в шведском плену генерала князя И. Ю. Трубецкого. Разменять его предполагалось на пленного генерал-майора Клода. Опять потребовалось письмо за подписями Пипера и Реншельда. Но последние уклонились от ответственности. В источнике отмечено: «Сии господа для некоторых рассуждений такое обязательное письмо от себя не могут дати, обаче же отписку дали», в которой уступали право решать вопрос шведскому Сенату в Стокгольме. Пришлось генералу Клоду остаться «под присмотром» Меншикова2.
Известны случаи бегства как бывших военнослужащих шведской армии из русского, так и русских из шведского плена. После одного подобного казуса, в Москве, тайный советник, граф И. А. Мусин-Пушкин в январе 1712 г. предписывал «розыскать»: посылали ли граф Пипер и Реншельд «тайно или явно» людей в Швецию или «в Цесарскую землю» для покупки лошадей3. Лошади, равно как и разыскиваемое оружие, покупались, чтобы иметь возможность бежать. Сами первые пленники вряд ли бы решились этим воспользоваться, да и стерегли их лучше других, но помогать своим офицерам они могли.
В положении пленного вельможи вполне очевидно все усиливавшаяся безысходность. Он вынужден был коротать в России годы в тягостном бездействии. Хотя известно, что Пипер привлекался к участию в переговорах о мире между обеими сторонами, которые время от времени оживлялись, по участие графа могло быть весьма и весьма косвенным, совсем не соответствующим его чинам и политическому весу. В материальном отношении наш герой был устроен довольно сносно, но вот психологически испытывал явное угнетение. Освободиться из плена он мог только после заключения мира: ведь возможный размен ему «не грозил» ввиду отсутствия в шведском плену равноценной персоны. А война-то затягивалась... Судьба распорядилась так, что ее окончания он не дождался.
Последние месяцы жизни, в 1716 г., Карл Пипер проживал в Шлиссельбурге, будучи серьёзно больным. Предчувствуя скорую кончину, он пишет 26 марта письмо генерал-кригс-комиссару князю Долгорукому в Петербург*. Прямо начиная с трагического предчувствия, шведский вельможа просит Долгорукого ходатайствовать (перед кем - многозначительно не сказано, но конечно же перед царем Петром) и получить «довольную резолюцию» на три свои просьбы. Первая заключалась в том, чтобы, как только важный пленник отойдет в мир иной, шлиссельбургский комендант сразу же сообщил об этом в Петербург и оставил до особого указа «в неприкосновенности» вещи и «не чинил никакой тягости» служителям покойного. Далее, Пипер возлагал печальные обязанности по «положению тела., в гроб» на пастора Мелантопеуса и двух женщин, которых он для такого случая просил отпустить из Петербурга. Пастору следовало разрешить привезти гроб, а равно и вещи покойного в Петербург в сопровождении всех слуг. Вообще же пастор Малаптопеус по воле Пипера становился его душеприказчиком. По третьему пункту прошения русские власти убеждались в непрепятствовании отправке тела первого министра, его вещей и всех слуг в Швецию. Из письма выясняется, что последние находились в двух местах: при Пипере, в Шлиссельбурге, два лакея (Геидрик и Питер) и «поваров товарищ» (Андрей). В Москве с частью вещей графа содержались: гофмейстер Вингаген, повар Петер с женой и детьми, три лакея (Матиас, Карл и Якоб) и два конюха (Йоган и Ганс). Свою просьбу отправить собственные останки с вещами и слугами в Швецию Карл Пипер подкрепляет ссылкой па милосердие шведской стороны, вернувшей тела скончавшихся в плену русских генералов: Имеретинского царевича Александра Арчиловича, А. И. Головина «и прочих». Очевидно, надеясь на не меньшее уважение к своим останкам, граф вспоминает, что тело царевича «со всеми его служителями честно, под провожанием обер-офицера до границы.. привезено было»4. На это письмо Пипера ответ последовал нескоро. Отвечал сам Правительствующий Сенат. В указе коменданту Шлиссельбурга полковнику Бухгольцу от 16 апреля сенаторы уполномочили его спросить графа: не желает ли он для лечения приехать в Петербург. Если же пленник уже умер, то его «пожитки и все, что у него явится, в той же избе, где он жил, запечатать и приставить караул. И людям его утеснения никакого не чинить». Свой ответ комендант должен был послать сенаторам «немедленно». Полковник Бухгольц в рапорте от 19 апреля кратко сообщил, что 18 апреля он по тому указу «швецкого министра, графа Пипера спрашивал». Пленник сказал, что ехать в Петербург для лечения он не может и не хочет, «понеже ему в Шлютенбурхе квартирою выгоднее»5. Однако официальными бумагами тогда дело не ограничилось. Сохранилось письмо Пипера пастору, магистру Мелантропеусу от 18 апреля. Из него ясно, что коменданту Бухгольцу писал еще и лично князь Долгорукий с предложением вывести пленника для лечения в Петербург. Ответ графа недвусмысленно указывает на причину отказа ехать в столицу. И это вовсе не дороговизна проживания в ней. Раздраженный и уязвленный министр вспоминает: как он был в Петербурге «в последний раз», его «в крепости, в холодной избе посадили, руки и ноги мне от стужи стали болеть. И еще тое болезнь имею, доктора и лекаря искушенного мне не дали, людей ко мне не пустили пастору единожды позволили ко мне быть. Людям моим тогда запретили мне харч покупать. Токмо принужден, что караульщики мне купили. И то оные мне негодное и ценой вдвое покупали». Словом, если так же - то не нужно, несмотря на то, что в Шлиссельбурге Пипер устроился не лучше: «Здесь худую квартиру, мокрую казарму имею, кроме иной незгоды, от мокротной цынги зубы стали у меня выпадать». Но опытный политик не был бы самим собой, если бы только жаловался на власти. Он просит пастора донести князю с «надлежащим почитанием», что если Долгорукий «изволит» в Петербурге «добрую квартиру дать, что моим людям повольно было мне всякий харч за караулом покупать, також иных людей, которых я употребить мог, ко мне допущать», то Пипер был бы генерал-кригс-комиссару «неизреченно обязан» и согласился бы на переезд. Но, в таком случае, граф еще просил прислать ему подходящее судно, чтобы он, его люди, вещи и караул могли «вместиться»6. Конечно, Карл Пипер в Москве жил вольготнее. С ним были все его слуги и пожитки. Ему покупали продукты его люди и т.д., то есть он пользовался тем, чего его позже лишила русская сторона. Почему режим содержания шведского министра был ужесточен, что, как он утверждал, привело к тяжелой болезни и лишним расходам? Мы уже отмечали, что Пипер привлекался к переговорному процессу и, вероятно, он, то ли не смог, то ли не захотел выполнить то, что нужно было Петру I. Конечно, ухудшение режима содержания самого важного шведского пленника могло последовать только по прямому указанию русского государя. Сам Пипер, естественно, об этом знал. Прося пастора переговорить с князем Долгоруким о восстановлении прежнего режима содержания в Петербурге, граф понимал, что его жалобы и просьбы дойдут до слуха царя.
Однако Петр I условия Пипера на принял. Шведский министр продолжал проживать в Шлиссельбурге до самой своей кончины, последовавшей 29 мая. Об этом вначале князю Меншикову, а затем Сенату донес комендант полковник Бухгольц. Уже 1 июня Сенат приказал ему «пожитки и всякий скарб» графа при пасторе и «челядниках его» переписать, а к росписи всем «приложить руку». Все имущество было велено прислать в канцелярию Сената, в Петербург7. В то время, в Шлиссельбурге содержался еще один важный пленник: шаутбенахт (контр-адмирал) Никлас Эреншельд. Уже 4 июня он пишет письмо князю Долгорукому, где касается судьбы трех слуг покойного министра. Поскольку в сенатском указе было отдано распоряжение лишь о присылке в Петербург «вещей» и не сказано о слугах, то комендант, без письменного приказа, их послать в столицу «не смеет». Из этого письма мы прямо узнаем, что тело умершего графа Пипера должно было «стоять» в Шлиссельбурге. Тогда же подобное письмо отправил в Сенат и полковник Бухгольц, после чего сенаторы распорядились выслать в Петербург вместе с «пожитками» и слуг. Чуть позже, 8 июня, комендант послал донесение в Сенат о том, что «пожитки» графа Пипера были описаны и опечатаны «при свидетельстве» пастора Христиана Мелантопеуса и «челядников» Индрика Сарбенса и Питера Голинса. В опись «пожитков» занесены деньги (60 червонцев и на 300 р. мелких серебряных денег), две печати, золотые часы, табакерка, перстень, запонки, серебряные подсвечники, стаканы, ложки, ножи, а также книги и предметы одежды8.
Хотя смерть и положила конец пребыванию Карла Пипера в русском плену, но его бренные останки, если так можно выразиться, в плену еще находились долго. Петра I забрасывали письмами важные шведские пленники (в деле есть два письма контр-адмирала Эреншельда и одно - генерала А.-Л. Левенгаупта) с просьбами отпустить тело министра вместе со слугами в Швецию, подкрепленными ссылками на подобные «жесты» шведской стороны, оказав Пиперу при этом подобающие воинские почести. Но пока, 16 декабря 1716 г., слуг покойного было велено вместе с «пожитками» отослать из Петербурга в Москву. А один из них поступил в услужение к Эреншельду9. В чем причина такой задержки с выдачей тела первого министра? Несомненно, сам акт выдачи останков столь важной персоны имел политическое значение. И это следовало осуществить в подходящее время. То есть не только сам Пипер, но и его бренное тело оставалось заложником большой политики. Только 23 декабря 1717 г. Петр I указал отпустить тело покойного и его слуг в Стокгольм. При этом предписывалось, чтобы шведские пленные генералы письменно поручились, что слуги не состояли на военной службе и подлинно являются людьми Пипера. В Москве, в январе 1718 г., «по дворецком» (или гофмейстере), поваре с женой и детьми, и семи слугам поручительство дали генералы А.-Л. Левенгаупт и К. Г. Крус. По указу Сената от 15 февраля, дворецкому Г. Фингагену и другим, всего тринадцати человекам, были даны в Москве ямские подводы и прогонные деньги. А путь-то был не близкий. Предстояло слугам следовать с телом своего господина до порта Або (на Западном побережье Финляндии), а оттуда морем в Стокгольм. Но в марте снова вышла задержка: «за зимним распутьем» подводчики отказались продолжать путь. Надо было ждать, «как вскроется лед» на реках, и дальше двигаться на судне10. На этом история обрывается. Что ж, лишь уйдя в мир иной, первый министр Швеции смог до заключения Ништадтского мира избыть свой плен!
* Это и имеющиеся в деле другие письма мы приводим в сделанных тогда же переводах на русский язык.
1Тельпуховский Б.С. Северная война. 1700-1721. Полководческая деятельность Петра I. М., 1946. С. 129-130; Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XVIII веке: (Очерки). М., 1958. С. 215; История Северной войны, 1700-1721 гг. М., 1987. С. 86; Павленко Н.И., Артамонов В.А. 27 июня 1709. М., 1989. С. 238-246; Павленко Н.И. И пробил час... // Родина. 1997. Ха 10. С. 71-72.
2РГАДА. Ф. 248. Оп. 1. Ка 1. Л. 263-264; Кн. 4. Л. 441-442, 753 об.-754 об., 974-974 об.; Оп. 2. Кн. 25. Л. 557, 562-566 об.
3Там же. Оп. I. Кн. 15. Л. 15.
4Там же. Оп. 2. Кн. 48. Л. 3-4.
5Там же. Л. 5-5 об., 7.
6Там же. Л. 10-11.
7Там же. Л. 12,14.
8ам же. Л. 20,22-23,28-31 об.
9ам же. Л. 40-42, 51, 77.
10Там же. л. 80, 88, 93, 114; Оп. 9. Кн. 523. Л. 102-103.
<< Назад Вперёд>>
