2. Роль Ладоги в раннем проникновении славян на Север
Кто были первые насельники ладожского «земляного городища» — неукрепленного поселения на левом берегу Волхова, в 12 км от Ладожского оз., оставившие «большие дома» первого строительного горизонта VIII в., археологи до сих пор затрудняются сказать. В культурном слое середины VIII—середины IX в. найдены многочисленные предметы скандинавского и западноевропейского происхождения, в том числе деревянная палочка с рунической надписью (поэтический текст магического характера) — одной из трех известных нам подобных рунических надписей первой половины IX в. скандинавского происхождения. К этому же времени относится скандинавский могильник на правом берегу Волхова с захоронениями мужчин и женщин в ладьях2. Сопоставление именно этих данных с «летописной» этнокартой IX в. заставило нас, как было сказано выше, рассматривать Ладогу как территорию, захваченную варягами, откуда они взимали дань с местного населения. Примерно в середине IX в. на поселении произошел сильный пожар, который, возможно, был связан с изгнанием варягов в это же время «за море» словенами и их союзниками3. По свидетельству ряда летописей, именно в Ладоге (а не в Новгороде), находившейся в тот момент в руках словен, сел в 862 г. князь Рюрик, построил здесь укрепление4, а потом уже перебрался в Новгород. В 922 г., как сообщает Новгородская летопись, в Ладогу вернулся из Киева и был здесь похоронен князь Олег. Судя по археологическим данным, в конце IX—начале X в. открытое поселение в Ладоге подвергается перепланировке: возникает уличная система с небольшими домами, позднее ставшая характерной уже для Новгорода и ряда северных русских городов; на мысу около поселения возводится крепость. Археологический материал свидетельствует о бесспорном преобладании славянского населения в Ладоге в X в.5
Сообщение Повести временных лет о походе Ольги в 947 г. в Новгород, откуда она «уставляла» погосты, дани и оброки по Мете и Луге, говорит о том, что в середине X в. область ильменских словен, включавшая земли к северо-западу и востоку от Ильменя, находилась в новгородском управлении. Земли же, лежавшие к северу по р. Волхову, о котором в данном тексте летописи не упоминается, видимо, подчинялись не Новгороду, а скорее всего Ладоге. В скандинавских сагах имеется рассказ о сожжении в 997 г. ладожской крепости норвежским викингом Эйриком и попутно сообщается, что Альдейгьюборг (скандинавское название Ладоги) находится в земле «конунга Вальдемара» (Владимира)6, т. е., как отмечал А. Н. Насонов, Ладога была подчинена Киеву, где княжил Владимир, а не Новгороду, где сидел его сын Ярослав7.
В 1020 г. условием брака между Ярославом и Ингигерд (Ириной) был договор, но которому Ярослав отдавал в управление двоюродному брату жены, ярлу Рогнвальду, Ладогу и «то ярлство, которое к нему принадлежит», т. е. ту землю, которая традиционно управлялась из Ладоги8 и, судя по археологическим данным, занимала нижнее течение Волхова и юго-восточное Приладожье9. С этого времени Ладога становилась официально «северными воротами», через которые на Русь и из Руси, с обязательной остановкой здесь, проезжали «высокие гости» — послы, купцы, наемные дружины. С 1030 г., после смерти Рогнвальда, Ладожской землей управляет его сын Эйлиф, по крайней мере до 1034 г., так как дата его смерти неизвестна. В 1043 г. Харальд Хардрад с женой Елизаветой (дочерью Ярослава) покупают в Ладоге морской корабль и плывут на нем через Балтийское море в Норвегию. С того времени до конца XI в. о Ладоге ничего не сообщают ни русские летописи, ни скандинавские саги. А. Н. Насонов полагает, что Ладога уже в 1040-е годы была подчинена Новгороду10, однако оснований для подтверждения такого положения, как нам кажется, нет. Так, следующее после 922 г. свидетельство русской летописи о Ладоге относится к 1105 г. («того же лета идоша в Ладогу на воину»)11, и с этого времени упоминания о Ладоге становятся постоянными в новгородском летописании. Думается, что «война в Ладоге», предпринятая новгородцами во главе с Мстиславом, и была поворотным пунктом в истории Ладоги — потерей ее самостоятельности. Сначала Ладога и под властью Новгорода сохраняет некоторую независимость (в ней сидит посадник, она наряду с Новгородом обносится каменной стеной), но постепенно значение ее в политической жизни Новгородской земли уменьшается. Однако до середины XV в. Ладога иногда самостоятельно, иногда вместе с Новгородом отражает военные походы (морские и сухопутные) северо-западных соседей Новгорода — шведов с их союзниками, еми и др. В XIV—XV вв. весь поток новгородской торговли с Западом идет через Ладогу.
Многочисленный и разнообразный археологический материал с ладожского поселения VIII—IX вв. говорит о развитой экономической жизни. Находки злаков и земледельческих орудий, в том числе уникального для северной и центральной части Восточной Европы того времени железного сошника VIII в.12, говорят о высоком уровне развития земледелия. Костерезные, деревянные и металлические изделия свидетельствуют о ремесленном производстве, а многочисленные привозные вещи и иностранные деньги — о значительной торговле. Если учесть, как отмечалось выше, что в начале X в. на ладожском мысу возникла крепость, а поселение приобрело городскую планировку, то все, вместе взятое, безусловно характеризует Ладогу уже в IX в. как ремесленно-торговый центр, единственный в своем роде. Этнический состав Ладоги в VIII—X вв., судя по всему, был весьма неоднороден — славяне, чудь, варяги, балты, но с X в. преобладает славянский элемент.
Большое количество предметов, найденных в Ладоге, связано с речным и озерным рыболовством. Кроме того, по данным летописей и саг, путники, двигавшиеся в XI в. на запад, к морю, проходили волховские пороги на «малых судах», а в Ладоге пересаживались на морские суда, снабженные «русскими снастями»13. Сражения ладожан со шведами и емью в водах Ладожского оз. и в Неве предполагают наличие у них военного флота.
Таким образом, Ладога VIII—IX вв. была первым поселением в Восточной Европе, ставшим на путь превращения в административный торгово-ремесленный центр городского типа.
Данные о самостоятельных акциях ладожан чрезвычайно скудны, может быть оттого, что здесь не существовало традиции своего летописания. Однако и эти немногочисленные свидетельства позволяют наметить основной характер и направление деятельности Ладоги в период VIII—середины XV в. Захват варягами земель по Нижнему Волхову и в юго-восточном Приладожье и их последующие мероприятия говорят о торгово-даннических устремлениях жителей Ладожской области. Ладога находилась на скрещении водных путей, которые соединяли ее с Новгородом, Киевом, Поволжьем (и далее — с арабами). Разрезав своим возникновением массив чуди, Ладожская область оказалась на пути, который шел от Балтики, куда впадала Зап. Двина, где сидела чудь прибалтийская, на северо-восток, где в бассейне Сев. Двины обитала чудь заволочская. Названия «заволочьская», «Заволочье» могли возникнуть у населения, привыкшего в основном передвигаться водным путем, на судах, а таким населением уже с IX в. были именно ладожане.
А. Н. Насонов убедительно доказал, что приведенные в Повести временных лет под 1114 г. рассказы старых ладожан об их дальних походах на северо-восток относятся на самом деле к XI в., ко временам Ярослава14. Дополним его доказательство еще одним соображением. Летопись рассказывает о походе новгородца Гюряты Роговича в 1096 г. «в Печору» и «в Югру» (т. е. в таежную зону); старые ладожане говорят о походах «за Югру», и «за Самоядь» (рассказ о белках и оленях)15, т. е. к морскому побережью, которое только и могло находиться за таежной Югрой с белками и тундровой Самоядью с оленями. Глядя на этнокарту того времени, естественнее всего полагать, что их путь в конце пролегал по Мезени к горлу Белого моря (или рядом).
Скандинавские саги XIII в. относятся к Ладоге как к сказочно-романтической стране, но, по мнению Е. А. Рыдзевской, сохранили и реальные сведения, например о существовавшем в XI—XIII вв. пути из Бьярмаланд (Кольский полуостров или низовье Сев. Двины) в Альдейгьюборг — Ладогу16. В Повести временных лет тоже имеется отражение этого факта: в ней уже в начале XII в. появляется этноним урмане (моурмане) — норвежцы17. Подобное название норвежцев могло возникнуть только на Кольском полуострове, в среде саамского населения (подробнее об этом см. в следующей главе), и в переводе на русский означало «приморские жители» — название, совершенно идентичное арабскому «береговые люди». Попадание этого термина в Повесть произошло в результате широкого его распространения на Руси, видимо, в первую очередь благодаря контактам ладожан с норвежцами в северных морях.
Все вышеизложенное заставляет несколько по-иному подойти к вопросу о раннем возникновении системы морского промыслового хозяйства у русского населения, заселявшего побережье Белого моря. Трудно представить, что славянское (русское) население, в течение тысячелетия жившее вдали от моря и имевшее только опыт речного и озерного рыболовства, в короткий срок могло создать довольно совершенную морскую систему хозяйства в условиях приполярного Севера. Объяснять этот факт только традицией преемственности, заимствования производственных морских навыков у местного населения довольно сложно, так как, например, у непосредственных северных современников русских первопереселенцев (саамов, еми и др.) подобных навыков не зафиксировано. Если же допустить, что своеобразная репетиция процесса создания такой системы хозяйства происходила в IX—XII вв. в Приладожье, то многое объясняется. Именно здесь, в Ладоге, славяне соприкоснулись с населением, издавна передвигавшимся на судах по большим водным просторам; именно на Ладожском озере, не уступающем по размерам ни одному из заливов Белого моря, русские приобрели навыки в создании судов морского типа и, возможно, в промысле ладожского тюленя. Наконец, через Ладогу и Новгород можно было сбывать в XIII—XV вв. на запад дары северных морей — моржовый клык, рыбу, шкуры морских зверей.
Некоторые косвенные данные говорят об участии ладожан — уже в составе новгородской колонизации — в заселении беломорского побережья. Вполне возможно, что за термином «ладоженин», появляющимся в писцовых северных книгах в качестве названий переселенцев — жителей низовьев Сев. Двины, стоит наименование жителя Ладоги (см. об этом в следующей главе). Из собранных нами полевых данных и письменных источников известно, что древнейшими церквами в населенных пунктах самой ранней заселенной новгородцами в Беломорье территории — на Летнем и Поморском берегах — были церкви св. Климента, редкого для Новгородчины святого. В то же время первой каменной церковью в Ладоге была церковь св. Климента, чтившегося на западе, а археологические раскопки показали, что на место каменной церкви ранее, вероятно, была деревянная18, возможно, посвященная тому же святому.
Обратим также внимание на тот факт, что, по данным М. В. Витова, ильменско-беломорский тип в наиболее чистом виде распространен среди населения западного и южного Поморья, а также в Ладоге и в юго-восточном Приладожье. Ильменско-беломорский тип населения Приильменья и Новгорода «разбавлен» верхневолжским антропологическим типом, а на освоенном новгородцами Терском берегу над ильменско-беломорским преобладает онежский тип19. Отмеченное М. В. Витовым сходство ильменско-беломорского типа (который вернее было бы называть ладожско-беломорским) с типом населении Швеции также находит объяснение в древних и тесных контактах между Приладожьем и Скандинавией.
Не будем забывать, что все вышеизложенное не отрицает и не умаляет значения Новгорода в процессе освоения Русского Севера, тем более что и Ладога в этом процессе являлась одним из городов Новгородской земли. Но особая роль Ладоги в первичном проникновении русских на Север, роль ее хозяйственных и культурных традиций в формировании населения и хозяйства Беломорья заслуживает внимания исследователей.
1 Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951, с. 69, 70, 79, 80, 93, 113, 115.
2 Корзухина Г. Ф. 1) О некоторых ошибочных положениях; 2) Курган в урочище Плакун близ Ладоги.
3 Корзухина Г. Ф. О времени появления укрепленного поселения в Ладоге. — СА, 1961, № 3, с. 76—84.
4 Ипатьевская летопись, Радзивилловский список и список Моск. духовной академии (см.: ПСРЛ, т. I, Лаврентьевская летопись. Л., 1926, м ,20; ПВЛ, И, с. 244—245); Приселков М. Д. Троицкая летопись. М.-Л. 1950, с. 58, примеч. 3.
5 Корзухина Г. Ф. О времени появления...
6 Рыдзевская Е. А. Указ. соч., с. 54—55.
7 Насонов А. Н. Указ. соч., с. 70.
8 Рыдзевская Е. А. Указ. соч., с. 58—63.
9 Raudonikas W. Op. cit.; Клейн Л. С., Лебедев Г. С., Назаренко В. А. Указ. соч., с. 243, карта 2.
10 Насонов А. Н. Указ. соч., с. 79, 115.
11 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.—Л., 1950, с. 19, 203.
12 Равдоникас В. И. Старая Ладога. — СА, 1950, XII, с. 39, рис. 35; Корзухина Г. Ф. О времени появления..., с. 82—84, рис. 5.
13 Рыдзевская Е. А. Указ. соч., с. 63.
14 Насонов А. Н. Указ. соч., с. 80.
15 ПВЛ, I, с. 167, 197.
16 Рыдзевская Е. А. Указ. соч.., с. 64.
17 ПВЛ, I, с. 10, 18.
18 Равдоникас В. И. Старая Ладога. — КСИИМК, 1945, вып. XI, с. 34.
19 Витов М. В. Антропологические данные как источник по истории колонизации Русского Севера.-История СССР, 1964, №6, с. 8-109, карты 3, 6, 8.
<< Назад Вперёд>>
