В. П. Коваленко. Христиане некрещенной Руси (по материалам Днепровского Левобережья)1
Древнейшие отечественные летописи, к сожалению, не сохранили известий о первых шагах новой веры по просторам Восточной Европы. В то же время, Патриаршая (Никоновская) летопись сообщает: «Сътвори же [император] и мирное устроение съ прежереченными Русы, и
приложи сихъ на христианство, и обещавшееся креститися, и просиша архиерея, и послаша к ним царь»7. В Густинской летописи читаем: «Наша Русь, при патриарсе Фотии [...] егда Василий царь сотвори миръ съ Русскимъ народомъ, хотяше ихъ привести ко истинной вере, еже они обещашася; послаша же имъ царъ митрополиту Михаила и иныхь епископовъ. [...] Митрополитъ же повеле возгнетити огнь и вложи во огнь бвангелие всецело и ничимъ же врежденно. Сие чудо видевше Русь, вероваху и крестишася. Сего же Михайла посылаше патриархъ Фотий». Подобная информация содержится и в ряде других поздних отечественных, болгарских, сербских, польских и др. источниках, в арабских и особенно — в византийских хрониках, Трактате «Об управлении империей» императора Константина Багрянородного, Проповедях и Окружном Послании Восточным Патриархам св. Патриарха Фотия Константинопольского8.
При этом в большинстве случаев практически не использованным остается огромный информационный потенциал археологических источников, в частности, погребальных древностей эпохи Киевской Руси. Между тем, именно изучение погребальных памятников позволяет получить достоверный ответ на вопрос о том, когда у населения того или иного региона победило христианское мировоззрение, и даже когда оно начало проникать на их земли. Так, на землях Северной Руси (например, в Водской пятине Новгородской земли) «...курганный обряд сохранялся в первоначальном виде даже до XVI в.»9 Именно под этим углом зрения рассмотрим погребальные древности Подесенья (собственно, на территории летописной Северы), тем более, что здесь на сегодняшний день исследовано свыше 10 тыс. погребений эпохи Древней Руси, а ряд некрополей раскопаны полностью (в частности, могильник дружинного лагеря у с. Шестовица возле Чернигова, села Автуничи близ стыка границ современных Белоруссии, России и Украины и др., да и в самом Чернигове количество исследованных погребений приближается к 5 тыс.).
Для начала отметим, что среди этой массы исследованных погребений нет ингумаций, достоверно датируемых ранее X в., что, по нашему мнению, неопровержимо свидетельствует о том, что Аскольдово крещение не затронуло Левобережье Днепра. Это корреспондируется с известиями как отечественных, так и зарубежных письменных источников: ни в одном из них нет даже намека на участие в походе Аскольда на Константинополь каких-либо славянских племен или хотя бы об обложении их данью (в отличие от эпохи Олафа-Олега и его похода на Константинополь в 907 г.). Рассказывая о походе (походах) Аскольда, все они сообщают только о Руси. Мы далеки от мысли о том, что в 60-х годах IX в. Аскольд имел в Киеве несколько тысяч варягов, которыми укомплектовал флот в 200 кораблей. По-видимому, самое активное участие в акции приняли киевляне, составившие основную массу нападавших (туманные намеки на это содержат и многие письменные источники). Единственный памятник в Подесенье (рис. 1), который теоретически мог входить в состав подвластных Аскольду владений — дружинный лагерь у с. Выползов в низовье Десны, прямо напротив устья р. Остер (левый приток Десны), основанный во второй половине IX в. и погибший не позднее середины X в. С его территории (миниатюрное городище, обширный посад и подол) происходит целая серия нательных крестиков из серебра, бронзы и камня, серебряный медальон с изображением св. Варвары и др. подобные артефакты. К сожалению, все они собраны на поверхности в начале XX в., когда территория памятника (Выползовский мыс состоит из песка аллювиального происхождения) активно развеивалась, что, учитывая возрождение жизни на городище и посаде в XI—XIII вв. и отсутствие ненайденного до сих пор некрополя заставляет подходить к датировке указанных древностей с крайней осторожностью10.
Попытки же Ф. А. Андрощука и некоторых других украинских исследователей «удревнить» начальную стадию существования Шестовицкого могильника, о котором далее пойдет речь, пока не кажутся убедительными. Так, Ф. А. Андрощук предлагает датировать древнейшую (по его периодизации — III) фазу существования некрополя 850—900 годами, базируясь на инвентаре курганов № 58 и № 83. В обоих случаях дата опирается, главным образом, на хронологию мечей типа «Н» (800—950 гг. по Я. Петерсену), ажурные наконечники ножен с прорезным изображением птицы и наконечники копий11.
Однако в Восточной Европе подобные мечи и копья, по мнению А. Н. Кирпичникова, использовались и позднее12. В том же Шестовицком могильнике меч типа «Н» найден в кургане № 36, наконечник ножен с птицей — в курганах № 46 и 110, наконечник копья типа «Е» — в кургане № 41, которые датируются Ф. А. Ан-дрощуком 900—950 годами. К тому же, в кургане № 58 на кострище найдены две медные византийские монеты Льва VI Философа (886—912)13, что никоим образом не позволяет опустить его дату ниже 890-х гг., а построенный график сосуществования вещей из кургана № 83 убедительно показывает, что он датируется самым рубежом IX—X вв.14 Таким образом, нет никаких оснований относить начало фазы III ко времени ранее начала X в. Точно также трудно согласиться и с тезисом о прекращении функционирования Шестовицкого некрополя в 60-х гг. X в., что опирается на факт отсутствия в погребениях монет второй половины X в. и предположение о тождественности сабли из кургана № 61 сабле из Черной могилы в Чернигове, которая датируется периодом около 960-х гг.15 Однако по мнению А. Н. Кирпичникова, сабли с искривленными гардами типа 1А с опущенными к низу концами (в том числе — и Шестовицкая) датируются второй половиной X—XI вв.16 Близкую дату, как известно, дают и многочисленные предметы ременной фурнитуры (наконечники пояса, бляшки, бронзовые пуговицы и т. д.)17 Таким образом, наиболее вероятная дата существования основной части Шестовицкого курганного некрополя — конец IX — конец X вв.18
Уже упомянутый комплекс археологических памятников возле с. Шестовица Черниговского района Черниговской области включает два городища с посадами (в южной части села, в ур. Городище, и к югу от села, в ур. Коровель) и расположенными вокруг многочисленными курганными группами, большинство из которых не сохранились, а также ряд селищ. Из них в специальной литературе наиболее известно городище в ур. Коровель с относящимися к нему курганными группами (рис. 2, рис. 4—5, цв. вклейка), которые на сегодняшний день практически полностью исследованы: на трех возвышениях в пойме Десны, на запад от городища, вдоль древней дороги на Киев (ур. Дуброва и Колод-ливо); в лесном массиве на запад от ур. Узвоз, к северо-востоку от посада, да отдельные насыпи в ур. Ров (на север от села, вдоль дороги на Чернигов) и на отдельных крестьянских усадьбах. При этом все исследователи Шестовицкого некрополя единогласно отмечали, что в древности он насчитывал сотни, если не тысячи, насыпей, которые покрывали едва ли не всю территорию села, а впоследствии большинство из них были разрушены при его расширении.
Шестовицкие курганы обратили на себя внимание исследователей еще в конце XIX в. Уже в 1874 г. Н. А. Константинович упоминал их в докладе на III Археологическом съезде в Киеве. Им же на могильнике были произведены первые археологические раскопки. Тогда же в Археологический музей Киевского университета имени Св. Владимира в результате любительских раскопок шестовицких курганов попал меч из урнового погребения по обряду кремации на стороне. Позднее курганы в ур. Коровель упоминают П. С. Уварова и Д. Я. Самоквасов, а некоторые находки из них демонстрировались на выставке, посвященной XIV Археологическому съезду в Чернигове в 1908 г.
Почти сразу после завершения Гражданской войны, в 1925—1927 гг. исследования в Шестовице по поручению Черниговского государственного исторического музея были продолжены П. И. Смоличевым, снявшим первый план комплекса. Главным объектом его внимания были курганы, из которых он в различных группах за три сезона раскопал 42 насыпи.
В 1946 г. исследование Шестовицкого могильника было продолжено экспедицией Института истории материальной культуры АН СССР под руководством Я. В. Станкевич, которая исследовала еще 7 курганов; в 1947 г. И. И. Ля-пушкин — разрушенное погребение в урне в районе ур. Узвоз.
Но наиболее масштабные исследования в Шестовице провел в 1948, 1956— 1958 гг. Д. И. Блифельд, который раскопал здесь более 130 насыпей. В 1970 г. еще две насыпи в ур. Дуброва вскрыла М. А. Попудренко; в 1980 г. А. В. Шекун открыл два погребения на мысе Коровель, к северо-востоку от городища; в 1976 г. В. П. Коваленко, а в 1983 г. А. П. Моця исследовали по два разрушенных погребения в ур. Колодливо.
Всего, таким образом, в разные годы за все время проведения археологических исследований в Шестовице было раскопано порядка 180 насыпей, под которыми зафиксировано более 200 погребений конца IX—XI вв. Кроме того, в ходе работ Шестовицкой Международной археологической экспедиции в 1983—1984 гг. еще более 10 погребений было исследовано в северной части посада, в ур. Сад Ледового, а также В. П. Коваленко и А. П. Моця в 2000 г. раскопали три погребения в ур. Узвоз, и в 2006 г. — одно парное погребение к востоку от территории базы отдыха «Автомобилист»19.
По погребальной обрядности курганы Шестовицкого некрополя делятся на 4 группы: трупосожжения на стороне (20 %) и на месте погребения (17,5 %), кенотафы (32 %) и трупоположения (26,5 %). При этом трупоположения составляют едва ли не наиболее многочисленную группу погребений. Правда, по числу курганных насыпей они уступают кенотафам, но по количеству исследованных под этими насыпями погребений (59, или треть от общего количества), безусловно, доминируют20.
Курганы с трупоположениями, в свою очередь, можно разделить на две подгруппы: насыпи с рядовыми погребениями в простых грунтовых могильных ямах и курганы с дружинными погребениями. В большинстве курганов было по одному погребению, в 7 курганах — от двух до девяти. Выявленные погребения различаются не только по возрасту и полу погребенных, но и по их имущественному и социальному состоянию. Последнее отразилось не только в инвентарном комплексе погребения, но и в чертах погребального обряда.
К первой подгруппе можно отнести 19 погребений, совершенных в обычных грунтовых продолговатых могильных ямах (1,70—2,25x0,6—0,8 м) с закругленными углами, перекрытыми небольшими по размерам (диаметром до 10 м и до 0,75 м высотой) курганными насыпями (по типологии Д. И. Блифельда — маловыразительные и малые курганы). Иногда углы ямы очень закруглены, так, что поперечные стенки кажутся дугообразными и яма приобретает почти овальную форму. Только в одном случае умерший был погребен на уровне древней поверхности земли.
Все погребенные были положены на спине, головой, главным образом, на запад с небольшими отклонениями к северу или югу (лишь в трех случаях ориентация была южная, в одном — северная (курган № 38/3), в одном — восточная (курган № 61/2)). При этом Д. И. Блифельд отмечал, что ориентация отдельных погребений в коллективных могилах может быть связана с размещением других погребений. Руки погребенных были вытянуты вдоль тела (6 погребений), сложены на животе (11 погребений), левая на животе, правая — вдоль тела (2 погребения) или на груди (2 погребения), правая — на животе, левая — на груди (1 погребение).
Погребальный инвентарь в большинстве случаев отсутствует; лишь в 7 из них выявлены мелкие женские украшения, а в 11 — остатки одежды. Практически нет в этих могилах костей жертвенных животных, которые присутствуют едва ли не во всех погребениях других типов, и сосудов-стравниц. Таким образом, по всем признакам (кроме разве что небольших курганных насыпей, с которыми Церковь долгое время вынуждена была мириться), эти погребения не имеют существенных противопоказаний для их интерпретации как христианских.
Очень близки по ряду параметров к предыдущей группе свыше 20 детских погребений, точно так же совершенных, главным образом, в обычных грунтовых могильных ямах небольших размеров (1,1—1,8x0,3—0,5 м), в целом в соответствии с христианской обрядностью и в большинстве случаев — практически без сопровождающего инвентаря.
Ямы перекрыты небольшими, часто — совсем невыразительными, насыпями, причем в ряде случаев, особенно в так называемых коллективных или семейных усыпальницах, вообще возникает впечатление, что погребения совершались вне их границ, в межкурганном пространстве, и только со временем были перекрыты частично грунтом из этих насыпей, которые постепенно расплывались и оплывали. Так, в кургане № 38 (высота: 0,30—0,40 м, диаметр: 8 м), содержавшем погребение одного мужчины, двух женщин и шести детей, все шесть детских погребений выявлены Д. И. Блифельдом в прирезке, которая с востока примыкала к собственно курганной насыпи (рис. 3). При этом погребения № 1 и 2 были синхронны и находились в центре насыпи, на расстоянии 0,5 м друг от друга21.
Первое из них принадлежало женщине, лет 25—30. Могильная яма прямоугольной формы с сильно закругленными углами, ориентирована с юго-востока на северо-запад (2,60x0,75x1,50 м). Прослежены элементы деревянных погребальных конструкций. В погребении найдены рубчатая бронзовая пуговица у подбородка, у лучевой кости левой руки — бронзовый браслет с четырьмя шишечками (диаметр: 3,3 см) и серебряный перстень с не запаянными концами; вблизи северо-восточного утла погребальной ямы — железные пружинные ножницы и костяной гребешок, орнаментированный вертикальными насечками на концах, а также керамический горшок, поставленный в вертикальную выемку, в котором найден железный сильно сточенный нож.
Второе принадлежало мужчине. Могильная яма прямоугольной формы с закругленными углами, ориентирована с юго-востока на северо-запад (2,80x1,0x1,40 м). В заполнении могильной ямы четко прослежены следы деревянного гробовища в виде прямоугольного ящика, 2,60x0,50 м. В погребении найдены ряд вещей, лежавших, по-видимому, в мешочке, подвешенном на поясе: маленький плоский оселок с отверстием, железная весовая гирька — свидетельство принадлежности к торгово-купеческому сословию, остатки железного кресала и кремень к нему. Возле бедра лежал железный нож, у левого колена — два наконечника от стрел (с ланцетовидным и листовидным перьями).
Третье погребение явно впускное, оно находится к востоку от предыдущих, возле самого края насыпи. Могильная яма вытянута с юга на север (1,90x0,65x1,50 м). Костяк женщины 45—55 лет лежал вытянуто на спине, ориентированный на север с небольшим отклонением к западу, руки вытянуты вдоль тела. Сопровождающий инвентарь в погребении не выявлен.
Остальные шесть погребений — детские. Погребение № 4 было ориентировано головой на северо-запад (1,80x1,0x1,20 м), руки вытянуты вдоль тела. У шеи погребенного найдена бронзовая пуговица, слева, возле таза — набор для игры в бабки из 11 астрагалов, у ног — два керамических сосудика и небольшой обломок серебряного дирхема. Погребение № 5, детское, головой на юго-восток, скорченное на правом боку; погребальная яма прямоугольной формы (1,10x0,55 м). Правая рука вытянута вдоль тела, левая — согнута в локте, кистью на тазу. Безинвентарное. Погребение № 6, тоже детское, совершено в могильной яме 1 ,40x0,30 0,60x1,10 м с неровными стенками, подтрапецие-видной формы, головой на запад. Возле виска обнаружена маленькая золотая серьга в виде колечка с завязанными концами, у подбородка — бронзовая руб-частая пуговица, у таза — остатки висевшей на поясе сумочки с ожерельем из серебряной лунницы с зернью и 20 бусинами, а с ними — маленький железный нож, бронзовый игольник, маленькая бронзовая рубчастая крестопрорезная пуговичка-бубенчик. Возле северной стенки могильной ямы, слева от погребенной, найдены железные обручи и дужка от деревянного ведра, железные оковки от деревянного ларца (ручки, оковки, застежки), миниатюрный горшочек, обломки серебряной сережки или перстня и т. д.
Три следующих погребения из кургана № 38 принадлежали малолетним детям, вследствие чего сохранились крайне фрагментарно. В погребении № 7, совершенном головой на запад, найден лишь небольшой рубчастый бубенчик с крестообразной прорезью, фрагмент железной пряжки, да небольшие обрывки одежды. Еще хуже сохранилось погребение № 8, совершенное в под прямоугольной яме с закругленными углами, ориентированной по линии восток-запад, на спине, головой на запад. В заполнении выявлены обломок серебряного перстенька на пальце и два фрагмента керамики. В погребении № 9 (яма почти квадратной формы, 1,50x1,50x0,8 м) остатки костяка вообще не выявлены; найдено только несколько фрагментов кружальной керамики.
Таким образом, есть все основания предполагать, что перед нами — погребение семьи христиан, старшие члены которой по традиции были погребены под курганной насыпью, а дети — вблизи них, уже в межкурганном пространстве. Правда, в двух метрах к северу и югу от группы этих погребений зафиксированы два небольших горелых пятна, в одном из которых стоял большой горшок с мелкими (птичьими?) пережженными костями, на другом (южном) — смешанные с пеплом рассеянные подобные косточки, обломки небольшого сосуда и сердоликовая бусина. Впрочем, это вполне возможно рассматривать как пережитки прежних верований, своеобразную дань традициям.
Четыре погребения в кургане № 61 (два мужских, одно женское, одно детское) точно так же достаточно условно объединены автором исследований в единый комплекс, хотя форма сильно вытянутой (21x7,0 м, при высоте 0,40 м) по линии восток-запад насыпи создает впечатление присутствия здесь, как минимум, двух курганов (над погребениями № 61/3 и 61/4), у которых слились основания насыпи. Но тогда два других погребения опять-таки были совершены вне границ курганных насыпей. При этом в одном из них (№ 61/1), принадлежавшем ребенку, найден бронзовый византийский перстень-печатка с погрудным изображением Христа-Спасителя (рис. 4). Правда, необходимо отметить, что этот перстень был найден рядом с амулетом из просверленной таранной кости бобра и, вероятно, воспринимался хозяином в качестве такого же амулета, а в могильное яме находился типичный для дружинных погребений набор инвентаря, включая боевой топор. Однако уже сам факт указанной находки неопровержимо свидетельствует о знакомстве обитателей Шестовицы с христианством.
Сложнее ситуация с погребениями по обряду трупоположения в больших по размеру (2,50—3,0x120—170 м, камерные до 3,0—4,5x2,0—3,50м) подкур-ганных ямах, которых в Шестовице зафиксировано 17. Значительная их часть принадлежала дружинникам или представителям других прослоек социальной верхушки. 15 из них содержали сопровождающий инвентарь, часто достаточно разнообразный и многочисленный, кости жертвенных животных; в половине найдены сосуды-стравницы. Отдельные погребения совершались в сидячем (курганы № 42, 78, ПО) или скорченном (№ 41 и, возможно, № 61/1). В пяти курганах скелет воина сопровождали погребения женщины и боевого коня (№ 36, 42, 98, ПО и курган 2006 г.) (рис. 6, цв. вклейка). Однако это не позволяет, по нашему мнению, рассматривать их как христианские, хотя отбрасывать полностью влияние христианства на распространение именно в это время обряда трупоположения в Центрально-Восточной Европе, как это иногда утверждают некоторые исследователи, вряд ли правомерно. Дополнительным косвенным аргументом в пользу этого может служить и найденный в кургане № 78 — богатое сидячее женское погребение в большом деревянном гробу со следами частичного сожжения — небольшой серебряный крестик.
Курганы с трупосожжениями разделяются на две, почти равные по количеству, части: кремация на стороне от места будущего погребения (чуть меньше 30) и на месте погребения (чуть больше 30 случаев). При этом следует отметить, что в погребениях по обряду кремации на месте погребения (17,5 %) прослеживается генетическая связь с погребениями по обряду трупосожжения на стороне: на многих кострищах кальцинированные кости собраны в погребальные урны, поставленные в центре, а в ряде случаев урны с частью косточек выявлены в насыпях курганов, несколько выше кострищ, что сближает этот тип погребений с погребениями роменской культуры летописных северян.
Таким образом, характер могильника выразительно засвидетельствовал интернациональный состав населения, которое его оставило. Анализ погребальных сооружений, обряда погребения и сопровождающего инвентаря свидетельствует, что значительная часть погребений Шестовицкого могильника (не менее 20 могил) были оставлены варягами. Так, в курганах № 36 и 93 (нумерация погребальных комплексов дана по Д. И. Блифельду) выявлены конские костяки, которые находились на земляных выступах в ногах умерших людей. Подобные погребения коней в специальных помещениях или на земляных выступах в ногах умерших известны в Скандинавии, в частности, на могильнике Бирка. Варяжскими, вероятно, являются и погребения в курганах № 58 и 83, где на кострищах выявлены согнутые мечи, а в погребениях № 53, 60, 69, 78 найдены черепаховидные фибулы — характерная деталь скандинавского женского костюма. Большинство исследователей признают скандинавским и обряд погребения в лодке или ладье. Следовательно, курганы № 9 и 23, где найдены железные ладейные заклепки, вероятно, тоже следует относить к варяжским. А в одном из кенотафов, кроме фрагментов заклепок, выявлены стеклянные фигурки и игральная кость — детали игры, занесенной из того же северного региона. Эти выводы подтверждают и антропологические материалы: часть мужских черепов из древнейшей группы погребений Шестовицы, по мнению антрополога Г. П. Зиневич, имели выразительные нордические черты — удлиненный средневысокий долихомезокранный череп с узким лицом, несколько уплощенным по горизонтали, высокими орбитами и едва выступающим носом. Однако уже в третьем-четвертом поколениях они практически нивелируются: северный элемент полностью растворился в славянской среде, что является лишним подтверждением одноразового переселения нескольких варяжских семей в Шестовицу в конце IX в.22 По заключению Т. А. Рудич, исследовавшей антропологический состав населения Левобережной Украины древнерусского времени, мужские черепа из Шестовицкого могильника дистанцируются от других серий23. К аналогичным выводам пришла и С. Л. Санкина, отметившая, что мужские черепа из Шестовицы обнаруживают наибольшую статистическую близость с сериями викингов из Швеции и Британии24. Присутствуют среди дружинных погребений и выходцы из Пруссии (погребение в срубной гробнице хевдинга — вождя-жреца с рабыней и конем, в кургане № 42 и, возможно, в кургане № 110), из занятых номадами степей Юга (парные погребения, ориентированные головами в разные стороны, в курганах № 38 и 61) и населенных финно-угорскими племенами лесов Севера (курганы № 122 и 124, с северной ориентацией умерших). В дальнейшем все они нашли тут себе новую Родину, верой и правдой служили киевским князьям, а браки заключали преимущественно с местным населением (северянки и полянки — но Г. П. Зиневич), что и обусловило такую быструю ассимиляцию пришельцев, хотя потомки последних еще долго составляли социальную и военную элиту шестовицкого гарнизона. Впрочем, отметим, что погребения пришельцев из разных регионов Центрально-Восточной Европы составляют чуть более 10 % от общего количества захороненных на Шестовицком некрополе; остальные почти 90 % были оставлены славянами, среди которых представлены как северяне, так и выходцы с Правобережья.
Достаточно интересные результаты дает и картографирование распространения разных типов погребальной обрядности в разных курганных группах Шестовицкого могильника. Так, в I, наибольшей (более 100 насыпей), курганной группе в ур. Колодливо безраздельно доминируют трупосожжения, тогда как трупоположения составляют не более 20 % от общего количества раскопанных погребений. При этом, хотя в целом совершенные по разным обрядам погребения и располагаются тут вперемешку, количество трупоположений заметно возрастает в северной части группы, где они составляют более 50 % по сравнению с южной ее частью (менее 20 %), и где находятся древнейшие комплексы Шестовицкого некрополя. В составе более поздних — II (ур. Колодливо) и III (ур. Дуброва) — групп вообще выявлены исключительно погребения по обряду трупоположения, как и в самой поздней в этой части могильника IV группе (ур. Узвоз). В целом создается впечатление, что количество трупоположений на Шестовицком некрополе неуклонно возрастало в течение всего X в., пока в конце него указанный обряд не стал доминирующим.
По количеству трупоположений (около 1/3) Шестовицкий могильник заметно выделяется среди других синхронных погребальных памятников Северного Левобережья, кроме, разве что, черниговского. Так, на некрополе летописного Сновска трупоположения составляют 19,1 %, а на могильнике летописного Любеча — только 8,3 %, тогда как на сельских курганных некрополях этого времени вообще безраздельно господствует обряд трупосожжения.
Указанные выше факты можно объяснить, прежде всего, исключительной ролью Шестовицкого комплекса на Днепровском Левобережье, как места сосредоточения подчиненных Киеву представителей дружинной верхушки, в том числе — варягов, которые принимали активное участие в военных и торговых экспедициях в Византию, где и могли ближе познакомиться с христианством. Если для второй половины IX в. ингумации на территории Подесенья сегодня не известны, то уже во времена княжения в Киеве Игоря, а особенно его вдовы княгини Ольги, за несколько десятилетий до официального Владимирового крещения Руси, христианство быстро распространяется в Среднем Поднепровье, и прежде всего — в городских центрах. Одним из проявлений этого сложного и длительного процесса, который лучше всего фиксируется в археологическом материале, и было постепенное изменение языческой погребальной обрядности на христианскую Рис. 5. Вислая печать примикирия, императорского протоспафария и логофета геникона Льва с городища в Шестовице.
Это подтверждает и отмеченный Д. И. Блифельдом факт размещения в каждой из исследованных групп курганов-кенотафов «гнездами» по 5—8 насыпей. По его мнению, это свидетельствует об активном участии шестовицкой дружины в военных акциях киевских князей Олега, Игоря и Святослава, в ходе которых гибло большое количество воинов. Именно в честь тех, кто не возвращался из очередного похода, и насыпались (с полным соблюдением всех необходимых ритуалов, но без самих покойников) эти меморативные курганы. Об участии шестовицких дружинников в военных акциях киевских князей свидетельствуют и другие находки с территории городища и посадов: прежде всего, найденная в ходе раскопок Д. И. Блифельда свинцовая вислая печать, принадлежавшая высокопоставленному чиновнику византийской администрации, примикирию, императорскому протоспафа-рию и логофету геникона Льву (рис. 5). По мнению В. Булгаковой, указанный тип моливдовула датируется 900—912 гг., а его находка на городище связана, скорее всего, с регламентацией положений экономических статей русско византийского договора 907 г.25 Косвенно в пользу этого говорят и найденные в ходе последних исследований в слоях пожара начала X в. (рядом с печатью) обломки достаточно редкой для территории Руси византийской чаши с многоцветной поливой, и значительное количество обломков византийских амфор26.
Важным в данном контексте представляется и тот факт, что только в конце X в., после Владимирова крещения, в городских центрах Южной Руси исчезает кремация (хотя реминисценции ее в виде угольков в могильных ямах или в насыпях/ровиках курганов, а то и частичное сожжение гробовища — сохраняются еще какое-то время), а в конце XI в. — и сами курганные насыпи, тогда как в отдаленных сельских районах они продолжают существовать едва ли не до монгольского нашествия.
1 Статья подготовлена при поддержке Государственного Фонда Фундаментальных Исследований Украины. Грант №41.5/016.
2 См.: БрайчевскийМ. Ю. Утверждение христианства на Руси. К., 1989. С. 42—88; Власто А. П. Запровадження християнства у слов'ян. Вступ до середньовічноі історїї слов'янства. К., 2004. С. 291 —292; Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. М., 1901. С. 51; Грушевський М. С. Історія України-Руси. Т. I . К., 1991. С. 404—405, 452; Иловайский Д. И. История России. М., 1876. Т. 1. С. 13; Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. М., 1993. С. 70—75; Котляр М. Ф. Аскольд // Історія України в особах. Давньоруська держава. К., 1996. С. 28—34; Котляр Н. Ф., Смолий В. А. История в жизнеописаниях. К., 1990. С. 49 52; Лебедев Л. Крещение Руси. М., 2003. С. 170; Левченко М. В. Очерки по истории русско византийских отношений. М., 1956. С. 79, 88; Макарий, митрополит. История Русской Церкви. Кн. I . М., 1994. С. 196—207, 284; Огкнко I. I . Украївська церква. Нариси з історїї Украївської Православної Церкви. К., 1993. С. 19—20; Пархоменко В. А. Начало християнства Руси. Очерк по истории Руси IX—X вв. Полтава, 1913. С. 64, 72, 77; Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 237; Полонська Василенко Н. Д.: 1) Історія України. К., 1995. Т. I . С. 92; 2) Князь Київський Аскольд і перше хрещення Руси. // Наша культура. Вшншег, 1952. 4. 8. С. 25; Рапов О. М. Русская Церковь в IX — первой трети X в. Принятие христианства. М., 1988. С. 82—90; Ричка В. М. Церква Київської Рус:,. К., 1997. С. 17—18; Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Летописи. Былины. Сказания. М., 1963. С. 163—165; Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 78; Талъберг Н. История Русской Церкви. М., 1997; Тихомиров М. И. Древняя Русь. М., 1975. С. 264—265; Толочко П. Київська Русь. К., 1996. С. 52—53; Цветков С. В. Поход русов на Константинополь в 860 году и начало Руси. СПб., 2010. С. 211; П1умило С. Князь Оскольд и христианизация Руси. К., 2010. С. 8, 15—21; и др.
3 См.: Диба Ю. Християнське сакральне будівництво України часів княгині Ольги // Ольжині читання. Плкнеськ, 2005. С. 48—60; Пушкарева Н. Л. Женщины Древней Руси. М.,1989. С. 16—20; и др.
4 Грушевський М. С. Указ. соч. С. 404—405.
5 Рапов О. М. Указ. соч. С. 92
6 Котляр Н. Ф., Смолий В. А. Указ. соч. С. 32.
7 Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью // ПСРЛ. СПб., 1862. Т. 9. С. 13.
8 Шумило С. Указ. соч. С. 18—33.
9 Рябинин Е. А. От язычества к двоеверию (По археологическим материалам Северной Руси) // Православие в Древней Руси. Л., 1989. С. 28.
10 Коваленко В., Скороход В. Виповзів — дружинний табір у Нижньому Подесенні // Матеріали VI Міжнародного наукового семінару «Європейське суспільство в єпоху Середньовіччя та Раннього Нового часу». Чернігів, 2009. С. 66—81.
11 Андрощук Ф. О. Топографія та хронология Шестовицького могильника // Археологія. 1995. № 3. С. 117—118.
12 Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. I : Мечи и сабли IX—XIII вв. / АН СССР. Ин-т археологии. Археология СССР. Свод археологических источников. [Вып.] Е1-36. М.; Л., 1966. С. 27.
13 Бліфелъд Д. I, Давньорусьі пам'ятки Шестовиці. К., 1977. С. 147—148
14 Андрощук Ф. О. Указ. соч. С. 118. Рис. 3.
15 Андрощук Ф. О. Ранні етапи формування давньоруської культури у межиріччі Дніпра та Десни (IX — середина X ст.). Автореф. дисс. ... канд. іст. наук. К., 1997. С. 10.
16 Кирпичников А. Н. Указ. соч. С. 68.
17 Богуспавський О. Н. К хронологии Юго-Восточного Приладожья IX—ХШ вв. // Проблемы хронологии и периодизации в археологии. Л., 1991. С. 99—114; Сагайдак М. А. Хронология археологических комплексов древнего Киева // Труды V Международного конгресса славянской археологии. К., 1988. С. 140.
18 Коваленко В. П. Нові дослідження Шестовицького археологічного комплексу // Археологічний літопис Лівобережної України. Полтава, 1999. № 1. С. 33—43.
19 Коваленко В. П., Моця А, П., Сытий Ю. Н. Археологические исследования Шестовицкого комплекса в 1998—2002 гг. // Дружинні старожитності Центрально-Східної Європи VIII—XI ст.: Матеріали Міжнародного польового археологічного семінару. Чернігв, 2003. С. 51—67.
20 Тілопокладення Шестовицького некрополя // Некрополі Чернігівщини: Тези доповідей міжнародної наукової конференцїї. Чернігів, 2000. С. 42—45.
21 Бліфелъд Д. I, Давньорусьі пам'ятки Шестовиці. К., 1977. С. 147—148.
22 Зіневич Г. П. До антропологїї Шестовицького могильника // Матеріали з нтропологїї України. К., 1962. Вип. 2. С. 37—47.
23 Рудич Т. О. Населения Лівобережної України давньоруської доби за матеріалами антропологїї // Археологія. К., 2009. № 4. С. 16-24.
24 Санкина С. Л. Скандинавские группы Древней Руси // Европа — Азия: проблемы этнокультурных контактов. СПб., 2002. С. 139—143.
25 Булгакова В. Византийский моливдовул X в. из Шестовицы // Нормани i слов'яни у Подесенні. Моделі культурної взаємодїї доби раннього середньовіччя. К., 1999. С. 109—117.
26 Kovalenko V. The Finds of Byzantine Ceramics in Chernigiv and Environs // Kiev — Cherson — Constantinople. Ukrainian Papers at the XXth International Congress of Byzantine Stadies. Paris, 19—25 August 2001. Kiev; Simferopol; Paris, 2007. C. 241—255.
<< Назад Вперёд>>
