Глава III. Воевода Иларион Черемисинов
Подпись воеводы Черемисинова
13 января 1772 г. по определению Сената он назначается воеводой в Илимск, a 14 августа того же года вступает в управление Илимским уездом.
Это был наиболее замечательный воевода из всех, виденных Илимском за истекшие 120 лет.
Несомненно, Черемисинов много размышлял над тем, что он наблюдал в течение 15-летней службы в армии, в которой сам долгое время был солдатом, и над тем, что видел в мехонской воеводской канцелярии, где он должен был близко сталкиваться с жизнью и нуждами крестьян.
Во всяком случае что-то серьезное, вынесенное Черемисиновым из жизни, предопределило его необычайное для воеводы поведение в Илимске.
Ещё новый воевода не доехал до Илимска, как в воеводскую канцелярию стали приходить сведения о его странном поведении по дороге к месту его будущей службы.
Когда Черемисинов проезжал по Ангарскому волоку, он встретил близ зимовья солдата, посланного из илимской воеводской канцелярии. Черемисинов остановил его и осведомился о цели его поездки. Тот ответил, что направляется в Ново-Удинскую слободу, чтобы привезти в Илимск крестьянина Вологженина для допроса. Черемисинов прочитал указ и увидел, как он сам выразился в предложении, посланном в воеводскую канцелярию, что крестьянин вызывается «не по большей важности дел, а время страдное». Он приказал нарочному вернуться в илимскую воеводскую канцелярию. Тогда солдат заявил, что у него имеется другое поручение — осмотреть побитый градом хлеб у крестьян. Воевода отобрал у солдата и второй указ и написал в илимскую канцелярию: зачем посылать нарочного, «не уверяясь на репорте приказной избы...; это представилось мне... непонятно». Ведь крестьяне, рассуждал Черемисинов, не могли выдумывать о градобитии, а если уж им не верить, то не лучше ли поручить волостной власти проверить их сообщения, тем более, что у крестьян, занятых уборкой хлеба, дела поважнее, чем какая-то проверка или допросы, предпринятые илимской канцелярией (Фонд 75, арх. № 3338, лл. 5-6).
По дороге из Иркутска в Илимск, «как-то: в Шиверской деревне, в Яндинском остроге и протчих местах от многих обывателев были словесно приносимы мне, — пишет в одном из указов Черемисинов, — жалобы на нарочно посылаемых из илимской воеводской канцелярии в остроги и слободы за разными делами салдат и казаков».
По этому поводу Черемисинов послал 25 августа 1772 г. указ в Яндинский острог. На черновике указа, писанном каким-то канцеляристом, поправки сделаны Черемисиновым (Фонд 75, арх. № 3338, лл. 911; опись 2, арх. № 1313, лл. 61-62).
Казаки и солдаты, говорится в указе, берут лишние подводы, не предъявляя подорожных и «наставлениев», нарочные «бьют чем ни попало крестьян, также и жен их (Черемисинов вписал: «и детей», а на полях приписал: «безвинно»), которые приносимые свои об оном жалобы уважали слезами, почему [я] и обещал, и есть мой долг в самом деле, таковые крестьянству причиняемые обиды, подлинно разведав, и отвращать».
Например, фурьер Курбатов, — пишет Черемисинов, — брал без подорожных «самосильством своим» по 16 подвод, казак Скорняков по 6-7 подвод. Присланный из Илимска казак Бутаков по сбору недоимок «старосту (Черемисинов вписал: «безвинно») высек от своего буйственного произволу». Черемисинов допросил на месте казака Бутакова, тот повинился. Тогда Черемисинов продержал его в колоде 2 суток, а затем заставил просить прощения у крестьян. И казак, посланный из илимской воеводской канцелярии с широкими полномочиями, как «понудитель» по взыскании «доимок», извинялся на собрании крестьян «и христианским прощением при собрании в Яндинску крестьян... и обидимым старостою Луковниковым и от всего собранного общества крестьян в преступлении означенной Бутаков прощен».
После этого Черемисинов отставил Бутакова «от принуждения».
Не ограничиваясь этими мерами, принятыми на месте. Черемисинов в том же указе излагает свой личный взгляд о достоинстве крестьянина как человека и дает распоряжение на будущее об охране прав выборных крестьянами лиц. «Удивлению ж достойно, что как приказных изб выборные старосты, выбранные к защищению крестьянства, слабы и безгласны, что не только подчиненных своих от обид не защищают, но и себя в наказании, неповеленные казакам, предают, как в Яндинском остроге казаком Бутаковым староста батожьем наказан и никем же бывшими при том многими крестьянами порядочно не защищен, что б отвратить лехко было можно, токмо одним непослушанием: по приказу казака Бутакова крестьянем не слушать и командира своего — старосту (вписано: «самим») не брать и не роздевать и за руки и за ноги не держать и батогами не бить. А лехче всего, видя пьяного казака, в приказную избу не впускать, а ежель и нечаянно вошел, можно б ево порядочно, не причиняя ему ни малейшаго зла, из оной вывести. Предписанная (т. е. описанная) выборного и старосты яндинских (зачеркнуто: «поступок», вписано Черемисиновым: «подлость») и неразумие подобно скотской».
Черемисинов рассылает этот приказ во все приказные избы Илимского уезда как основу для работы выборных от крестьян лиц.
Таким неслыханным указом начал свою деятельность последний илимский воевода Иларион Черемисинов.
Выборный и староста Яндинского острога ко времени приезда туда Черемисинова были отрешены от дел илимской воеводской канцелярией. Но крестьяне на них, как они заявили Черемисинову, «никакого подозрения ни в чем не имеют» и просили, чтобы они дослужили до конца 1772 года. Черемисинов «разведал», что эта смена была произведена по ложному донесению казака. Черемисинов отменил распоряжение воеводской канцелярии. Он добавил, что казак Бутаков «к принуждению збора подушных денег... быть, признаетца мне, не способным, которого я и отрешаю и поручаю единственно о зборе тех подушных денег наиприлежно обоим — выборному и старосте с лутчими крестьяны старатца». (Фонд 75, арх. № 338, лл. 1-2).
Итак, воевода убрал «понудителя» и поручил сбор подушных денег самим крестьянам. Но он пошел дальше — отозвал таких «понудителей» из всех острогов и слобод, несмотря на строгие предписания иркутского губернатора о скорейшем изыскании недоимок и о повсеместной рассылке уполномоченных по сбору денег.
27 августа, т. е. через 2 недели после вступления Черемисинова в воеводскую должность, он на предложение губернатора о скорейшем сборе подушных денег пишет: «из тех нарочно посланных в подушном сборе принудителев многия оказались в преступлениях. И о протчих же слышу — чинят противныя ж поступки и крестьянству оные в большую следуют тягость. А паче в нынешнее работчее страдное время, ездя оные принудители по деревням и по полям с соцкими и десятскими для платежа подушных денег, сыскивают крестьян и от работы отлучают. А крестьяне от них укрываютца убегом, о чем мне от крестьян словесно приносятца со дня на день многие жалобы и уважают оные горькими слезами. И я, не обождав указа вашего превосходительства... принудителям определил от себя приказами... о зборе подушных денег единственно одним выборным и старостам с лутчими крестьяны старатца, подтвердил». Черемисинов добавляет, что может доложить лично свое мнение о средствах по скорейшему сбору недоимок (там же, л. 12).
Итак, Черемисинов, вопреки распоряжению губернатора, удалил из волостей всех понудителей и даже привлек их к ответственности. Он считал порочной самую систему понуждения крестьян посредством особых уполномоченных.
Для того, чтобы лично убедиться в положении илимских крестьян, воевода Черемисинов в конце ноября того же 1772 года отправляется в ленские волости.
Черемисинов вернулся в Илимск 19 декабря и наткнулся на заставу, учрежденную воеводским товарищем Шестаковым «в старом остроге», т. е. при выезде из Илимска на Ленский волок, для задержки «провозимого мимо города Илимска ангарскими, нижно-илимскими крестьянами разного хлеба на продажу в желаемых ими местах». Казак Садовников избил на этой заставе двух крестьян Нижне-Илимской слободы и получил с них за проезд в Усть-Кутский острог взятку в 6 руб. 25 ½ коп.
Черемисинов привлек к ответственности казака, и тот вернул крестьянам взятку. По этому поводу воевода писал в Нижне-Илимскую слободу: «И как никакой в той заставе нужды не нахожу... И отныне проезжающим мимо города... крестьянем и протчим впредь, за отлучкою моею, с хлебом и другими припасами чинить свободной и безобидной пропуск без задержания, [без] бою и без взяток же. И давать крестьянем в продаже хлеба волю — где хотят оной продают». Письмо заканчивается наивной, но многоговорящей угрозой Шестакову — если он будет в отсутствие воеводы притеснять крестьян, то «я имею... губернатору... репортовать и приносить мою и народскую на ево жалобу». В заключение предлагалось прочитать это письмо крестьянам в нижне-илимской приказной избе. Через два дня подобный же указ шел в Братскую, Барлукскую и Яндинскую волости (Там же, лл. 75-76).
Следующее необычайное для воеводы письмо было послано 20 декабря 1772 г. по ангаро-илимским волостям: «Нижно-Илимской, Карапчанской, Кежемской слобод, все общество крестьян, други мои, здраствуйте!» Илимская воеводская канцелярия распорядилась с 1 января 1773 г. «поставить для развозу писем и почт лошадей». Для уравнения тягот Черемисинов составил расписание ям и взял обязательство возить почту, «принося мою за ваше ко мне всегдашнее благодеяние услугу. И желаю продолжения вашей ко мне дружбы и любви. И ежель вам сие угодно и приятно покажетца — я, сколько здесь пробуду, тое вам службу продолжать обещаю, понеже у меня люди и лошади по благости божией есть и находятца здесь в городе праздны. Иларион Черемисинов».
Это письмо говорило, что между воеводой и ангаро-илимскими волостями возникли небывалые отношения.
Через несколько дней, 31 декабря, Черемисинов направляет в пять ангаро-илимских волостей более подробное и чисто деловое письмо: «Верхо-Илимской, Брацкой, Барлуцкой, Яндинской, НовоУдинской слобод выборным, старостам, соцким, десяцким и крестьянем, всем и каждому, моим любезным, здравия и всякого блага желаю».
Черемисинов сообщает, что Нижне-Илимская, Кежемская и Карапчанская волости «положились на меня» в том, что он «за непревосходную плату» нанял бы охочих людей. «По старанию ж своему я в сем деле, благодаря бога, успел зделать вам мое усердное служение». Черемисинов склонил двух ямщиков согласиться на меньшую плату, чем была ранее, и заключил с ними от имени крестьян соглашение. Копию этого соглашения он послал в приказные избы. «И угодно ль будет, прошу, при собрании крестьян о всем предписанном объявить». Пусть пришлют ответ за рукоприкладством крестьян, ведь, может быть, сыщется еще более дешевый подрядчик и тогда соглашение потеряет силу.
Черемисинов требовал, чтобы ответ на его письмо был «за руками всех крестьян», а не только за подписью одного выборного.
Так как по договору с ямскими подрядчиками нужно было внести деньги за январскую треть в размере 54 рублей, то «я свои, по просьбе вашей, им отдал», взял расписку, с которой с которой для сведения посылается в волости копия. Такое же письмо было послано и по другим Ангаро-Илимским волостям с подписью: «Охотный наш слуга Иларион Черемисинов» (там же, лл. 85-86, 95).
Все это могло показаться стороннему наблюдателю невероятным, а обещания Черемисинова неосуществимыми, если бы в деле не имелись бесспорные бумаги, доказывающие, что действия воеводы были проведены в жизнь. В частности, в деле хранится и обязательство ямского подрядчика и его расписка о получении с воеводы 54 рублей (лл. 88, 101).
Желание ускорить решение поступающих в воеводскую канцелярию дел, в особенности об обидах крестьян, заставило Черемисинова завести особые книги, в которых собраны его решения по мелким словесным заявлениям крестьян. Не требовалось соблюдать формы, платить гербовые сборы. По каждому заявлению немедленно давался приказ в мирскую избу с требованием разобрать заявление выборному «с лутчими крестьянами» и тотчас доложить о исполнении Черемисинову Иногда воевода посылал нарочных, чтобы они помогли быстрее решить подобные дела. Например, в сборнике приказов Черемисинова за 1772 год (Фонд 75, арх. № 3304, лл. 1-18) собрано 34 приказа по мелким жалобам крестьян.
Ничего подобного ни один илимский воевода не предпринимал, направляя все заявления, даже самые пустячные, медленно действующей канцелярской машине.
Около 100 писем собрано в другом деле (Фонд 75, арх. № 3293, лл. 1-126), все они адресованы приказными (мирскими) избами и отдельными крестьянами лично Лариону Михайловичу Черемисинову.
Видимо, воевода умел внушать к себе глубокое доверие. Все действия Черемисинова, его приказы, иногда подобные прокламациям, его личная связь с крестьянами, его ответственность, честность, доступность и отзывчивость привлекали к нему сотни просителей.
Нередко можно встретить в таких сборниках личных просьб заявления вроде следующего: «Превосходительному господину капитану и города Илимска воеводе Илариону Михайловичу. Орленской слободы деревни Боярской убогая вдова Парасковья Андреева дочь, прошу вас, премилосерднаго моего государя, отписать сюда старосте, чтоб подушные деньги за мужа моего умершаго Никиту Антипина народом бы сняли. 1773 году августа 20 дня».
Это скорее не заявление, а записка. Как далека она от неуклюжей формы «доношений», всегда начинающихся, согласно канцелярскому ритуалу, многословным титулом императрицы!
Черемисинов ответил вдове также не по казенным правилам, даже не от имени воеводской канцелярии, послав «города Илимска воеводы Илариона Черемисинова Орленской приказной избе приказ», в котором предлагал удовлетворить просьбу крестьянки (Фонд 75, арх. № 3361, лл. 172-173).
Можно заметить, что просьба Парасковьи не была даже подписана. Ведь грамотных крестьянок в то время не было. И воевода завел такой порядок приема заявлений на его имя, по которому проситель мог принести жалобу устно, а писарь Черемисинова кратко излагал ее на бумаге, не заботясь о внешнем оформлении, столь скрупулезно соблюдавшемся канцеляриями.
Черемисинов давал ответы на заявления крестьян быстро и совершенно определенно, никогда не употребляя выражения «до указу». Чтобы не заводить волокиту, он обычно в таких случаях действовал помимо воеводской канцелярии, пользуясь услугами особого писца, а нередко и сам составляя нужные бумаги.
Как пример его писем подобного рода можно привести приказ от 20 марта 1773 г. в Усть-Кутский острог хлебному приемщику казаку Федору Скуратову. Черемисинов писал: крестьянин Нижне - Илимской слободы Дмитрий Черных сдал тебе 12 ½ пуда хлеба; ты обещал выдать общую квитанцию ему и его дяде, но этого не сделал. «И просит (Черных) в той учиненной ему обиде и обманстве удовольствия». Ответь мне, принял ли ты хлеб, почему не дал квитанцию и зачем причинена крестьянину «напрасная проездом волокита и труд и обида... Ежель... тобою учинена неумышленная оплошка, то не приводя себя к дальнейшему следствию и штрафу, объявленного крестьянина удовольствуй и квитанцию, ежель правиант принят, неудержно дай». О исполнении репортуй. «Иларион Черемисинов, воевода» (Фонд 75, арх. № 3363).
При другом воеводе казак стал бы отрицать свою вину, предоставил бы решение дела бесконечной волоките и добился бы того, что крестьянин махнул бы на свои потери рукой, предпочитая работать, а не волочиться по судам. При Черемисинове такие жульничества раскрывались быстро и дела решались не в пользу жуликов. И казак немедленно исправил свою «оплошку».
Примером того, как быстро решал Черемисинов дела, может служить перевод крестьян по их просьбам из одной волости в другую.
Все старые дела о переселении 157 крестьян Черемисинов решил без всякой волокиты в течение одного 1773 года, с переводом подушных платежей по новому месту жительства. Попутно Черемисинов удовлетворил просьбы 16 человек бывших дворовых о перечислении их в крестьяне (Фонд 75, арх. № 3379, лл. 189-195).
Странно, что Черемисинов заступался только за крестьян, видимо считая их единственными подлинными тружениками, к тому же наиболее социально беззащитным. К служилым людям, чиновникам, священникам, к разным сотникам, детям боярским и казакам, и даже к выборным сельским властям Черемисинов относился подозрительно, а к купцам и вообще посадским — прямо враждебно.
Илимский воевода задумывал осуществить важное дело — найти способ бездоимочного взыскания подушных платежей.
В рапорте на имя губернатора от 1 февраля 1773 г. он открывает наконец свой секрет. Он напоминает, что «вызывался о бездоимочном платеже подушных денег лехкий крестьянству способ изыскать... И усчасливился, как свое разведывание... кончить, так и обещанной мною о бездоимочном платеже... лехкий способ изыскать». Необходимо, чтобы крестьяне этим способом «немедленно воспользовались, которого они жадно ожидали и все ж по истолкованию и объяснению ныне оной радостно и со удовольствием приемлют». Далее вписано крайне неразборчиво: «а паче самобедные, неимущие и выборными и старостами раззоренные, налагаемым не по силе возможности за умерших, беглых и взятых в рекрутов... крестьяне чювствуют себе отраду и от мучительных наказаниев избавление, то с прописанием оного изысканного способа Илимского ведомства во все приказные избы я от себя посланными повелениями дал знать». Черемисинов просит одобрить его способ (там же, л. 31).
В чем же заключалось предложение Черемисинова, которого, как он уверяет, крестьяне жадно ожидали?
Заключалось оно в том, чтобы недоимки за умерших, беглых, отданных в рекруты и за неимущих разложить на богатых крестьян!
Удивительно, что губернатор не ответил на этот проект Черемисинова. Возможно, в Иркутске помнили, как неоднократно губернские власти угрожали недоимки взыскать «с прожиточных», помнили, что и в царских указах проскальзывало нечто подобное, и потому не придали особого значения предложению Илариона Черемисинова.
Кроме того, Черемисинов был назначен в Илимск Сенатом, значит он в какой то мере не отвечал перед губернатором.
И Черемисинов, тонко используя лицемерные выражения некоторых царских указов и манифестов, в которых заявлялось о «матерной любви к подданным», о «заботе о бедных поселянах», нашел для своих действий законное обоснование.
Пользуясь широкой властью воеводы, текущая деятельность которого почти никогда не контролировалась, Черемисинов энергично осуществляет свою мысль.
Еще до отсылки приведенного выше письма к губернатору Черемисинов направляет 22 января 1773 г. ордеры в каждую волость, с приложением составленных им форм, о раскладке недоимок на зажиточных крестьян.
Но совершенно естественно, что одним указом Черемисинова невозможно было изменить порядок взыскания недоимок, сложившийся с давних времен, тем более что зажиточные крестьяне являлись влиятельным элементом в каждой волости и, конечно, противодействовали начинаниям илимского воеводы.
Поэтому ни одна волость не исполнила приказа Черемисинова.
Тогда воевода направляет 14 марта 1773 г. новый, более категорический и совершенно конкретный ордер.
Нарушителям его указа он пригрозил, что «жестоко виновные наказаны и от должностей их отрешены быть имеют».
Раскладку на «прожиточных» следовало выслать непосредственно Черемисинову. При этом воевода еще раз предупредил, что если от бедных крестьян поступят жалобы на тяжесть платежей, то выборные, старосты и писчики будут «за то жестоко наказаны», отрешены от должностей, а деньги будут взысканы с них (Фонд 75, арх. № 3361, лл. 146-151).
К этому приказу прилагалась поволостная ведомость о недоимках. Всего по Илимскому уезду без монастырских крестьян считалось 9960 душ муж. пола, на них числилось недоимок по подушному сбору 3079 руб. 77 3/8 коп. Но из общего числа душ оказалось 2250 душ умерших, беглых, взятых в рекруты и неимущих. Черемисинов велел разложить недоимки на 7788 душ, т. е. в среднем по 40 копеек на душу.
Но при этом, как видно из приведенного распоряжения, собрание крестьян должно было разлагать не уравнительно по душам, а сообразно с имущественным состоянием каждого крестьянского двора.
Приказом Черемисинова практически отстранялась от участия в раскладке сельская администрация, т. е. выборные, старосты и писари, находившиеся под влиянием зажиточных крестьян.
Вскоре от всех волостей, согласно ордеру Черемисинова от 22 января 1773 г., поступили ведомости о числе выбывших душ муж. пола по предложенной илимским воеводой форме.
В перерасчет налогов Черемисинов вовлек все подчиненное ему крестьянское население и, несомненно, нашел среди громадного большинства крестьян самую деятельную поддержку. Иначе нельзя объяснить того простого и важного обстоятельства, как успешный сбор всех необходимых воеводе сведений и фактическое перераспределение важнейшего государственного налога, каким являлась подушная подать.
Некоторые, немногие, правда, волости, как Братская и Барлукская, приняли уравнительное распределение платежей за выбывшие души, но большинство встало на путь классового обложения.
Например, в Верхне-Илимской волости недоимки разлагались от 3 ½ коп. до 2 руб. 70 коп. на наличную душу, в Киренском остроге от 10 5/8 коп. до 87 коп., в Тутурской слободе от 25 коп. до 1 руб. 50 коп., в Криволуцкой слободе от 7 5/8 коп. до 6 руб. 51 коп.
Значит, в последнем случае богатые платили на душу в 84 раза больше, чем самые бедные дворы, а в Чечуйском остроге даже в 273 раза больше!
Движение за перекладывание сбора недоимок на богатых, как предложил Черемисинов, было настолько широким, что захватило даже церковнослужителей. Под некоторыми ведомостями стоят подписи священников и причта.
Черемисинову удалось вовлечь в перераскладку недоимок монастырских крестьян, непосредственно ему не подчиненных и находившихся в ведении Коллегии Экономии.
Сделали раскладку и чечуйские крестьяне. Они составили список 217 плательщиков, на которых и упали платежи недоимок в сумме 328 руб. 20 ½ коп. Одни крестьяне должны были платить по раскладке 20 копеек, другие, зажиточные, по 7 руб. 47 ½ коп.
В таблице 15 показан размер платежа, положенного на души по мирской раскладке в этой волости.
Таблица 15
Возникает вопрос, не отражает ли достаточно точно распределение крестьянами недоимок социального состава деревни. Низшие платежи, без сомнения, несли беднейшие слои Чечуйской волости, более высокие платежи — крестьяне среднего достатка, а высшие платежи — зажиточная, богатая часть деревни.
Раскладку делал крестьянин Кирик Засорин «с товарищи... с общего крестьян согласия... Естли где спор и несогласие учинитца, то уж неминуемо нам, обще со старшинами и с крестьяны разверстана быть имеет безобидно против первого другому».
Таков был первый итог работы воеводы Илариона Черемисинова.
Другим делом, за которое взялся воевода Черемисинов, чтобы облегчить положение крестьян Илимского уезда, была борьба против незаконных поборов.
С этой целью он послал 10 февраля 1773 г. «ордир» всем волостям. Можно заметить, что из илимской воеводской канцелярии попрежнему шли указы, а свои личные распоряжения Черемисинов рассылал в виде ордеров. Ордера были более простой формой приказа, они позволяли развивать личные мысли воеводы, писались языком, близким к разговорному, в них можно было говорить о таких делах, которые не затрагивались казенными указами с их обязательным упоминанием «ея императорского величества».
Во время объезда волостей в декабре 1772 года и в январе-феврале 1773 года «по острогам и слободам и по всем селениям, — начинает свой ордер Черемисинов, — мог я разведать и от крестьян многих, хотя не формально, но словесно приносимые мне жалобы слышать, как во всех тех селениях крестьяне от выборных, старост и десятских непозволительными [сборами] на приносы и подарки... обременялись». Черемисинов перечисляет многие из этих поборов. Воевода установил, «что действительно те поборы превосходили гораздо более платежи в государеву казну подушных денег. Выборные старосты, соцкие, не делая пристойного на совет о предписанных (т. е. впереди, вначале описанных) поборах лутчим крестьянам по созыву и не чиня ж повески оным, те поборы больше сами, по одному своему произволу на крестьян налагали и взыскивали собою не без ызлишества ж»; всем указанным поборам «поверки и сщету погодно никогда прежде не бывало». Илимская воеводская канцелярия не занималась проверкой волостных расходов, «а народские люди, крестьяне... к поверке и щетам оных поборов не сведущие и время на то не имеют. И всякой упражняетца в своих делах — и для тех и малейшую от домов и дел своих отлучку щитают себе более приключившихся малосносных им поборами убытков. А протчие составляют втуне все то — за скудностью и крайним же своим недостатком. И находятся те и другия во отчаянии ж получить ни от кого ни малейшей в том себе защиты, по чему всему не приступают и к дальнейшим прозьбам и доказательствам об оных».
Так Черемисинов вскрыл и осудил практику беззаконных поборов, царившую в Илимской деревне, и объяснил причины полной бесконтрольности в поступлении и расходовании мирских средств.
Он предписывает «никаких подарков с крестьян в приносы в почесть и в подарки воеводе, товарищу, секретарю и приказным илимской канцелярии, хотя б оные были от общаго крестьян согласия и доброусердия, с крестьян не собирать и крестьянем оных не давать... И вам теми (подарками) илимской канцелярии всех штатных чинов, в коем числе и я, отнюдь не марать и заражать. И будьте ж безсумнительны... в делах и нуждах и в прозьбах ваших, всем и каждому всякое удовольствие (удовлетворение) и защищение, поколь я здесь продолжусь, получать будите, как я жизнь свою с прибытия моего сюда, провождаю и моими делами, вам сколько есть известно, так ее и докончить хощу».
Как узнал Черемисинов, выборные берут «с богатых и прожиточных крестьян, избавляя их от служб... в год с семейств хорошего по 30-ти, по 40-ку и до 50-ти рублев; богатых же крестьян, избавляя ж детей от взятья в рекруты, беру с них по сту — по полтораста рублев и более, все яко б на народские нужды ж... И чрез то следует же крестьянем совершенное раззорение и от рекрутства не свобода, но явной обман».
В отношении упорядочения мирских сборов Черемисинов предложил илимской воеводской кацелярии ежегодно высылать по все волости шнуровые книги за его подписью и печатью. Все мирские сборы и расходы должны утверждаться на собрании крестьян и удостоверяться их подписями. По окончании года книги и «народские приговоры» старосты должны представлять в илимскую воеводскую канцелярию «для щету и поверки и расмотрения поборов, что те подлинно ль неминуемые были» (Фонд 75, арх. № 3361, лл. 52-56).
Таков ордер Черемисинова, смесь трезвых и тонких наблюдений с наивными желаниями помочь крестьянам.
Свой ордер Черемисинов сообщил губернатору Брилю, но зная, что он никак не откликается на его мероприятия, направил копию ордера в Сенат, добавив при этом: «дабы и протчие места в государстве воспользоваться тем могли» (там же, л. 160).
Впоследствии мы узнаем, как отнесся Сенат к предложению далекого уездного воеводы.
Как следует из ордера, Черемисинов наметил меры по борьбы со взяточничеством и по установлению контроля за мирскими сборами.
Коснемся сперва первой части его программы, а затем расскажем, как была осуществлена ее вторая часть.
31 марта пишет Черемисинов в илимскую воеводскую канцелярию: «явясь ко мне Киренского острогу и Криволуцкой слободы от народу челобитчики... принесли мне в подарок зборных с народу... денег 20 руб. 50 коп.». Они просили не высылать в работы их выборных и старост.
Черемисинов принял деньги и, указав, что он разослал распоряжение об упорядочении сборов с крестьян, внес эти деньги в казну.
Другой случай, когда сельские власти, несмотря на распоряжения Черемисинова, пытались дать ему взятку, относится к осени 1773 года.
Воевода писал по этому поводу ордер в ряд волостей: «Известился я, что Нижно-Илимской слободы староста Слободчиков на народские деньги купил коровьяго масла 2 пуда» и передал его моему человеку, калмыку Яковлеву. Староста дал мне, продолжает воевода, взятку «ухищренно, хотя тем меня привесть в порок и безславие... за что они. староста и человек мой, подверглись достойному наказанию». Воевода счел себя обязанным выслать старосте за масло «не по состоящей цене, но по превосходнейшей цене деньги во удовлетворение народу», а именно 4 рубля вместо 2 рублей. Расписка старосты прилагается.
Третья попытка дать неявную взятку Черемисинову была сделана старостой Усть-Кутского острога, куда приезжал в январе 1773 года илимский воевода (Фонд 75, арх. № 3364. лл. 111-112).
Других попыток дать Черемисинову взятку уже не делалось. Но взяточничество было социальным злом, и оно оказалось сильнее Черемисинова. Оно не только продолжало существовать тут же, рядом с Черемисиновым, приняв, быть может, более потаенные формы, оно, как ни печально это сказать, и погубило замечательного илимского воеводу.
Обратимся теперь к рассмотрению мер по сокращению мирских расходов.
Приказные избы, получив ордер Черемисинова об упорядочении этого дела, прежде чем составлять сметы на мирские расходы, выслали в Илимск рапорты, что распоряжение будет исполнено.
Кежемская приказная изба 25 марта 1773 г. сообщала, что распоряжение Черемисинова «при собрании крестьянства публиковано, и в слышании в приказной избе соцкой и десяцкие, крестьяне обязаны подписками». К рапорту приложена и подписка их: «впредь на подарки всякого чина людям поборов с крестьян чинить не будем». Подобные рапорты поступили от всех приказных изб. Например, из Карапчанской волости было сообщего об этом так: «...исполнение чинитца и с крестьян, кроме неминуемых сборов, в почет и подарки никому в минувшей трете чинено не было».
Затем стали поступать мирские решения об установлении величины сборов: «в том сие написали з а руками. К сему согласию...» (следуют подписи крестьян) (Фонд 75, арх. № 3374, лл. 1-70).
Илимская воеводская канцелярия и в первую очередь Черемисинов могли теперь проверить, опираясь на решения самих крестьян, не собирают ли под видом мирских денег всевозможные подарки начальству, не допускается ли ищоигество в самих сборах и достаточно ли крестьяне следят за своими старостами и сотскими.
Даже в частных, отдельных случаях Черемисинов не упускал из вида, что разные начальники могут поживиться за счет населения и принимал меры к защите интересов крестьян.
22 октября 1773 г. иркутская губернская канцелярия сообщила Черемисинову, что осенняя распутица и последовавший рекостав Лены задержали в Усть-Илгинской пристани посельщиков, направлявшихся под присмотром прапорщика Иркутского батальона Афанасьева для устройства их на Якутском тракте, и предложила Черемисинову оказать помощь партии посельщиков и прапорщику Афанасьеву.
Но Черемисинов вместо содействия прапорщику счел более важным предупредить его, чтобы ни он, ни посельщики не обижали крестьян (Фонд 75, арх. № 3391, лл. 313-314).
Ближайшее будущее показало, насколько хорошо знал Черемисинов повадки господ, попадавших в деревню и не млн топавших над собой контроля.
Оказалось, что прапорщик Афанасьев изувечил своего квартирохозяина; у старосты «сильною рукою из-за пристрастия взял лихоимством» 15 рублей; «учинил драку немалую»; «приказывал с криком зверообразным... крестьян смертно бить», обвиняя их в воровстве. Крестьяне «по несмелости своей, а по свирепству ево всегда в пристрасти (и страхе) находятся и письменно объявить о таковых обидать нигде смелости не имеют». Когда в Илгинский острог приехал сержант из Илимска, то «прапорщик зверообразием своим и усильно находил (наступал), поносительными словами ругал]... и зубами скырчикал и крехтел усердно, яко на самого подлого человека» (Фонд 75, арх. № 3459, лл.26-27).
За поборы и взятки с крестьян Черемисинов немедленно смещал должностных лиц. Так, по просьбе крестьян Братского острога в 1773 году Черемисинов удаляет за взятки писчика Калгина без права занимать впредь такую должность (Фонд 75, опись 2, арх. № 1350, лл. 112-113 и след.).
Третьим шагом Черемисинова было устроение земельных дел.
Он поставил перед собой задачу отобрать землю у разных пользователей для передачи ее крестьянам и упорядочить землепользование путем уравнительных переделов.
Черемисинов при объезде деревень заметил большое неравенство наделов у крестьян. Земля была распределена между ними не по душам, а по окладам провианта, вследствие чего богатые крестьяне имели большие площади земель, и «за взятием одними возможными и прожиточными крестьянами» другим земли не досталось.
Вследствие этого он предлагает провести с будущей весны раздел всей земли. Десятину следует, по его мнению, считать — «в длину 80, поперешнику 30 сажен» и будущие, наделы исчислять этой величиной, по 2400 кв. саж. в десятине. Если при нарезке земли по душам отдельные крестьянские дворы овладеть наделом «будут не в состоянии, то для платежа подушных денег могут сами повольно возможным и прожиточным оные земли и покосы в кортом на время, до возможности (т. е. до хозяйственного укрепления) отдавать» (Фонд 75, арх. № 3361, лл. 156-159, № 3365, лл. 1-2).
Смысл перемен в землепользовании, предложенных Черемисиновым, был прост: наделы уравнять по душам, уменьшить землепользование зажиточных дворов и увеличить его для маломощных хозяйств. При этом дать право слабым дворам сдавать земли в аренду, что могло помочь таким дворам стать впоследствии на ноги.
В одном деле (Фонд 75, арх. № 3365, лл. 10-12) имеется ведомость о землях некрестьянского населения Илимского уезда. По этому документу можно установить, что служилые люди и духовенство имели 2219 десятин пашни и, кроме того, сенокосов на 17-18 тысяч копен.
Писец, составлявший ведомость, писал против каждого церковнослужителя: «по указу». Черемисинов везде исправил это примечание, написав: «без указу».
Воевода задумывал все земли некрестьянского населения передать крестьянам, поэтому важно было установить — имеют ли «даные» или «владенные указы» разные землепользователи, в том числе и служители церкви.
Когда в мае 1773 года Карапчанская приказная изба обратилась с запросом, посланным на имя Черемисинова, как быть с землями причта, то Черемисинов вынес решение: «велеть... у священника с причетники пахотную землю и сенные покосы все отобрать».
Пользуясь этим случаем как предлогом, Черемисинов посылает указы во все приказные избы: «где священники с причетники... владеют без указов и без платежа в казну оброков... и велеть от них те земли отобрать же и отдать крестьяном в общий роздел» (там же, лл. 65-66).
Спустя некоторое время, 4 июля 1773 г., из илимской воеводской канцелярии исходит еще более категорический указ, имевший целью уничтожить все некрестьянское землепользование в уезде. В указе было предложено, что если при разделе земли крестьянам ее «не достанет», то «имеющияся во оных острогах за денежной и хлебной оброки и за жалованье ж у служащих илимских казаков, казачьих старшин, казаков и у сын боярских и у посацких и у церковнослужителей за хлебные оброки и без оброков же, пахотные земли и сенные покосы крестьянем к своему удовольствию взять и по себе разделить» (там же, лл. 76-77).
Можно отметить, что не все в этом распоряжении было законным. Черемисинов не имел права отбирать земли у казаков, которые не получали хлебного жалования и взамен его пользовались пашней. Тем более примечательны его решительные действия в пользу крестьян, что он не побоялся нарушить действовавшие законоположения.
В Тутурской слободе, по сообщению выборного, священник Шастин «с причетники» владел землей «якобы за следующую им с крестьян ругу». За эти земли общество платило провиант «роскладкою». Но так как у священника указа на право владения землей нет, то в мае 1773 года она была отведена крестьянам на 11 душ (Фонд 75, опись 2. арх. № 1403, лл. 94-95).
Такая же участь постигла земли и многих других священников.
И июле того же года была отобрана земля у 24 служилых людей и передана крестьянам.
Летом была произведена полная уравнительная переверстка всех крестьянских земель, о чем подробно излагается в разделе о землепользовании илимских крестьян.
Однако деятельность Черемисинова в Илимске была прервана в конце 1773 года.
Якутский воевода Афросимов рассорился со своими подчиненными и из-за «спорчивых дел» выехал в Иркутск. Губернская канцелярия 23 ноября 1773 г. решила перевести в Якутск Черемисинова.
Черемисинов получил 24 руб. 51 коп. прогонных денег до Якутска на 3 лошади, по деньге на версту, всего на 1634 версты и, не закончив многих задуманных и начатых дел в Илимске, отправился к новому месту службы (Фонд 75, опись 2, арх. № 1332, лл. 81, 89-115, 117, 120).
Перед отъездом в Якутск Черемисинов оставил илимской воеводской канцелярии, так сказать, прощальное предложение.
Напомнив, что при его вступлении в должность воеводы им было принято много нерешенных дел за время с 1730 года по 1772 год, что было начато упорядочение архива, Черемисинов признается: «по притчине продолжающейся в минувшее время, мало не 6 месяцов, доныне моей болезни», он поручал многие дела своему товарищу Шестакову и канцеляристу Сизову; в присутствие ходил мало, «то за тем и совершенной исполнительной строгости и должного ж понуждения... в ысправлении означенных дел и употребить был невозможен... За всем тем не отчаянным себя вовсе от здешняго места нахожю и не без должности ж признаю о упущенном». Далее он указывает на важность «государственных и общенародных дел» и добавляет: «я себя... совершенным примером представить не могу». Он пишет, что оставляет свои «черные», т. е. черновые определения и представления, и просит закончить начатые дела. «А ежель в присудствующих ныне в илимской канцелярии онаго искуства не найдетца, то хотя определениев и распоряжениев, при мне учиненных, не нарушить».
Заканчивается предложение Черемисинова очень характерно: «А ежель мало что поступлено будет теми (управителями), развратно моим распоряжениям и установлениям, то... поселяне жалобу свою... за моим ходатайством произвесть не оставят, которые, как вижю, меня недостойного, ныне с током слез своих и з жалением сердец в Якуцк препровождают. Разсудите ж по такому искреннему изъявлению их ко мне усердия, могу ль впредь в непопечении моем тех оставить» (Фонд 75, арх. № 3364, лл. 102-104).
Как видно, Черемисинов не хотел порвать связей с народом, которым он управлял немного более одного года и даже предупреждал илимских управителей, что поддержит «сограждан и уездных жителей», если они будут жаловаться на своих начальников, нарушающих установления воеводы Черемисинова.
Во время отсутствия Черемисинова в Илимске был получен указ иркутской губернской канцелярии от 16 июля 1774 г. с решением Сената от 15 февраля и 13 апреля того же года по предложению Черемисинова относительно борьбы с излишними поборами.
В указе Сената по этому поводу написано: «Хотя старание илимского воеводы об отвращении чинимых тамошним крестьяном от их старост и выборных обид и налогов весьма похвально и учиненные к тому распоряжении кажутся быть достаточными, но как при всем том должно бы ему представить об оном сперва к господину иркутскому губернатору». Поэтому пусть последний даст заключение о целесообразности мер, предложенных Черемисиновым.
Так откликнулся чисто бюрократически Правительствующий Сенат на предложение воеводы Илариона Черемисинова. Илимский воевода на 30 лет ранее осуществил мероприятие, которое тот же Сенат проводил в царствование Александра I.
Указ заканчивается предупреждением Черемисинову, «чтоб он таких представленей мимо господина губернатора... не чинил под штрафом» (Фонд 75, опись 2, арх. № 1396, лл. 50-52).
Едва успел уехать Черемисинов, как 24 служилых человека подали заявление о возврате им земель, отобранных в пользу крестьян (Фонд 75, опись 2, арх. № 1403, лл. 68-70).
Оставшиеся в илимской воеводской канцелярии помощники Черемисинова, которым он столь недавно «почтенно предлагал» хотя бы не нарушить «определениев и распоряжениев», проведенных при нем, начали немедленно после отъезда воеводы ломать его начинания.
Они вернули многим служилым людям, священникам и посадским отданные Черемисиновым крестьянам, и даже заручились согласием иркутской губернской канцелярии на возврат таких земель.
Черемисинов пробыл в Якутске воеводой до 11 февраля 1774 г., т. е. около 2 месяцев, сдав дела назначенному туда секунд-майору Шатилову, и вернулся в Илимск 13 марта.
В оправдание своей задержки он представил в илимскую воеводскую канцелярию следующую справку якутской воеводской канцелярии, помеченную 11 февраля: Черемисинов задержался «по притчиие законной своей нужды, а имянно: первое — супруга ево была беременна, и ожидал... разрешение, второе — по разрешении ж ево той супруги, в скором времени оная скончалась» (Фонд 75, арх. № 3400, л. 90).
За поездку в Якутск, вызванную ссорами тамошних воевод, Черемисинов заплатил потерей своей семьи.
О деятельности Черемисинова в Якутске до Илимска донеслись лишь отдельные обрывочные сведения.
Крестьян там не было, поэтому Черемисинов обратил внимание на защиту прав якутов. Как он действовал, можно отчасти узнать из указа иркутской губернской канцелярии, направленного 23 февраля 1776 г. в усть-киренскую воеводскую канцелярию (Фонд 2, арх. № 66, лл. 85-91).
Вначале иркутская губернская канцелярия приводит один из указов, данных Черемисиновым во время пребывания в Якутске. Черемисинов отмечает, что купцы, казаки и другие люди производят торги и мену с ясачными иноверцами до того, как последними уплачивается ясак: «мяхкую рухлядь выкупают и выменивают весьма знатным числом и за малую цену и за небольшие... подарки, яко то табак и протчия мелочи... Ясачные чувствуют себе обиду и раззорение». Сенатским указом 9 июля 1768 г., отмечает Черемисинов, в Якутске учреждена ярмарка, которая должна действовать в июне-июле и в декабре каждого года. Но купцы предпочитают ездить в ясачные волости. На основании этого Черемисинов предложил купцам торговать с ясачными только на ярмарке, где складываются более высокие цены на пушнину, и запретил купцам ездить по волостям. Черемисинов считает неправильным, что приезжающие в Якутск якуты становятся на квартиры к жителям, «которые по даному своему заобыкновению у них, ясашных, как у лехкомысленных людей, мяхкую ясашную рухлядь, обольшая (обольщая) разнообразно, на деньги и товары скупают... по причине каких мошеннических скупов и оборов... в заплату ясака (якуты) доставить не могут». Черемисинов восстает против того, что такой «захват и обор» якуты «терпеливо несут» и, обремененные долгами, никому не жалуются. Поэтому воевода запрещает жителям Якутска принимать якутов на квартиры и предлагает властям отводить им спокойное пристанище.
Он предупредил купцов, что не будет признавать никаких долгов ясачных людей купцам.
Кроме того, повсюду по волостям был разослан его указ — купцов и казаков «ловить и со всем их имуществом, с товаром, мяхкой рухлядью за крепким караулом присылать в якутскую канцелярию».
Как видно, воевода открыто назвал купцов мошенниками и велел вылавливать их по волостям так, как ловили беглых и преступников.
Он подтвердил запрещение «о необязывании впредь купцами... ясашных иноверцов, ибо они не имеют никакой веры, а идолопоклонники. Грамоты ж и письма на их языке у них нет». Прикладывание же к долговым обязательством ясачных людей знамен еще не является доказательством, «ибо во многих делах по разбирательствам открылось — от знамен и печатей княськи и ясашные отпираются. Да и в самом деле, к письмам знамен и печатей прикладывано... не было, а от плутов и мошенников такие сочинены».
Черемисинов был так глубоко уверен в своей правоте, что просил Иркутскую губернскую канцелярию «о конфирмации» этого указа для всей Сибири и спрашивал, «не соизволит ли здешняя губернская канцелярия Правительствующему Сенату представить».
Но иркутский губернатор Бриль, получив письмо Черемисинова, видимо по привычке, отложил его в сторону, не зная, что предпринять, пока из Якутска не стали поступать доношения «от торгующих там разных городов купечества». О заступничестве за обиженных купцов писала и якутская ратуша «с приложением своего мнения к защищению купечества».
Однако Бриль, получив эти жалобы на Черемисинова в декабре 1774 года, лишь в феврале 1776 года решил издать указ, отменяющий распоряжение Черемисинова, которого, кстати сказать, уже давно не было в Якутске.
Несмотря на отмену указа Черемисинова, не все его усилия защитить якутов миновали бесследно.
Указ Илимской воеводской канцелярии «о прибытии в город Илимск господина капитана Черемисинова и о вступлении в правление воеводское» был разослан по волостям 13 марта 1775 г. (Фонд 75, опись 2, арх. № 1440, л. 4).
Несмотря на то, что многие начинания Черемисинова в его отсутствие были не только нарушены, но отчасти и дискредитированы указами иркутской губернской канцелярии и Сената, он по возвращении в Илимск продолжает вести прерванные дела с неменьшей настойчивостью, чем раньше.
Он дал твердый отпор церковнослужителям, желавшим вернуть отобранные у них земли.
Священник Киренской Спасской церкви Григорий Яковлев просил илимскую воеводскую канцелярию возвратить ему сенокосы в деревне Балахонской, поступившие в раздел крестьянам.
Черемисинов 2 ноября 1775 г. вынес по этому случаю следующее решение: «по прозьбе означенного священника... отказать и быть довольну вышеписанными с крестьян указными доходами».
Черемисинов решил попутно объявить всем священникам уезда через киренское заказное духовное правление, чтобы они «о подобных сему делах в здешней канцелярии никаких прозьб не приносили и тем бы напрасно затруднения и в делах помешательства не наводили, а довольствовались бы от своих доходов, как выше значит, непременно» (Фонд 2, арх. № 7).
Следует отметить еще один шаг, сделанный Черемисиновым при его возвращении в Илимск, шаг, который дополняет характеристику Черемисинова как человека.
Воеводская канцелярия получила в феврале 1776 года указ из Иркутска о взыскании с Черемисинова по просьбе губернатора Оренбургской губернии подушных денег «ЗА дворовых ево людей и крестьян, а именно: по ревизии за 16, за написанных после ревизии за 4, а всего за 20 душ».
Черемисинов был в отъезде, когда поступил этот указ. Вернувшись из поездки, он направил усть-киренской воеводской канцелярии 16 мая следующее письмо: «как взятые со мною сюда дворовые люди, так и живущие ж в деревне Кумляцкой... крепостные крестьяне и дворовые ж люди, кроме одного дворового человека, находящегося ныне при мне... все отпущены от меня вечно на волю». Все отпущенные на волю должны теперь платить подушные сами (Фонд 2, арх. № 66, л. 443).
Такой шаг, как освобождение крепостных без всяких условий был в те времена исключительно редким делом.
Скажем несколько слов о товарищах воеводы, т. е. помощниках Черемисинова. От них зависело очень многое. Они могли помочь ему в его начинаниях или же мешать в осуществлении самых необходимых дел.
Пока Черемисинов был в Илимске, все чины воеводской канцелярии как будто подчинялись ему «без прекословия».
Но стоило ему уехать в Якутск или даже на время в Иркутск, как они принимались дружно действовать против него.
Для характеристики отношений между воеводой и прочими чинами воеводской канцелярии можно воспользоваться решением Черемисинова от 3 сентября 1776 г. по поводу одного земельного спора (Фонд 2, арх. № 98, лл. 23-25).
Крестьянину деревни Оглоблиной Архипу Наянову илимская воеводская канцелярия отвела в 1773 году 22 ½ десятины земли. Но в 1774 году его братья казаки у него эту землю «усильно отнимали и тем обидели». Когда Черемисинов вернулся в Илимск из Якутска, он приказал возвратить землю Наянову, а братьям его велел «не вступатца». Едва Черемисинов выехал в июле 1776 года по делам службы в Иркутск, как его товарищ и другие чины воеводской канцелярии на другой же день решили дело в пользу казаков, «и остался он (Наянов) вовсе без пахотной земли и покосов».
Черемисинов напоминает, что в 1773 году в Илимском уезде согласно указам был произведен передел земли. «А после того в бывшей же илимской канцелярии за отлучкою в Якутск воеводы Черемисинова, оставшими... в противность генерального регламента... инообразное определение... было учинено» — земли у крестьян отобрать и отдать служилым людям, церковникам и посадским, «по которому (определению) тогда оные земли обратно прежним владельцам и розданы». От этого крестьяне «пришли в сущую скудость и впали в немалые долги», особенно сильно пострадали бывшие разночинцы, перешедшие в крестьянство. Они, «оставя свои домы и переходя с места на место, живут ныне в наемных срочных работах», подати платят «бедно и нужно».
Черемисинов отдает приказ илимскому комиссару Крюкову вернуть крестьянину Наянову, «насев и паровую землю и сено», а казакам отказать. Пусть они ищут «из способных земель к расчиске и порозжих и ни у кого ж невладелых».
Но теперь Черемисинов имел против себя не только весь руководящий состав воеводской канцелярии; поскольку он требовал отмены решения иркутской губернской канцелярии, значит имел против себя и губернатора.
Через 10 лет после того, как Черемисинов покинул мехонскую воеводскую канцелярию, иркутская губернская канцелярии в марте 1778 года послала в Усть-Киренск указ о взыскании с воеводы Черемисинова излишне издержанных на канцелярские расходы в бытность его в Мехонске воеводским товарищем в 1768 году — 3 руб. 8 ¼ коп. (Фонд 2, арх. № 175» л. 68).
Штрих очень примечательный казна взыскивает, спустя 10 лет, вздорные мелочи с своего безупречного, бережливого слуги. Сколь часто казна миловала матерых жуликов, столь же редко она прощала малейшие упущения честных людей, которыми мог гордиться русский народ.
Перемена губернаторов сильно ухудшила положение Черемисинова. Если Бриль почти не вмешивался в дела илимского воеводы и отменял его решения при давлении со стороны, то сменивший его Немцов, считавший себя знатоком сельского хозяйства и строивший свою карьеру на пустых бюрократических выдумках о преобразовании земледелия, сразу настроился против Черемисинова.
Немцов послал императрице и Сенату глупейшие проекты о заведении в Иркутской губернии экономических полей.
Черемисинов как трезвый человек сразу оценил вздорность проектов иркутского помпадура. Он отвечал, что в Киренском yeзде экономических полей пока заводить нельзя, так как пашни расположены на низких местах по берегам рек и, следовательно, нарезать большие массивы невозможно. Окружающие горы, как вразумлял воевода губернатора, «густыми и усильными к расчистке жителями многотрудными лесами поросли». Черемисинов предложил — сделать опытный посев в 23 местах и не торопиться заводить экономические поля во всех селениях уезда.
В ответ он получил строгое письмо недовольного Немцова от 17 апреля 1778 г.
Отсрочки, писал Немцов, дать не может, так как о введении экономических полей уже «отрепортовал» царице и Сенату.
Если крестьяне будут противиться, то ослушников, «заковав в кандалы, высылать для публичного наказания ко мне» (Фонд 2, арх. АРХ. № 192, ЛЛ. 38-39).
Черемисинов, не отвечая Немцову, разослал по волостям приказ самодура губернатора.
Черемисинов, без сомнения, понимал, что он и губернатор придерживались несовместимых точек зрения. С какой горечью должен был читать Черемисинов, этот защитник крестьян, сумасбродный насильнический проект Немцова, который заранее предусматривал заковывание крестьян в кандалы и публичное наказание ослушников, сгоняемых в губернский город.
Но зато с каким неудовольствием узнавал Немцов о проектах Черемисинова, в которых на первое место выдвигались какие-то там крестьяне и этакая, почти неприличная борьба со взятками!
Подождав, когда закончится яровой сев, Черемисинов в июле 1778 года составляет решение усть-киренской воеводской канцелярии: так как в один год завести экономические поля «для поселян будет отяготительно», то пока можно было бы построить хлебные магазины, «а посев экономического хлеба оставить до предбудущей осени». Но для постройки домов и хлебных магазинов планов не прислано, поэтому построить как образец один дом в г. Усть-Киренске (там же, лл. 42-43).
Черемисинов хоть выигрывал время, ожидая — не одумается ли губернатор, не отменит ли Сенат его вздора.
И судьба как будто улыбнулась Черемисинову — Немцов был сменен новым губернатором Пилем, а Сенат, приняв во внимание успешный сбор недоимок, 13 июня 1779 г. даже приказал: «города Усть-Киренска воеводе капитану Лариону Черемисинову за добропорядочную его службу и исправление порученных ему должностей... дать чин коллежского ассесора» (Фонд 2, арх. № 211, л. 1).
Однако, в последние годы своего управления Черемисинов допустил грубые ошибки. Зажиточные крестьяне ленских волостей уже давно внимательно следили за его деятельностью, ища повода для возбуждения против него дела. Не исключено, что они провоцировали Черемисинова, предпринявшего постройку себе дома, и устроили так, чтобы он не брал плату за оказываемую ему помощь.
Они следили и за его энергичным строительством в новом городе, куда переехала воеводская канцелярия и где не было нужных для уездного управления помещений.
Они сумели подметить незаконное отправление Черемисиновым губернатору Немцову рыбы и ягод в Иркутск. Им не было дела до того, что Черемисинов, подчиняясь распоряжениям губернатора, может быть думал этим отклонить его затею об устроении экономических полей и добиться согласия на возврат крестьянам земель, отданных заместителями Черемисинова служилым людям и церковникам.
Они воспользовались решительными мерами Черемисинова по взысканию недоимок, что возбудило против него многих крестьян. Они распространили слух, что правительство простило недоимки крестьянам, что Черемисинов скрывает от них милостивый царский указ и незаконно взыскивает с крестьян задолженность, образовавшуюся за 30 лет до того времени.
Черемисинов, понимая, что между ним и крестьянами теряется связь, сам попросил губернатора освободить его от обязанностей воеводы.
Это желание Черемисинова не осталось тайной дли крестьян.
Зажиточная верхушка илимской деревни поняла, что настало время ее действия.
Тщательно собрав материал, они в апреле 1779 года направили челобитчиков в иркутскую губернскую канцелярию, где просили отрешить Черемисинова «от воеводства», назначить воеводой направленного комиссаром в Олекму коллежского ассесора Ланского и расследовать преступления Черемисинова.
Иркутская губернская канцелярия 27 апреля 1779 г. потребовала от усть-киренской канцелярии ответа по возбужденному делу против Черемисинова. В мае того же года усть-киренская канцелярия ответила, что об отрешении Черемисинова посланы указы в волости и что дела приняты Ланским, а Черемисинову предложено ответить на обвинительные пункты (Фонд 2, арх. № 310, лл. 1096).
Черемисинов отчитался в служебных делах безупречно. Примечательна ведомость о взыскании недоимок с крестьян, составленная при сдаче дел.
Оказались полностью собранными: оброчный платеж за 17451776 годы, запущенный предшественниками Черемисинова «в доимку», главным образом, по ленским волостям; подушные сборы по Илгинской волости, недоимки по которой образовались в 1769 году, когда она находилась под ведением губернской канцелярии; ясачный платеж за 1742-1767 годы, а также розданный в ссуду хлеб разными лицами. Не был закончен только сбор денег за провиант, задолженность по которому образовалась в 1744-1773 годах — из 19080 рублей Черемисинов взыскал 14198 рублей (Фонд 75, опись 2, арх. № 1630, лл. 26-27).
Казна заставила Черемисинова собрать мертвые долги, забытые крестьянами, она потребовала от него выправить положение, созданное его предшественниками в течение почти 30 лет. Особенно сильно пострадали при этом ленские крестьяне.
И, пожалуй, только он один, так хорошо знавший крестьян и пользовавшийся доверием с их стороны в такой степени, в какой не пользовался ни один воевода, только он один мог выполнить эту ужасную работу.
Он должен был поставить на карту свой авторитет; он его поставил, и он его потерял. Крестьяне приходили к простому выводу — Черемисинов был их враг, притом опаснейший враг, сумевший добиться их доверия и теперь воспользовавшийся этим для беспощадного обирательства за мифические долги казне.
С самого начала деятельности Черемисинов попал в безысходное противоречивое положение. Он, чиновник царского правительства, осмелился понять свое назначение, как службу царю и крестьянству. Но если он делал что-нибудь в пользу крестьян, то неминуемо вызывал подозрение и неудовольствие казны и ненависть связанных с ним по службе чиновников. Если он выполнял требования казны, то так же неминуемо вызывал противодействие и ненависть крестьян.
Его тактика в отношении богатых крестьян помогала ему долгое время сохранять доверие бедноты, но должно было наступить время, когда ради «польз» казны он принужден был нарушить интересы и бедных крестьян, а значит потерять их доверие к себе.
Иркутская губернская канцелярия, как водилось при смене воевод, разослала указ, по которому было «велено объявить о вызове и о присылке на усть-киренского воеводу челобитчиков».
Озлобленные его решительными и крутыми мерами по взысканию недоимок, представители ленских волостей воспользовались ошибками Черемисинова и сумели возбудить против него серьезное дело.
Черемисинову были предъявлены следующие 14 вопросных обвинительных пунктов, на которые он должен был дать ответы (там же, лл. 13-19).
При взыскании недоимок Черемисинов не принимал жалоб крестьян, садил неплательщиков в холодные бани и амбары, определил к сбору недоимок казака Ивана Воинова, который получал с крестьян в год по 50 руб., по 14 овчин и по 1 корове и бил крестьян.
В г. Иркутск посылались «с разными напитками и протчими презентами» два павоска, без оплаты за лошадей, затем 3 павоска с живой красной рыбой, губернатору Немцову без оплаты доставлялись пушнина и ягода.
Черемисинову строили дом, за что крестьяне 4 волостей просят уплатить 636 руб. 35 коп.
В городе на копке колодца работало 1 10 человек, за расчистку «городовой горы и с нее чащи» не заплачено крестьянам 23 руб. 40 коп. Строился за счет крестьян ямской дом в Киренске. Крестьяне привлекались на постройку канцелярии и воеводского дома, воевода отрезал от подгородных крестьян 15 десятин покоса и передал эту землю городу.
6 ноября 1779 г. воеводская канцелярия отправила в Иркутск часть следственных материалов и ответы Черемисинова (они в делах не сохранились) на 14 пунктов. В тот же день в Иркутск выехал Черемисинов, навсегда покинув края, с которыми он был связан в течение почти 7 лет своей службы.
Иркутская губернская канцелярия была удивлена вздорностью большинства обвинений и дело прекратила. Черемисинов передал свой дом в казну, внес 178 рублей для удовлетворения истцов и уехал в Оренбург.
История воеводы Черемисинова убедительно показывает, что сред русской служилой интеллигенции того времени нарождались пережовые люди, понимавшие, в каком тяжелом и бесправном положении находится народ, как он беззащитен от произвола чиновников, попов и купцов. Несомненно, эти передовые люди XVIII века, не философы, не просветители, не кабинетные теоретики, представляли, что крепостное право является первопричиной всех бед народа, но лишь немногие из них, как воевода Черемисинов, доходили до практического решения об освобождении своих крепостных.
Примечательно, что деятельность Черемисинова совпала с востанием Пугачева и что сам Черемисинов происходил из Оренбургской губернии, служил там долгое время и имел там крепостных крестьян. Эта губерния явилась одним из крупных очагов народного движения под руководством Пугачева.
Всякое освободительное крестьянское движение того времени полностью бы восприняло мероприятия Черемисинова: раздел всех земель только между крестьянами, защиту бедных от богатых, свободу хозяйственной деятельности крестьянина, контроль над чиновниками, беспощадную борьбу с обиратильством населения, упорядочение мирских сборов.
Противоречия феодального общества проявились в конце XVIII века с величайшей силой, и они заставляли честных и мыслящих людей пересматривать свое отношение к правовому и социальному порядку, сложившемуся в империи.
История Черемисинова поэтому не эпизод, а симптом. Россия уже имела безымянных предшественников А.Н. Радищева и будущих его читателей... Ведь имел же в виду какую-то аудиторию Радищев, выступая с знаменитым «Путешествием». Свои речи он обращал не к сановникам, не к помещикам, не к помпадурам, а к другу.
По странному стечению обстоятельств Радищев провел свою ссылку в Илимске, где за полтора десятка лет до него действовал последний и самый замечательный илимский воевода.
Служебное лицо, желавшее помочь народу, неизбежно оказывалось в те годы в противоречивом положении, из которого не было выхода. Невозможно было одновременно и исполнить указы власти и бороться за интересы крестьян.
Надо было быть утопистом, чтобы уверовать в возможность достичь сколько-нибудь осязательных результатов от усилий одинокого администратора, считавшего себя обязанным помочь своим друзьям-крестьянам. Печальный конец деятельности Черемисинова — тому убедительный пример.
<< Назад Вперёд>>
