Церковнослужители
В 1711 году Сибирский приказ, принимая во внимание, что возле Илимска не имелось удобных пахотных земель, определил в виде исключения («а иным де городам то не в образец») причту Илимской Спасской церкви денежное (из кабацких доходов) и хлебное жалование. Впрочем, в начале XVIII века священник и дьякон этой церкви сумели получить пашню около Илимска за полоклада хлебного жалования.
Земля эта долго передавалась от одного священника другому. Такие передачи производились в 1741 и 1746 годах. Видимо, она обрабатывалась спустя рукава и частично была заброшена, так как в заявлении одного священника в 1746 году говорится, что земля лежала «лет 40 и уросла лесом» (Фонд 75, арх. № 1392, лл. 59-62).
Земледельческое хозяйство священников обычно не превышало среднего размера крестьянской запашки и нередко велось на основе наемного труда. Но о величине его почти ничего неизвестно, так как оно никогда никаким учетам не подвергалось. Только случайные сведения изредка приоткрывают завесу над этими замкнутыми, не привлекавшими ничьего взора хозяйствами.
Вот судное дело 1732 года. Разбирается жалоба одной женщины, которую бранила другая. Оказывается, дело происходило «на помоче... у барлуцкого священника». Значит, священник имел немалое земледелие и, пользуясь приемом богатых крестьян, устраивал так называемую помочь, т. е. уборку хлеба крестьянами за угощение (Фонд 75, опись 2, арх. № 103).
Размер оплаты за требы тоже не может быть определен сколько-нибудь точно, несмотря на правительственные регламентации. Чаще всего он определялся соглашением сторон и, значит, мог колебаться в очень широких пределах.
Крестьяне Криволуцкой слободы в 1737 году показали, что церкви у них нет и что состоят они в приходе Киренского острога, «а руги дают... попам, дьячкам и с пономарем купно по семи пуд с каждой десятины» (Фонд 75, опись 2, арх. № 228).
Наверное, для расчета с причтом в основу клалась тяглая десятина. По делам хлебного повытья за 1726 год в этой волости числилось 30 1/8 тяглой десятины. Значит, крестьяне давали причту около 200 пудов хлеба.
В Чечуйском остроге крестьяне руги священникам не платили. Церковнослужители, как сообщал в 1727 году приказчик Воинов, «питаютца доходами», т. е. сборами за требы (Фонд 75, опись 2, арх. № 229).
Такое же сообщение сделали и крестьяне Киренского острога: «Ружных монастырей и церквей и священнослужителей и на жалованье не имеетца», а священники и причт «на потребы употребляют и питаютца от доходов».
Управление хозяйственными делами церкви в пределах прихода вели выборные церковные старосты. Выбор их регламентировался духовными и светскими властями. Из иркутской провинциальной канцелярии 3 апреля 1742 г. сообщали в Илимск, что иркутский архиерейский приказ указал, чтобы «в церковные старосты в каждой деревне приходские люди выбирали погодно, с переменою, добрых людей» (Фонд 75, арх. № 1019, л. 7).
Очевидно, перевыборы церковных старост происходили по предложению духовенства, как показывает письмо священника Илимской Спасской церкви. Он напоминает, что в 1744 году по выбору жителей Илимска был определен посадский Власов «в старосты церковные, також и по силе ея императорского величества указов — для смотру всякого чина людей во время служения святой литургии, ежели кто будет чинить разговоры и шепты творить — о собрании штрафов по рублю с человека, не выпуская из церкви, також для собрания денег в кошелек при служении от доброхотнодателей на гошпиталь...» Священник указывает, что срок службы старосты истек, просит его счесть и дать распоряжение о выборе другого (Фонд 75, арх. № 1375, л. 15).
Жизнь высшего духовенства проходила вне поля зрения местных жителей. Лишь изредка архипастыри давали о себе знать по случайным поводам. Лоренц Ланг 2 мая 1743 г. предлагает поручику Фогользангу пропустить через Усть- Кутскую заставу вещи, которые перевозились к преосвященному Иннокентию, епископу иркутскому и нерчинскому, «без которых его преосвященству в тамошнем отдаленном и неплодном месте обойтися невозможно». Впрочем, Лоренц Ланг предупреждает, чтобы вещи епископа были осмотрены и чтобы не провозилось ничего лишнего против списка. А в списке значилось: вина простого 14 бочек и боченков, 3 бочки китайского табаку, 4 пуда сухарей и 10 пудов воску (Фонд 75, арх. № 1065, лл. 11-12).
Число лиц духовного звания в Илимском уезде было учтено при проведении 2-й ревизии душ муж. пола в 1744-1745 годах. По Илимскому «заказу» Иркутской епархии сведения были составлены «закащиком» священником Лукой Афанасьевым и представлены в воеводскую канцелярию 16 декабря 1745 г. (Фонд 75, арх. № 1221, лл. 1-147).
Всего в Илимском уезде действовала 21 церковь, а том числе одна соборная в самом Илимске. Церковный причт состоял из 59 человек, в составе которых было 22 священника, 1 дьякон, 16 дьячков и 20 пономарей. Среди священников не было ни одного младше 25 лет, и половина их имела по 50-60 лет. Напротив, в пономарях и дьячках служили более молодые люди, самые юные из которых имели по 12-15 лет, а два пономаря начали служение с 7-8-летнего возраста.
Несколько священников находились в церковной службе по 2530 лет, а один служил 45 лет.
Большинство церковников происходило из духовного звания. Из 44 лиц, указавших свое происхождение, 31 вышли из духовной среды, 9 — из разных сословий (служилых, посадских, казаков, крестьян), а 4 дьячка оказались ссыльными.
Бездетными являлись главным образом низшие служители (24 человека); напротив, почти все священники имели детей. Всего у церковников Илимского уезда было детей муж. пола 101, из них 42 в возрасте 8-20 лет.
Почти все сыновья и внуки церковников обучались грамоте или уже закончили обучение. По переписи оказалось обученных 9, умеющих писать 9, умеющих только читать 5. находилось в обучении 11. В курс обучения непременно входили часослов и псалтырь; нередко дети церковнослужителей обучались пению.
Церковники образовывали довольно замкнутую касту, в которой занятие отца передавалось сыновьям. Среди дьячков и пономарей 18 человек, или половина их общего числа, служили при своих отцах.
Иногда весь причт состоял из близких родственников, как в Яндинском остроге, где священником служил Иван Васильев, дьячком — его 25-летний сын Никита, а пономарем — другой сын — 12-летний Николай.
Число церковнослужителей нельзя признать, малым, если отнести его к населению уезда. На каждые 80 крестьянских дворов имелась в среднем одна церковь, а одни церковнослужитель приходился на 31 крестьянский двор. Значит, расход крестьян на содержание церковников был довольно значительным. Так было при 2-й ревизии.
Но не прошло и 10 лет, как число церковнослужителей Илимского уезда заметно увеличилось. По списку иркутской духовной консистории в 1753 году в уезде действовало 23 церкви, а состав причта возрос до 83 человек. В служении находились протопоп, 26 священников, 4 дьякона, 26 дьячков и 26 пономарей. Однако до полного штата недоставало еще 37 служителей (Фонд 75, арх. № 2092, лл. 125-126).
По ведомости города Илимска 1769 года в самом Илимске имелось 3 церкви, «да на поповской заимке» в 5 верстах от города одна и в старом остроге еще одна; в Киренском Троицком монастыре действовало 2 церкви и в 13 острогах и слободах 22 церкви. Всего по уезду насчитывалось тогда 29 церквей.
Твердая плата за требы была впервые установлена печатным указом 18 апреля 1765 года. Сельские священники могли с этого времени брать «за молитву родительницы» 2 копейки, за крещение младенца 3, за свадьбу 10, за погребение взрослых 10, а младенцев — 3 копейки. Исповедь и крещение оставались бесплатными (Фонд 75, опись 2, арх. № 1068, л. 1).
Несмотря на установление казной таксы за духовные требы, священники продолжали пользоваться незаконными доходами. В Илгинском остроге крестьяне ежегодно платили попу Лукину по 2 пуда ржи с венца, т. е. с каждой семьи, где имелись муж и жена. Эта дань сохранялась даже в случае смерти одного из супругов.
Крестьяне Марковского погоста в 1773 году обратились с жалобой к воеводе Черемисинову на священника, который взял у них 32 десятины пашни и «сенных покосов на 5 сот копен». Кроме того, он брал руги «по 3 пуда с венца на весь их крылас» и повысил ставки, установленные указом. Например, за венчание сбор был установлен в 10 коп., а священник брал 1 - 1 ½ рубля. За погребение взрослого он вместо 10 копеек брал 50 (Фонд 75, опись 2, арх. № 1351, л. 38).
Из всех представителей местной власти один только воевода Черемисинов вставал при спорах церковников и крестьян на сторону последних.
Другое важное мероприятие правительства, касавшееся духовного сословия, предусматривало зачисление в военную службу детей церковнослужителей. Указом Сената от 20 января 1769 г. иркутскому губернатору Брилю было предложено осмотреть годных к военной службе сыновей церковников. Указ отмечал, что в среде церковников имеется много таких, которые «за их празностию... ни в подушный оклад никуда не записывались, ниже в семинарское учение доныне не вступали и принадлежащими науками священническому чину достойными себя не зделали».
Губернаторы или их уполномоченные должны были, осмотрев свободных лиц духовного звания, взять на военную службу четвертую часть всех лиц в возрасте от 15 до 40 лет и половину дьячков, сторожей, «отставленных», неграмотных и недоучившихся.
Правительство предвидело, что духовные лица будут обманывать губернаторов при показаниях о возрасте призываемых, поэтому предложило местным властям применить зверскую меру, допустимую разве лишь в отношении крепостных, а именно — осмотреть детей в возрасте от 10 до 15 лет и половину пригодных взять в военную службу.
В армию принимались дети церковников ростом не менее 2 аршин. Понижение требований к росту объяснялось в указе тем, что церковников мало и «выбирать не из чего» (Фонд 75, арх. № 3186).
По ведомости 1769 года в Илимском заказе грамотных детей церковников нашлось 7 человек, обучающихся псалтыри и часослову — 6, больных и увечных — 4, старше 40 лет — 5 человек, в Братском заказе грамотных — 4, необученных — 7, а один был «отрешен за малоучением».
Но полные сведения о детях церковников имеются, только за 1770 год и то только по Илимскому заказу. Из 60 человек обучалось и было обучено 13, «в грамоте не учены» — 8, малолетних, до 9 лет, оказалось 27, определено пономарями и сторожами — 5, взято на военную службу — 4, больных было 3 человека.
В Илимске должны были пройти осмотр 35 человек. Из них 5 оказались малолетними, 15 негодными и старыми (от 16 до 67 лет), трос — в бегах, пятеро были отпущены домой по разным причинам, а 7 — взято в военную службу.
Кроме того, по обоим заказам следовало взять еще 8 человек «в ¼ часть» и «в ½ часть».
Вопрос о землях церквей был решен указом Сената от 18 января 1798 г.: каждой церкви давалось по 30 десятин пахотной и по 3 десятины сенокосной земли. Прихожане могли церковную землю включить в свои земли, но с условием платы за нее священникам хлебом, сеном и соломой. Впрочем, хлеб можно было заменять деньгами. Если у церкви имелись лишние земли, сверх 33-десятинного надела, то священники могли сдавать их в аренду; занятие священников хлебопашеством не поощрялось, «яко дело с саном их не совместное». Плата деньгами за требы оставались без изменений (Фонд 9, арх. № 123, л. 277).
Этот указ, принятый по настоянию Синода, отбрасывал законодательство к XVII веку, ко времени повсеместного применения руги. Больше того, если раньше многие церкви не имели земли, то теперь каждая церковь получала право на 33 десятины крестьянских земель. Церковники в действительности зачастую и не видели своего земельного надела, который мог прекрасно и не существовать в натуре. Зато они получали гарантированный натуральный доход, ведь крестьяне пахали «их» земли, пользовались «их» пашнями, «их» лугами.
Священники-кулаки, прибравшие к рукам мирские земли, как поп Лука в Илгинском остроге, не лишались права на такие земли. Они могли теперь пускать их в оборот, кортомить, т. е. сдавать в аренду.
Церковь компенсировала ущерб, который причинила ей ликвидация монастырских вотчин, заставив прихожан каждой церкви быть данниками духовных пастырей.
Церковнослужители, привыкшие жить от щедрот деятелей, избалованные как истые представители паразитического сословии дарами пасомых, находили изъяны и в последнем указе XVIII века, указе, который заботливо писался Сенатом и Синодом и был одобрен царем. Ведь там ничего не говорилось о руге. Поэтому некоторые священники, как отмечалось в указе иркутского губернского правления от 20 июля 1800 г., отказывались принимать земли, почитая себя на руге. Губернское правление не могло уразуметь мотивов таких отказов и объяснило их тем, что священники так поступают «не по другой какой причине, а, может быть, от недоразумения своего и непонятия указной силы». Поэтому землемерам было приказано нарезать церковные участки, невзирая на отказы священников. Ругу же церковникам прихожане могли, как объясняли из Иркутска, платить добровольно. Так как на всякие случаи были указы, то иркутское губернское правление разыскало сенатский указ от 11 января 1793 г., который подходил к казусу.
Домогательства духовенства к крестьянам принимали самые безобразные формы. Так, священники Нижне-Илимской волости присвоили 150 десятин крестьянской земли. На просьбу крестьян вернуть им часть земель священники потребовали платежа руги. Но, крестьяне не согласились давать священникам одновременно и землю и ругу и обратились с жалобой в киренский нижний земский суд (Фонд 9, арх. № 224, лл. 115-116).
Такие же случаи наблюдались и по другим губерниям (там же, лл. 47-48).
Часовня в д. Муке. Справа речка Мука, впадающая в р. Куту (снимок 1949 года).
Церковники в течение XVIII века окончательно превратились в особое сословие, жившее эксплуатацией прихожан, главным образом крестьян, оторванное от народа и противостоявшее ему как духовно-полицейская часть феодального аппарата угнетения.
Крестьяне все энергичнее выступают против имущественных домогательств церковников, все чаще защищают и свое личное достоинство от недостойного поведения вероучителей.
Так, крестьянин Сполошенского погоста Емшанов в 1797 году жаловался на священника Пономарева, который его «по щеке ударил и за бороду драл» (Фонд 7, арх. № 34, л. 122). Крестьянин публично, через уездный суд защищал свое достоинство.
Это было знамением нового отношения крестьян к духовенству.
<< Назад Вперёд>>
