Поп Лука и его хозяйство
Примером подобного хозяйства является двор священника Илгинского острога Луки Афанасьева. О нем упоминалось в 1 томе «Илимской пашни» (стр. 532-534).
Лука, наследовав профессию, должность и землю своего отца Афанасия, начал служить с 1717 года и одновременно обрабатывать данную ему пашню наемным трудом. В 20-х годах XVIII столетия у него работало 4 батрака.
Дела, отражающие деятельность попа Луки в описываемое время, открываются его заявлением 1728 года: «крепостной мой дворовой человек якуцкой породы Тимофей Силин из двору моего бежал». Через некоторое время беглец был пойман (Фонд 75, арх. № 257 м, лл. 209 и след).
В 1731 году илимской воеводской канцелярией производится какое-то следствие, начало которого утеряно. К допросу вызывается 43 человека. Среди них можно отыскать работника и трех «девок», работниц попа Луки (Фонд 75, опись 2, арх. № 95).
23 года благополучно эксплуатировал поп Лука Афанасьев своих работников и окрестных жителей.
Но вот в илгинской приказной избе появляется следующий «извет» Луки: «сего 1740 году ноября на 18 число, в ночи, в третьем часу, неведомо от чего в верхней моей горнице загорелось». В пламени погибло много платья самого хозяина и чужих вещей. Сгорели деньги — несколько сот рублей бывшего илимского воеводы Ивана Литвинцева, хранившиеся у Луки.
Вынесли из огня немногое. Сам Лука спасал деньги, находившиеся в деревянном ящике, «в котором было пять сот золотых двоюрублевых. И отдал неведомо какому человеку и велел прихранить. А кто тот человек был, того я не узнал... А голосу он не объявил. И унес он неведомо куды». Когда Лука побежал открывать другие чуланы, «в то время неведомо какие люди товарное и всякой скарб и денег сребреных мелких тысячю рублев в девяти мешках... все унесли» (Фонд 75, опись 2, арх. № 292).
Был ли то поджог, совершенный людьми, озлобившимися на вероучителя, или произошло случайное стечение обстоятельств, во всяком случае пожар и последовавший извет Луки раскрыли крупные накопления священника. В огне и от похитителей было потеряно ценностей на несколько тысяч рублей. Кроме того выясняется, что при пожаре никто ничем не помог своему пастырю, а напротив, какие-то люди, действовавшие согласованно, сделали все, чтобы умножить его потери.
Но, как видно, дела Луки вскоре вновь пошли в гору, так как уже в 1743 году он ссужает одного пашенного крестьянина 20 рублями, за что берет его дочь себе «в вечную работу». В том же году 6 илгинских пашенных крестьян заняли у Луки 8 рублей и отдали ему за это свои сенные покосы (Фонд 75, арх. № 1093, лл. 4, 5).
Вскоре, в том же 1743 году, мать дочери, запроданной Луке в холопство, заявила, что священник «у оной дочери ее, девки Хевроньи, прижил блудным насильством младенца». Но начатое следствие не вполне подтвердило это и, поскольку таким делам в XVIII веке придавалось важное значение, иркутская провинциальная канцелярии предложила возобновить следствие и допросить Хевронью еще раз, чтобы установить, от кого она «обрюхатела» (Фонд 75, арх. № 1225, лл. 46-47).
Отношения его с работниками отчасти раскрываются «изветом», поданным Лукой в илгинскую приказную избу 17 октября 1749 г. (Фонд 75, опись 2, арх. № 520, лл. 42-43).
Священник пишет, что в июне и июле илгинский крестьянин Семен Хабаров взял у него под работу «в жнитво» 7 ½ пуда ржаной муки и 1 ½ пуда ячменя, за что обязался выжать 2 ¼ десятины. Во время сенокоса он взял «наперед» 2 рубля за 2 недели работы. Но косить Хабаров приходил редко, а «одного дня вовсе не заробил за леностию своею». «В жнитвенную страду» он не выжал двух десятин.
«А жал оной Хабаров снопы большия, как в народе не водится, а снопы вязать — вяски рвал». Когда Лука пришел на поле, Хабаров «запирался в пуде муки». По словам священника, крестьянин угрожал ему местью.
Лука тотчас сообщил «угрозные речи» Хабарова «своим работником на поле, при кладеве» (т. е. при кладке, скирдовании хлеба), как возможным свидетелям. Священник приводит в заявлении имена рабочих и тем .самым раскрывает существеннейшее для нас обстоятельство — число его батраков. Среди них оказались 7 илгинских, чечуйских, тутурских, усть-кутских крестьян, бобыль и посадский, всего 9 человек.
Но ведь это была только часть работников Луки! Он не назвал ни одной женщины, которые у него работали, считая их за второсортных свидетелей, он не назвал также женщин, проданных ему в холопство.
15 сентября илгинские прихожане могли потешиться редким зрелищем: их пастырь, отправившийся «для присмотру работников», бегал по полю, а Хабаров, «с луком и со стрелами» преследовал его, как зайца, пока священник не спрятался в лесу. Работнику так и не удалось подстрелить своего хозяина, оказавшегося сторожким и прытким.
Неприятности, связанные с созданием крупного эксплуататорского хозяйства, не останавливали Луку. Как и всякий кулак, он не только выжимал доходы из наемного труда, но и беспрерывно расширял фронт своей деятельности, неустанно высматривая, не лежит ли где «лишний» для. других и не лишний для него кусок земли.
В октябре 1751 года происходит торг на пахотную землю и сенные покосы одного умершего крестьянина деревни Ближней Закорской. На торгах состязаются поп Лука и крестьянин Чювашев. Лука дает 1 рубль, крестьянин дал «сверх священниковой дачи» хлеба по 20 пудов на год. Но Лука «наддает один пуд» и земля остается за ним (Фонд 75, опись 2, арх. № 596, лл. 58-61).
Не довольствуясь этим, Лука присматривает землю четырех местных крестьян и арендует ее через подставное лицо, именно через своего сына Антона.
Но так как дело уже шло об обезземеливании крестьян, то по указу из илимской воеводской канцелярии все 4 крестьянина, отдавшие свои (по существу — казенные) земли «в кортом», т. е. в аренду, были «биты батоги» (там же, л. 63).
Все три сына Луки наследствовали профессию отца: Антон был дьячком, Яков с 13 лет состоял при отце пономарем, Афанасий с 10 лет помогал Луке в качестве дьячка. Лука умер в 1761 году.
В 1756 году возникает крупное судебное дело о краже казенных денег в Илгинском остроге. Сильное подозрение пало на дьячка Антона. Он был привезен в Илимск, а с ним вместе работники Луки — крестьянин с женой и монастырский крестьянин. Они «роспрашиваны накрепко», но освобождаются с поруками. (Фонд 75, арх. № 1533).
Через два года Антон Лукин, теперь уже второй священник Богоявленской церкви Илгинского острога, еще раз сталкивается со светскими властями.
На основании распоряжения губернской канцелярии казак Галашев в 1758 году перевесил хлеб у всех перекупщиков, которые готовились сплавить его в Якутск. Кроме того он сообщил в илимскую воеводскую канцелярию, что в Нижне-Слободской деревне он обнаружил у священника Антонин с братьями хлеб в 4 амбарах. Хлеб он не перевесил, так как братья «состоят в сане духовном».
Сверх того, у Лукина «была нагруженна собственная ево барка аржаною мукою», которая готовилась к отплытию в Якутск. Ее задержали и предложили попу выгрузить, но он не послушался. Из-за долгого стояния барка потекла, причем подмокло около 1000 пудов муки. Лукин вынужден был выгружать хлеб, чем и воспользовался казак, опечатав груз (Фонд 75, арх. № 238, лл. 1-3, 5, 9-11, 40-42).
Изложенное дело показывает, что сыновья Луки, как и он сам, являлись не только крупными предпринимателями, строившими свое обогащение на эксплуатации батраков, но выступали и в качестве крупных хлеботорговцев.
Конфискация хлеба у священника свидетельствовала о больших разногласиях между местными духовными и светскими властями.
На один из запросов воеводской канцелярии илгинский староста отвечал, что у священника Антония имеется много земельных участков, которыми владел его покойный отец Лука, «а по какому указу и с которого году, подлинно знать не можем». Староста писал, что никому за эти земли Антоний ничего не платит. Кроме того, он пользуется крестьянской землей, за которую общество вносит хлеб в казну раскладкою. «А оному священнику по особливому с ним договору отдаем руги по 2 пуда с венца в год (т. е. с каждой супружеской пары), а тое пашнею оной владеет у нас не за что». Кроме того, Антоний самовольно завладел пашней и покосами одного умершего крестьянина, всего 40 десятинами, за которые крестьяне платят раскладкою.
Приказчик Илгинского острога Березовский полностью поддержал крестьянские заявления о землях священника. В сохранившемся черновике его письма в илимскую воеводскую канцелярию он подчеркивает, что Антоний Лукин имеет землю «насильно, а у протчих по закладам... А на выкуп оной поп Антоний никому им, крестьяном, не отдает и погодно за то владение не заверстывает». Приказчик заключает: «И со оного священника следует не токмо что с крестьян даванные деньги взять, но с самого тем обидимым крестьянам — немалого за владение взыскания, понеже он от того владения получил немалое, как видно, богатство, а крестьяне от того произошли во всеконечное раззорение и в несостояние казенного платежа правианта и денег». Он спрашивает, не отобрать ли у Лукина земли и не отдать ли их крестьянам (там же, лл. 89-92).
В ноябре 1759 года производится обмер земель священника; «при свидетельстве и при перемерке пахотных земель и Сенных покосов» у него оказалось:
У крестьянина Захарова «владеет поп в елани» тремя десятинами пахотной земли, лет с 30, и сенокосами на Петковском лугу, на 400 волоковых копен, лет с 17.
У Мандрыгина он взял 6 десятин за 20 пудов хлеба, которые давал крестьянину еще сам поп Лука. Таким же образом Антоний завладел сенокосом на 200 копен на том основании, что крестьянин лет за 15 до того времени занял у его отца 3 рубля.
У Хабарова Антоний пользуется лет 20 двумя десятинами пашни и покосом на 300 копен. У Грузных он взял 17 лет перед тем 8 десятин пашни и покосов на 300 копен. Оба крестьянина не знают, за что священник отобрал у них земли.
У того же Грузных Антоний взял 3 десятины «не за что».
У Чювашева Антоний косит лет 15 луг, собирая ежегодно по 300 копен сена. За что пользуется его землей Антоний — крестьянин не знает, «понеже он, священник Лукин, не объявляет».
У Куделина Лукин пашет в течение 15 лет 5 десятин.
Таким образом, кулак обезземеливал крестьян в широких по тогдашнему времени размерах. По приведенным итогам обмера можно подсчитать, что Лукин незаконно пользовался 27 десятинами пахотной и до 150 десятин сенокосной земли.
Но, кроме этих земель, у священника имелось 72 десятины пашни и сенокосов, доставшихся ему от отца Луки, и 40 ¼ десятины оброчных земель. За эти земли он также ничего не платил.
Всего у Антония сосредоточилось 289 ¼ десятины удобной земли, в том числе 78 ¼ десятины пахотной и 211 десятин сенокосной.
Сын Луки священник Антоний Лукин был плоть от плоти и кость от кости покойного тятеньки. Он не мог простить покушений на его владения и доходы и, считая виновным во всем приказчика Илгинского острога Березовского, явился 1 ноября 1759 г. в приказную избу с ватагой, вытащил его на улицу и избил «насмерть, от чего оной прикащик едва может ли жив быть».
Вскоре воеводская канцелярия дает полномочия казачьему сотнику Литвинцеву произвести на месте следствие о буйстве Лукина.
В конце декабря того же года Литвинцев, староста, сотский, два десятника и два крестьянина Илгинского острога «обще осматривали» избитого приказчика «и по осмотру явились на нем от битья на спине и на груде от растоптапия наступившая кровь, на голове волосы половина выдрана... а паче от разбития череповых составов наступила еще и ныне необычайная кровь и на череповых спаях рупцы» (Фонд 75, арх. № 2423, лл. 62-63 и друг.).
Сам пострадавший мог изложить происшествие только через два месяца. 29 декабря он посылает следующий рапорт в илимскую воеводскую канцелярию:
1 ноября он пришел в приказную избу, где уже был священник Антоний Лукин Типушин. В казенке находились его работники, «пойманные с воровским полишным (поличным) сеном, с четырми возами», украденным у крестьянина Чекотеева. Антоний требовал выпустить задержанных, но приказчик отказался сделать это. Тогда «оной священник Лукин, выскоча ис казенки... схватил меня за волосы незапно разбойнически и ударил о пол... Оттащил от дверей приказной избы, бил своими руками смертно и завертывал голову, желая умертвить». Приказчик впал в беспамятство, а когда очнулся, «то он (Лукин), не удовольствуяся тем битием, что я был уже почти мертв, с великой яростию еще метался от державших ево меня бить. И видно, что ево желание было меня до смерти убить». Но пастыря удержали крестьяне и бывший тут другой священник Богоявленской церкви.
Выйдя из приказной избы, Лукин «вдруг без лошадей утащил к себе в дом (4 воза сена)... А я от тех ево смертных побой, от разбития головы и череповых составов был окровенен, а волосы в ыных местах были с телом [вырваны], а грудь, спина и весь был истоптан и движения собой не имел». Приказчик даже исповедовался.
У священника, по словам приказичка, было до 10 работников.
У приказной избы Илгинского острога долгое время «для опасности крестьян немалое число в карауле находятся», так как они боялись, что их вероучитель мог учинить разгром волостного учреждения.
Пока приказчик лежал больным от побоев, Антоний производил лихие набеги. Так 14 декабря работники попа увезли сено с Петковского луга у крестьянина Захарова «на 20 священниковых лошадях». Вскоре работники Антония отобрали 8 возов сена, которое вез крестьянин Баев мимо двора законоучителя (Фонд 75, арх. № 2526, лл. 5-8).
Эти листы дела вырисовывают Антония силачом, не знавшим соперничества в драке, крупным хозяином, имевшим много батраков и десятки лошадей.
Приказчик тем временем посылал жалобы на священника. 24 декабря он пишет в Илимск, что крестьяне мелют хлеб на платеж в казну мукой на двух колесчатых мельницах Антония Лукина, за что он берет по копейке с пуда, т. е. примерно в 2-3 раза дороже обычных цен за помол.
Приказчик добавляет, что, вероятно, Антоний утаивает от обложения свои доходы от мельниц и в то же время причиняет крестьянам «излишней убыток». Свой рапорт приказчик подкрепляет сказкой старосты, десятских и рядовых крестьян (Фонд 75, опись 2, арх. № 894, л. 10).
Наконец дело о священнике Антонии стал разбирать губернатор Вульф. В его указе от 21 декабря излагается все дело и даются новые сведения о семье Лукиных.
Вульф ссылается на заявление 7 крестьян, которые жаловались, что поп Антон Лукин явился 1 ноября в приказную избу «денным разбоем... дерзостно при зерцале в шапке», вывел арестованных своих работников, избил приказчика. При этом «на битие збежались человек до двадцати» из людей священника.
По справке иркутской канцелярии видно, что Лукин привлекался в 1753 году со всей своей семьей по делу о краже из илгинского винного подвала 2654 рублей и что следствие прервалось из-за смены секретаря и самовольного выезда попа из Иркутска.
Приведя все эти сведения, иркутская канцелярия определила: следствие из илимской канцелярии изъять «за подозрением на ту воеводскую канцелярию»; поручить следствие иркутской духовной консистории; напомнить ей, что о попе были указы из Синода и Сибирского приказа; арестовать всех участников дебоша, «кроме духовных персон, яко то — попов и дьячков» и, «забив в крепкие колотки, под крепким караулом прислать в иркутскую канцелярию», туда же прислать избитого приказчика.
Из Иркутска пишут о Лукине в Синод, в Сибирский приказ, в Илгинский острог, в илимскую воеводскую канцелярию (Фонд 75, опись 2, арх. № 903, лл. 1-3).
После выздоровления от побоев, нанесенных вероучителем, приказчик Березовский согласно распоряжению Вульфа поехал в Иркутск, но когда он достиг деревни Константиновской, то послал обратно в Илгинский острог денщика за писчиком. Березовский просил писчика и крестьян его «проводить, понеже де проехал наперед илгинской священник Антоний».
Пастырь был настолько грозен, что крестьяне уважили просьбу Березовского и дали ему для охраны трех человек.
Предположения приказчика оказались правильными. Едва он и охрана его достигли деревни Дальней Закорской, как «помянутой священник Антоний съехался на одном кони на санях встречю и метался помянутого Березовского к подвотчикам и сдерживал коней; потом метался и к саням (приказчика), а для чего — неизвестно» (Фонд 75, арх. № 2496, л. 290).
Хотя Антоний и попал в целую сеть всяких следствий, хотя о нем писалось и в Синод и в Сибирский приказ, не в его привычке было вешать голову.
Летом 1765 года пришел долгожданный указ из иркутской губернской канцелярии о землях священника Антона Лукина.
Как же, наконец, решила губерния этот вопрос через 6 лет разбирательства? А очень просто: так как поп без указа духовной консистории «будет (решению губернской канцелярии) чинится ослушителен», то дело вернуть в илимскую воеводскую канцелярию, а илгинской приказной избе указать, чтобы резолюцию требовала по команде своей, а не утруждала бы иркутскую губернскую канцелярию (Фонд 75, опись 2, аpх. № 1067, л. 1).
Писать жалобы на Анатолия было теперь бесполезным делом.
После смерти Антония илгинские крестьяне не стали платить священнику Грозину ругу.
Отказ крестьян платить ругу означал их решимость освободиться от дани, которую они платили мироеду Лукину.
Кроме того, крестьяне действовали решительно еще и потому, что в Илимске в это время воеводой был Черемисинов, относившийся к священникам с большой недоброжелательностью. Илимская воеводская канцелярия настояла, чтобы Иркутск вынес решение о необязательности руги. Черемисинов тотчас же разослал такое разъяснение по всем волостям (Фонд 75, опись 2, арх. № 1353, лл. 20-21).
Несмотря на обилие документов о попе Луке и его наследниках, документов, освещающих полувековую историю кулацкого хозяйства, многое остается скрытым от глаза исследователя. Ведь почти все, что становится известным об этом хозяйстве, основано на заявлениях об обидах и на контрзаявлениях Луки и его сына. Неизвестна площадь посева этого хозяйства, число скота, характер усадебных построек, величина дохода и т. д. Но и имеющиеся документы позволяют раскрыть кулацкую природу хозяйства Лукиных, широкую эксплуатацию наемного труда и высокую товарность производства хлеба.
Подобные хозяйства были не одинокими и не случайными явлениями сибирской деревни, а постоянными и закономерными спутниками нарождавшейся сельской буржуазии.
<< Назад Вперёд>>
