Монастырские крестьяне
Отношения между монастырем и крестьянином складывались на почве договора: монастырь предоставлял землю, давал семена и некоторое хозяйственное обзаведение, а крестьянин обязывался работать на выделенной ему земле и соразмерно с ее площадью ежегодно отдавать монастырю четверть урожая хлебов. Поскольку соглашение было бессрочным, крестьянин не мог уйти от монастыря, иначе он объявлялся беглым и нес суровое наказание. Но так как соглашение не предусматривало личного закрепощения крестьянина, то он мог в некоторых случаях, рассчитавшись с монастырем и вернув ему взятые семена, скот и инвентарь, уйти из-под его власти. Правда, такие случаи были очень редкими, единичными.
Монастыри в организации своего полеводства применяли все известные тогда способы эксплуатации рабочей силы.
Земли, непосредственно примыкавшие к Киренскому монастырю, в том числе в Хабаровской, Бочкаревской и Макаровской заимках, обрабатывались силами вкладчиков и наемных работных людей на монастырских лошадях. В двух деревнях, Верхней и Скобельской, 14 крестьян-половников получали семена на посев из монастыря «и со оных десятин (пашни) отсыпи платят» (в документе о каждом крестьянине сказано: «платит») в монастырь по урожаю, за отдачею семян, сколько хлеба будет, четвертую часть». Значит, монастырь в отношении крестьян-половников применял систему выдельного хлеба, отмененную в отношении государственных крестьян за 60 лет до того времени. Только в отличие от казны рента продуктами взималась в размере ¼, а не ⅕ урожая.
Но были случаи еще более кабальных договоров монастыря с крестьянами-половниками. Так, в 1735 году Киренский Троицкий монастырь отдал земли на устье р. Могола крестьянину Макарову «для пахоты и насеву монастырскими семенами и выделу в монастырь сверх семян третьяго пуда». Крестьянин только в 1748 году сумел отказаться от договора, вернув все, что было дано ему монастырем: «А данной мне подмог: кобыла работная да корова, сошники да топор отданы все возвратно» (Фонд 482, арх. № 3).
Наконец шесть крестьян деревни Кутимской сеяли хлеб своими семенами и платили «вместо выдельного хлеба» деньгами. Величина платежа составляла 2 рубля за 6-десятинный надел. Полный надел имелся у трех крестьян, половинный у одного и четвертной — у двух крестьян.
Эти крестьяне, как говорится в документе, «пахали сами собою», т. е. на своем тягле и своим инвентарем. В той же ведомости указаны размеры пашни: монастырь пахал наемным трудом 145 десятин, крестьяне-половники, вносившие отсыпной хлеб в монастырь, имели 126 десятин пашни и кутимские крестьяне, платившие деньгами, пахали 24 десятины.
В Братской пустыни и в окрестных деревнях проживало 134 души муж. пола вкладчиков и монастырских крестьян. Наличная земля «насевается казенным хлебом и снимается тот хлеб по наряду монастырскими крестьянами». В пяти монастырских деревнях — Бадинской, Париловской, Баяновской, Барановской и Филипповской считалось 36 крестьянских дворов, которые имели 219 десятин пашни и на 3900 копен сенокосов.
Государство не вмешивалось в дела монастырей и зависимых от них крестьян и все требования к крестьянам, например по подушным сборам или по рекрутским наборам, проводило через монастырское начальство.
В отличие от государственных крестьян, плативших вместо «помещикова доходу» 4-гривенные деньги или вносивших хлеб в казну, монастырский, как и помещичий крестьянин, был освобожден от уплаты 4-гривенного сбора.
В общем, монастырский крестьянин занимал как бы промежуточное положение между помещичьим и государственным крестьянином и по своему правовому положению стоял ближе к последнему, чем к первому.
Если в крепостнической Руси монастырская вотчина была носителем ослабленной, несовершенной, недоразвитой поместной системы, то в Сибири она оказывалась средоточием наиболее развитых крепостнических отношений.
Но в Илимском уезде эти носители крепостнических или полукрепостнических отношений являлись малозаметными островками среди пашенных, т. е. государственных крестьян.
Число монастырских крестьян составляло 3-4% ко всему илимскому населению.
По книге 1729 года в д. Захаровской числилось 33 муж. души крестьян и вкладчиков, обложенных 7-гривенным сбором, в Тыптинской вотчине 51 душа, в Братской Спасской пустыне 86 душ (Фонд 75, опись 2, арх. № 81), в деревнях Киренского Троицкого монастыря 221 душа, (Фонд 75, опись 2, арх. № 84).
Общее число монастырских крестьян, вкладчиков и гулящих людей, т. е. так называемой синодальной команды, по переписи 1719-1722 гг. составляло 391 душу муж. пола.
Чья-то пристрастная рука «очищала» фонд Киренского Троицкого монастыря (Фонд № 482) от «ненужных» бумаг, и он дошел до нас в обрывках. Поэтому невозможно дать связного описания жизни монастырских крестьян и вкладчиков этого монастыря. Глухо отразились в сохранившихся бумагах монастыря какие-то волнения половников и вкладчиков в начале второй половины XVIII столетия.
Крестьянские волнения происходили не раз, и «преждебывый начальник монах Корнилий от них смертию пострадал».
Другой случай возмущения крестьян Киренского Троицкого монастыря относится к 1756 году и раскрывается очень неполно в трех указах иркутской духовной консистории (Фонд 482, арх. № 20, лл. 38 и др.).
Иеромонах Киренского Троицкого монастыря Притчин писал 21 сентября 1756 г. в Иркутск: «хотя прежде сего при самом Троицком монастыре (вкладчики) и того ж монастыря по заимкам крестьяне половенные... в послушании работать противностию и ослушны были, однако всякими снисходительствы вся братия Киренского монастыря для их впредь исправления его преосвященству1 не представляли».
Но едва Софроний и игумен монастыря Вениамин выехали из Киренска в Якутск, как «оные крестьяне между собою пуще начали к монастырю ослушания чинить и вводить между собою самовольства и недобросовестный согласия... так что на работу наряжать со опасностию, ибо за ослушность игумен з братиею и смирить не смеют, понеже велеречуют все преднародно, что они на него, игумена, все обще подали его преосвященству доношение. А когда же по согласию общебратственному со оных противников какого цепию и смирить хотят, но оные самовольцы крестьяне, набегши в монастырь, оставя всяк свое дело, во велики я удивления — игумена и братию бранию поносят: — за что де вы на цепь вкладчика из нас садите! — А паче на игумена Вениамина похвалки произносят, чрез что... вся братия... опасна... Оной игумен из монастыря вытти опасен ныне».
Приводя эти заявления в своем указе, иркутская духовная консистория потребовала от монастыря сообщить имена «противных» крестьян.
Между тем в Иркутск пришла жалоба монастырских крестьян и вкладчиков на Вениамина (Юзефовича) «о причиненных... обидах и взятках и притеснениях и о протчем». Но жаловался и игумен на крестьян. Получив такие двухсторонние жалобы, иркутская духовная консистория выслала в Киренск священников Тихвинской (Иркутск) и Ильинской (Марковская слобода) церквей для расследования обстоятельств возникшего дела. С священниками находился консисторский подканцелярист. Сообщая 7 мая 1757 г. о посылке отцов-следователей, консистория велела Вениамину быть им послушным, не притеснять челобитчиков, «яко мстя за свою обиду; озлобления и отягощения не чинить же... дабы следствие было без всякого подозрительства». Впрочем, в указе консистории дается Вениамину право наиболее виновных крестьян «содержать до решения дел под караулом».
Понятно, при такой инструкции никто и ничто не мешало Вениамину пренебречь первой и воспользоваться второй частью консисторского указа.
Когда крестьяне и половники узнали об этом указе, то они его поняли иначе: игумен попал по их заявлению под суд, идет следствие, поэтому они «от производящегося в том монастыре строения самовольно отказались» и перестали слушаться распоряжений игумена.
Тогда консистория 28 июня 1757 г. послала еще один указ, что крестьяне остаются «под дирекцией» игумена. Впрочем, понимая сложное положение игумена, которого крестьяне держали за шиворот, консистория разрешила ему выехать в Иркутск.
На этом глохнут все отзвуки волнений монастырских крестьян.
После ликвидации монастырских вотчин бывшие крестьяне-половники получили название экономических крестьян, а деревни, населенные ими, образовали экономические волости. Эти волости управлялись выборными старостами, в свою очередь подчиненными непосредственно воеводам.
Выборы старосты производились крестьянами Сидоровской, Хабаровской, Скобельской, Макаровской и Кутимской деревень. В 1768 году при выборах участвовало 30 крестьян-дворохозяев, из них трое оказались в состоянии подписать протокол (Фонд 482, арх. № 41, л. 162).
Так же, как и пашенные (государственные) крестьяне, экономические крестьяне выбирали подушных сборщиков, обычно двух на волость (Фонд 482, арх. № 46, л. 22).
Никакой разницы в правовом и экономическом отношении между государственными и экономическими крестьянами в Восточной Сибири не было. Только подушные деньги, собиравшиеся с государственных крестьян, направлялись в военное ведомство, а собиравшиеся с экономических крестьян — в коллегию Экономии.
Воевода получил право утверждать выборы старост экономических крестьян; так, 3 января 1767 г. староста Чивозерцев сменяется Павловым, выбранным из крестьян деревни Бадинской. Новый староста принимает все дела по управлению бывшими монастырскими крестьянами Братской Спасской пустыни, а также бывшие монастырские житницы и получает от воеводы указ, утверждающий Павлова в должности старосты (Фонд 75, опись 2, арх. № 1 127, лл. 26-27).
После ликвидации монастырских вотчин и раздачи земель крестьянам у властей появились опасения, как бы монастырские крестьяне без благодетельного присмотра духовных отцов не запустили пашни. Государственная коллегия Экономии 19 сентября затребовала от воевод отчетности об использовании бывших монастырских земель и поручила воеводам «за крестьянами в хлебопашестве всеприлежное и всегдашнее иметь смотрение, дабы ни под каким видом земли ими впусте оставляемы не были». Но все беспокойство властей выражалось в рассылке декларативных указов; иркутская губернская канцелярия пересылала указы коллегии Экономии в Илимск, а илимская воеводская канцелярия направляла их в приказные избы (Фонд 75, опись 2, арх. № 1127, лл. 7-10).
Старосты экономических волостей во исполнение «трибликатного», т. е. троекратного, указа представили ведомости о посеве 1766 года.
По 7 деревням Макаровской экономической волости посев составлял 193 ½, в Захаровской деревне 6 ¾, в Тыптинской вотчине 80 ½ десятины, всего 280 ¾ десятины (там же, лл. 13-21, 43, 48-52). В 1770 году посев этих деревень достиг 429 десятин.
Посев в 5 деревнях, принадлежавших ранее Братской Спасской пустыни и насчитывавших 180 душ муж. пола, составлял в 1763 году 151 ¼ десятины, в 1764 — 184 ½ десятины, в 1765 году — 233 ½ десятины и в 1766 году — 209 ½ десятины. В 1775 году посев крестьян Макаровской экономической волости составил 295 ½ десятины (Фонд 75, опись 2, арх. № 1 143, лл. 10-14), т. е. на 100 десятин больше, чем было в год секуляризации монастырских вотчин.
Как видно, коллегия Экономии сильно ошиблась, опасаясь, что нарушится крестьянское хозяйство, если с него будет снято монастырское ярмо.
Освобожденные от монастырской эксплуатации крестьяне быстро увеличивали посевы, несмотря на неблагоприятные годы: греча «позябла», горох «позяб», а конопля «неродилась от потопу».
С 1764 года бывшие монастырские крестьяне сверх подушного сбора стали платить по 1 руб. 50 коп., а с 1768 года — по 2 рубля с души муж. пола. В эту сумму финансисты Екатерины II определили размер прежних повинностей крестьян монастырям.
В 1771 году было создано 4 экономических правления. Иркутск входил во 2-е правление, именно в Казанское.
Согласно печатному наставлению экономическим правлениям, опубликованному Сенатом 4 апреля 1771 г., главным органом управления монастырскими крестьянами оставалась коллегия Экономии, которая была «обязана везде и за всем иметь недремлющее надзирание и попечение... однакож не выходя из предписанных узаконениями пределов». Лучше вряд ли мог выразиться даже Салтыков-Щедрин.
В обязанность экономических правлений входило: взыскание сборов и недоимок с монастырских крестьян, переверстка между ними земель сообразно с трудовыми возможностями крестьянских дворов, заведение запасных хлебных «магазейнов», надзор за противопожарными мероприятиями и за исправным содержанием мостов и дорог. В случае надобности экономические правления могли выдавать семенные ссуды (Фонд 75, арх. № 3267, лл. 309-315).
Упразднение монастырского землевладения и уничтожение грани между государственными и экономическими крестьянами означало исчезновение еще одной черты феодального обществу.
1Иркутскому епископу Софронию, когда он был проездом в Киренском Троицком монастыре.
<< Назад Вперёд>>
