Приказчики
Во главе волости воевода ставил приказчика или приказного. В этой системе имелось несколько уклонений от правила; так как Верхняя Илимская волость управлялась из Илимска, там не было приказчиков; в Ново-Удинской слободе с приписанными к ней двумя деревнями управлял так называемый слободчик, ничем по существу не отличавшийся от приказчика; ввиду большой близости Верхней Киренской и Криволуцкой волостей туда назначался обычно один общий приказчик.
Права и обязанности приказчика острога или слободы сильно отличались от прав и обязанностей приказчиков в помещичьих усадьбах коренной Руси. Приказчик воеводства не вмешивался в производственную жизнь крестьянина, который здесь вовсе не знал барина, барщины и барского приказчика.
В Илимском воеводстве приказчику волости или острога передоверялась часть административных функций, приём челобитных, выполнение «приговоров» воеводы; он был ответственен за сбор хлеба и денег с крестьян, за отправку хлеба в якутский «отпуск».
Назначался приказчик «по указу великого государя и по илимской наказной памяти», т. е. письменным распоряжением воеводы, как сам воевода назначался Сибирским приказом.
В наказной памяти подробно излагался порядок вступления в должность и очерчивался круг обязанностей приказчика. Полный текст одной из таких наказных памятей приведён ниже:
«Лета от Рождества Христова 1702-го августа в 30 день. По указу великого государя (полный титул царя) воевода Федор Родионович Качанов велел быть в Ылимском уезде в Ылгинской слободе у пашенных крестьян и у всяких чинов людей для росправных всяких дел до указу великого государя на приказе служилому человеку Василью Караулову меньшому, на перемену прежняго приказщика, на Федорове место Рупышева. А приехав тебе, Василью, из Ылымска в Ылгинскую слободу, ево, Федора, переменить и принять у него Илгинской острожек и судную избу со всяким строением и наказные статьи (распоряжения из Илимска) за рукою воеводы Федора Родионовича Качанова в целости, и розыскные, пошлинные всякие дела и приводные и изветные записи. И государские житницы, а в них осталой государской хлеб. И тяглых пашенных крестьян и бобылей и захребетников и старого и нового строения (т. е. устроения) всех налицо, и хто что по окладу пашет десятинные пашни и бобыли и захребетники оброчного отсыпного хлеба платят. А приняв, во всем в том с ним росписатца имянно и с тем росписным списком и с книгами и с пошлинными и с явчими деньгами выслать ево, Федора, за поруками в Ылымской. И росписной список и книги велеть ему подать и про то писать в приказную избу к воеводе Федору Родионовичу Качанову. И будучи тебе, Василью, в той Илгинской слободе на приказе, тех наказных статей в тетратех вычитать почасту. И против тех статей о досмотре их, крестьян, в пашенном строении и в пахоте и в хлебном посеве и о росправе всяких дел памятовать, учинить все неотложно и быть во всем опасну. А в оплошку себе отнюдь не ставить, опроче хлебного выделу и молотьбы, потому что по указу великого государя и по грамоте и по общему крестьянскому челобитью велено за десятинную всей Илгинской слободы пашню имать на них, пашенных крестьянех, оброчный отсыпной хлеб. А наипаче всего о государской десятинной пашне [радеть] и бобылей и захребетников и шатунов в пашенное тягло и в оброк вновь приискать со всяким чистосердием, и за то б твое радение и прибыль государскую милость и жалованье себе восприяти. И к ним, крестьяном, и ко всяким тамошним жителям и к приезжим и к пришлым ко всяким чином добрым людем держать всякой привет и милость и береженье казати и росправу меж ими всякую чинить по самой правде, беспосульно и безволокитно. А вором отнюдь не потакати и от всякого воровства и кражи и дурна их унимати и ни в чем им не потакати. И о всем тебе чинить по наказным статьям, каковы ты примешь у него, Федора Рупышева. А буде ты против тех наказных статей о государском деле памятовать и радеть не учнешь и к пашенным крестьяном и к приезжим людем для своих взяток налоги и обиды и приметки напрасные учнешь чинить или пашенных крестьян с ясашными иноземцы в чем ссоришь или своим нерадением и недосмотром над крестьяны в государской десятинной пашне учнетца недопашка и государеву хлебу какая гибель и истеря, и за то тебе по указом великого государя быть в жестоком наказании, как о том написано в наказных статьях имянно. Воевода Федор Качанов. Писал Каземка Завьялов. Печатные пошлины против указу с Василья Караулова взяты. Приезд в Ылгинскую Знаменскую слободу Василья Караулова меньшева (срок) сентября в 15 день» (Россыпь, № 14, св. 2).
Большинство наказных памятей не столь подробно, как только что приведённая. В других особое внимание обращается на порядок приёма волости или на иные вопросы, почему-либо приобретавшие важное значение. В частности, в наказе Василью Караулову записано, что вследствие перевода крестьян на отсыпной хлеб, с приказчиков снимается ответственность за выдел и обмолот хлеба на государевой пашне, но зато повышается ответственность за «недопашку». С этого времени одной из главных обязанностей приказчика становится полный сбор отсыпного хлеба с крестьян.
Получив наказ, приказчик отправлялся в назначенную волость, где принимал все дела и государственное имущество. При этом обязательно составлялась передаточная ведомость за подписями старого и нового приказчика, которая прилагалась при отписке (теперь сказали бы — при рапорте) нового приказчика о вступлении в управление волостью. Иногда эти ведомости были очень краткими, а часто — очень подробными, в 10 и более страниц.
Приказчики в XVII и в начале XVIII века назначались из состава служилых людей, в первую очередь из детей боярских, сотников, пятидесятников и десятников казачьих или из рядовых казаков. Список их ограничивался небольшим кругом лиц, твёрдо знавших порядок управления и умевших вершить дела. Но бывали случаи назначения приказчиков и из других слоёв населения, например из обротчиков, переходивших на службу. Приказчики в 1721 году, в связи с учреждением должности земского комиссара были переименованы в подчинённых комиссаров. К старому названию вернулись в 1727 году.
Вследствие гибели ранних документов Илимского воеводства, не представляется возможным проследить за сменой приказчиков в XVII столетии. Это можно сделать с большой подробностью лишь начиная с 1700 года. С этого времени и по 1725 год сменилось 105 приказчиков. Из них 55 человек служили по 1 году, 30 человек по 2-3 года, 8 человек по 4-5 лет, 6 человек по 6-7 лет, 3 человека но 8-9 лет и 3 человека свыше 10 лет. Реже сменялись приказчики в 1700-1717 годах, так как выбор их ограничивался илимскими служилыми людьми, но начиная с 1718 года, когда Илимск стал подчиняться Якутску, а с 1720 года — Иркутску, в волости направляются новые лица из числа якутских и иркутских служилых людей. 50 приказчиков, управлявших волостями с 1700 до 1717 года, прослужили в общей сложности 193 года, т. е. по 3 года 10 месяцев в среднем. Следующие 55 человек пробыли «на приказе» 74 года или в среднем по 1 году 4 месяца. Значит, в последнем периоде смена совершалась почти в три раза чаще, чем в 1700-1717 годах.
Многие служилые люди в начале XVIII века как бы специализировались в должности приказчика.
Аверкий Шипицын был в 1700-1703 годах приказчиком НовоУдинской слободы, в 1710, 1711, 1716 и 1719 годах приказчиком Яндинского острога, затем в 1721 году вновь в Ново-Удинской слободе. Яков Сенотрусов с 1702 по 1721 год пробыл на приказе, не считая перерывов, 13 лет, пока не был отставлен по просьбе крестьян. Сын его, Андрей, с 1704 по 1718 год был в течение 7 лет приказчиком 4 волостей. Другой сын, Василий, являлся подчинённым комиссаром Киренской и Криволуцкой волостей в 1723 году. Михаил Мишарин пробыл приказчиком 14 лет, начиная с 1704 года по 1721 год, сменив 7 волостей. В Киренской и Чечуйской волостях он «сидел» по 4 года. Его сын Афанасий был подчинённым комиссаром в Яндинском остроге в 1722 году. Пётр Березовский с 1708 по 1721 год был приказчиком в течение 11 лет, из них 3 года в Тутурской, 7 лет в Киренской и одновременно в Криволуцкой и один год в Братской волостях. Затем он был подьячим и переведен на работу в Иркутск. Его сыновья Андрей, Степан и Василий тоже были служилыми людьми и некоторое время «сидели на приказе». Из других лиц, в течение нескольких лет управлявших волостями, можно назвать Василия Воронецкого (8 лет), Степана Лисовского (5 лет в Братском остроге), Ивана Роспутина (7 лет), Герасима Учюжникова (7 лет), Михаила Дунаева (8 лет), Михаила Шангина (6 лет), Петра Завьялова (5 лет). Их имена часто встречаются в настоящей работе.
Длительное пребывание приказчика имело положительное значение в смысле большей ответственности его за ведение дел. Но это же во многих случаях приводило к особо утонченным способам обирательства крестьян.
Однако и обновление состава приказчиков из числа якутских и иркутских служилых людей и переход к ежегодной их смене не улучшили дела. Приезжавшие из других городов приказчики обычно не задерживались в Илимском воеводстве, рассматривали свою службу здесь как временную и старались извлечь больше выгод из своего служебного положения. Поэтому и последующие годы сильно увеличивается число жалоб крестьян на приказчиков.
Бывали случаи смены приказчиков по просьбам крестьян. Выборный мирской челобитчик Илгинской Знаменской слободы пашенный крестьянин Семён Басов в июле 1721 года доносил от имени названной волости: «С прошлого 710-го году по нынешней 721 год всего, опроче других прикащиков, в 7 лет, будучи у нас... десятник казачьей Яков Сенотрусов на приказе, учинил он нам... в те годы... в государевых денежных и хлебных поборах великие переборы и многих из нас держал на правеже и брал с нас себе поминки и бил безвинно и бес пощады своими руками напрасно». Басов указывает, что Сенотрусов с бобыльских дворов брал поборы себе, «а в зборные книги не записывал», кортомные деньги (арендную плату) за сенные покосы с трёх бежавших крестьян взял себе. Созывал крестьян из дальних деревень и держал по неделе и дней по десяти. Если бывало челобитье, то он «с правого и виноватого только опивал вином и брал себе поминки». За рекрутов вымогал деньгами и хлебом «с кого сколько мог смучить». Часто отписей не давал. В нынешнем, т. е. в 1721 году, откупил он в Илгинской Знаменской слободе и на усть Илги квасной и пивной промысел и «держит нас, чтоб мы пили, многие дни». В заключение крестьяне просят сменить Сенотрусова (арх. № 130, св. 14, лл. 12-13).
Яков Сенотрусов был одним из старых приказчиков Илимского воеводства, его имя встречается с 1702 года, когда он управлял Бирюльской волостью. В 1704-1706 годах он был приказчиком Криволуцкой и Верхне-Киренской волостей, в 1708-1711, 1713-1715, 1718 и 1721 годах приказчиком Илгииского острога. За 13 лет опыта управления волостями Сенотрусов постиг все пути, ведущие к личному обогащению за счёт крестьян. Всё сходило безнаказанно, он потерял чувство безопасности и, наконец, вызвал противодействие крестьян, столь терпеливо сносивших его дела в течение ряда лет.
С тех пор Яков Сенотрусов уже никогда не назначался приказчиком в волости. Едва ли не самой главной причиной его смены явился пивной откуп, не совместимый по тогдашним правилам с служебной деятельностью.
Причины большинства перемещений приказчиков остаются неизвестными; обычно смена производилась в конце года, т. е. осенью, в силу установившейся традиции. Сменялись и досрочно, за провинности.
Вот как произошла, например, смена другого приказчика Илгинского острога. Дело началось со следующего документа: «Господин Филип Михайлович (Антипин, воевода), здравие твое да сохранит господь бог в державе крепости своей. Илгинской хлебный приемщик Яков Протасов — кланяюся. Во известие, милостивейшей, буди преж сего: строивали на усть Илге для сплавки хлебных запасов в Якуцк три барки. А ныне строитца две барки, а третью барку приказщик Иван Блохин отставил. И вышеписанных хлебных запасов в Якуцк плавить будет не на чем. А ежели на две барки грузить чрез меру и в плавеже будет какое замедление, и мне бы для того не быть в каком истязании. Також и хлебные государевы анбары стоят без крышки, наметаны соломою, и хлебные запасы в анбарах мокнут» (арх. № 123, св. 13, л. 134).
Итак, на приказчика поступил донос. Далее в этом документе сообщается, что и купленный хлеб в Якутский острог не отправляется.
На обороте этого письма воевода (очень малограмотно) написал: «Послать в Ылгинской острог на перемену Ивану Блохину доброго человека. И ево Блохина в чепь оковать, прислать за противность для ответстванья (вероятно «для ответствования») в Ылым[ск]. А хлеп покупной все-конечно, как возможно, веть (велеть?) отправлять весь в якуцкой отпуск».
20 апреля 1720 года с наказом в Илгинский острог уже ехал другой приказчик, Иван Корелин, а 30 апреля состоялась на месте передача дел. В передаточном документе не упоминается, был ли Блохин окован, но среди казённого имущества многозначительно указана «чепь железная ради колодников». Впрочем Корелин был вскоре сменен Я. Сенотрусовым. А последний, как излагалось, был отставлен по челобитью крестьян.
В помощь приказчику давался писец, «пищик», так как сам представитель государственной власти в обширной волости — приказчик — часто был неграмотен. По одному делу можно проследить, как подписывал документы илимский сын боярский Василий Воронецкий. «По его велению» Василий Новиков руку приложил к 6 документам, Степан Суриков — к шести, Михаил Кырнаев — к трём, по одному разу расписались ещё двое.
Приказчики по указу 1681 года за время нахождения «на приказе» снимались с хлебного и денежного жалованья. Таким образом, приказчик содержался вне общего бюджета за счёт сборов с крестьян. Очевидно, эта должность была выгодной, потому что воеводы иногда в виде меры взыскания угрожали досрочно снять приказчика с приказа. Косвенным доказательством высоких доходов этих служилых людей является лёгкость, с какой они уплачивали штрафы.
Например, 1 июля 1726 года воевода (земский комиссар) Татаринов послал по острогам и слободам нарочного посыльщика «на их, подчиненных камисарех, коштех» доправить штраф за задержку отчётности «по 5 рублев на человека без всякого милосердия и послабления и отговорок». Несколько ранее один из приказчиков отказался отдать штраф посланному воеводою лицу. Тогда воевода приказал взыскать вдвое. Штраф с Ивана Буторина, первоначально определённый в 10 рублей, возрос до 20 рублей. Посланный Семён Воинов сообщил, что Буторин 10 рублей отдал, а ещё 10 отказался, ибо «против братии будет вчетверо». Резолюция Татаринова оказалась спокойной: «деньги принять».
Можно отметить, что жалованье служилым людям обычно составляло 5 рублей в год. Откуда приказчик мог взять на уплату штрафа значительную по тому времени сумму в 10 рублей? Конечно, только с крестьян.
То, что приказчики весьма ценили доходное место на приказе, может быть подтверждено и другим фактом.
27 сентября 1706 года в Яндинский острог поехал новый приказной Михайло Дунаев с обычной наказной памятью «на перемену» Герасиму Учюжникову. Учюжников некогда был популярен среди жителей Илимска. Он был выбран ими в помощь Качину при удалении Челищева с поста воеводы. В наказной памяти Дунаеву, как всегда были даны указания о порядке приёма острога. В ней предписывалось принять «Яндинской острожек и судную избу и прикащичей двор со всяким строением и наказные статьи (т. е. дела с указами) и окладные книги тяглым крестьяном и обротчиком и беломестным казаком. И розыскные всякие дела и илимские указные памяти прошлых годов и нынешнего 706-го году. И государевы житницы и в них осталой государев хлеб, и что за откуп взято с удинские квасные у откупщика, у Микифора Кырнаева, перемеря в казенную осмину. И порох и свинец, перевеся. И крестьянской завод — сошники и серпы и топорные обушники и обломки (остатки «подмоги», которая в это время уже не выдавалась). И пошлинные и явчие и хоженые деньги, и тем деньгам приходные книги за ево, Герасимовой, рукою, а с тяглых крестьян и обротчиков по окладным книгам, пересмотря все налицо». При этом подчёркивалось, что «у промеру хлеба» должны присутствовать свидетели — беломестные казаки, как лица по существу независимые от приказчика. В приёме перечисленных дел и имущества велено расписаться.
До сих пор всё шло по обычному порядку. Но, приехав в Яндииский острог, Дунаев неожиданно встретился с исключительным явлением, о чём он писал так: «И против того великого государя указу и илимской указной памяти прежней прикащик Герасим Учюжников учинился ослушен и в государев прикащичей двор не пустил при многих людех. И всякие гордые слова в окошко из избы от себя говорил». Пришлось Дунаеву пристраиваться у крестьян, собирать «скаски» от свидетелей и писать в Илимск (письмо обозначено 13 октября 1706 года).
Неизвестно, как был усмирён взбунтовавшийся приказчик, но в феврале 1707 года Дунаев уже пишет из Яндинского острога отписки воеводе как приказчик.
Что заставило Учюжникова воспротивиться распоряжению воеводы? Скорее всего желание продлить выгодную службу.
Резиденция приказчика находилась в одном из крупных населённых мест, в остроге или слободе, всегда расположенных на реках, приблизительно в центре волости.
Приказчик и писчик занимались в особом доме, судной избе, которую с 20-х годов XVIII столетия называли приказной избой. Сам он жил в государевом, т. е. казённом, прикащичьем дворе. По приёмо-сдаточным ведомостям можно подробно узнать, что это были за строения.
При передаче Орленской слободы по указной памяти от 30 декабря 1706 года приняты: «церковь божия», «прикащичей двор», 4 государевы житницы с хлебом (158½ четвертей), баня ветхая, «ерлышной бумаги полчетверта (т. е. 3½) листа», государева хлебная мера «полуосминная ветхая, а внутре обруч ломаной».
26 января 1709 года илимский «сын боярской Василей Васильев сын Воронецкой» сменил в Чечуйском остроге илимского «пятидесятника казачья» Андрея Баженова, причём были приняты: «острожек..., в остроге церковь божия. За острогом прикащичей двор, судная изба с сеньми и с анбаром, и сени покрыты новым тесом. А в судной избе коробья, да ящик прежних прикащиков со всякими государевыми и челобитчиковыми делами». Кроме того, приняты вне острога — государева мельница: «в анбаре одне жернова на ходу», значит, однопоставная. «Подле мельницы изба жилая с сенцы, в которой живут мельники», наконец, в разных деревнях волости — три государевы житницы.
По росписиому списку 1719 года в Усть-Кутском остроге имелось: «государева пороха по весу 10 фунтов и с местом; 6 мушкетов, в том числе 2 без замков; парус дощанишной в обшивинах, высота 7 сажен, поперег 37 полос; 10 напарей дощанишных и барошных; в дву лагунах смолы 10 ведр; 140 сажен варовых веревок и бичев в обрывках». Кроме того, было в 700-м году сбору пеньки, «с криволуцких и устькутских пашенных крестьян на конопад к государевым баркам и дощаникам 39 пуд 8 фунтов». Видимо, приказчик покорыстовался, так как и парусе оказалось при сдаче 34 полосы, нехватило 3 полосы мерою по 7 сажен, итого 63 аршина.
При передаче в 1720 году там же приняты: острог, судная и изба, перед избой сени, «у сеней анбар жилой с железными петлями и пробоем. У избной двери крюки и петли железные». Кроме того: погреб с подпогребником, баня, 3 амбара, в том числе два в деревнях, осмина заорлёная и 13 напарей, больших и малых.
Из этого перечня видно, что здесь, в Усть-Кутском остроге, приказчик много занимался устройством судов; в опись включены предметы, связанные с судоходством — напарья, смола, пенька, канаты, парус. Именно здесь делались барки, составлялись плоты, в Усолье ковались скобы.
Ещё более подробное перечисление государственного имущества даёт опись Киренского острога, составленная 3 июля 1720 года при смене приказчика Ивана Корякина Григорием Курбатовым:
«Хоромного строения: изба поземая, где живут прикащики, с сеньми; в ней образ нерукотворный господь бога и Спаса нашего Исуса Христа. Поля, венец и гривна серебреные. У избы двои двери на крюках железных. От избы через сени горенка, на подвале. В ней 5 окошек колодных, в них 5 оконниц, слуденые, в том числе 3 оконницы шитухи, в том числе в двух окошках в ставнях две оконницы слуденые в железе, ветхие. И горенке печь кирпишная, у печи заслон железной. Дверь на крюках железных с пробои и с цепочкой и с крюком. Двор, а кругом того двора заплот ветхой и местом пало. Перед избою через малые сени анбар, другой анбар на подвале. Хлев скоцкой, строения Тараса Лапина. Приказную избу, где бывает росправа всяких чинов людем. Сукно настольное красное, ветхое, мерою поларшина. Под избою подвал ветхой, у подвальных дверей пробои железные. Против горенки анбар на отставке, построен для поклажи мяхкой рухляди. У дверей замок задорощетой, двоесторонной с ключом».
Далее идёт перечень принятых дел прежних приказчиков 1705 по 1720 год. Дела сохранялись в волостях подчас с удивительной тщательностью. Приём их вёлся по всем правилам, с детальным просмотром. Встречаются такие замечания, которые свидетельствуют об очень внимательном приёме, вроде следующего: «Под именами (переписной книги) открыживано, одна строка выскребена, лис[т] вырван», а ведь дело касалось документа, составленного в 1710 году, т. е. за 10 лет до момента приёма дел.
После этого следует перечень имущества, принятого за пределами острога: лодка — в ход и к починке негодна, набойная. «В Подкаменной (деревне) дошченик под берегом, ветхой — в хне годен, 4 дощеника на плотбище на скамьях, не конопачены, без подтоварин, дощеник на мельнице против Чугуевской деревни на берегу, в ход не годен... В Кирекском остроге житницу з замком висячим и с пробои... На Змеинской — житницу, на Алексеевской — житницу, все без замков. Осмину да полосминья за орлом с обручами железными».
За перечнем имущества следуют разделы о принятых жителях: «да я ж принял киренских посацких людей и всякого чина жителей и нижно-киренских пашенных крестьян и хлебных обротчиков всех налицо, кроме беглых и умерших, которые в сем расписном (списке) писаны ниже сего». Отмечено, что бежали один посадский человек, два пашенных крестьянина и 15 хлебных обротчиков. «Да по переписным книгам переписки Кирила Сизова з дворового числа наличных принял 80 дворов, кроме пустых».
Необходимо заметить соотношение между числом бежавших пашенных крестьян и обротчиков и принять во внимание, что общее число пашенных крестьян всегда значительно, а иногда в несколько раз превышало количество обротчиков.
10 марта 1706 года Парфён Караулов, которому велено быть «в Ылимском уезде в Ылгинском острожке у пашенных крестьян и у всяких чинов людей для росправных всяких дел на приказе», сменял Ивана Роспутина. Следует обычный перечень имущества и построек: «острожек с башнею, а в нем церковь божия; судная изба поземая, а в ней решетка ради колодников, 5 окошков, в том числе одно красное, сени, анбар, под анбаром жилье, изба новую1 в приказчичьем дворе, а в избе казенка, 7 окошков, в том числе 2 окошка красные, двери на железных крюках, новый анбар, под ним погреб с обрубом. У анбара одно окно красное, другое волоковое».
Приём этот важен в другом отношении, в нём подробнее, чем в других перечислены принятые дела. Перечень последних достаточно ярко говорит о круге дел, подведомственных приказчику. Дела сдавались не как попало, а в известной системе, по времени управления острогом тем или иным приказчиком: «Дела прошлых 207 и 208 годов, сидения прежняго илгинского прикащика Василея Воронецкого» (т. е. за 1699-1700 годы): 65 илимских указных памятей о разных делах, 27 челобитен, 2 выбора на пашенных крестьян (десятских?), 4 порушных записи; изветная записка (донос), отписка из слободы приказного Дмитрея Сюсина. Далее следуют дела «сидения» следующих приказчиков.
Невозможно привести всего списка дел, так как он составляет 8 страниц убористого письма. В нём имеется 207 указных памятей илимской приказной избы, 38 челобитен, 37 выборов крестьянских десятских, 5 порушных записей, 25 известных записок и челобитен, 11 докладов, 5 расписок, 39 сыскных и розыскных дел, 3 переписи, 2 досмотра и дозора, 8 допросных сказок и речей, 2 окладных книги, 3 деловых росписи (завещания) и 6 прочих дел. Всего 391 дело. Дел было, вне сомнения, значительно больше, ибо многие из них, как поручные записи и большинство челобитных, пересылались в воеводскую приказную избу.
Таков был наиболее близкий к крестьянину правительственный чиновник — приказчик и таковы были его функции. Впослествии, в том же XVIII веке, когда дела умножились и воевода не мог справиться с массой обязанностей, приказчикам были переданы некоторые судебные и почти все следственные дела, а в крупных волостях — созданы особые должности подчинённых судебных комиссаров.
Из приведённых здесь ссылок явствует, что приказчик с семьёй жил в особом государевом или приказчичьем дворе, сам земледелием не занимался, так как долго на приказе в одном остроге не задерживался и вершил все дела в судной избе.
Пашенные крестьяне Сибири отличались от помещичьих крестьян Руси сознанием некоторой личной свободы. Они часто жаловались всем миром, иногда даже «учинялись непослушны» властям, так что приказчик мог всегда встретить серьёзное противодействие, с чем он, несомненно, считался. Это в какой то мере ослабляло произвол местных властей.
1 Так в подлиннике.
<< Назад Вперёд>>
