Порядок прохождения дел
Бывали случаи, когда проверка деятельности давно сдавших дела лиц, в связи с возникшими у руководителей воеводства подозрениями, производилась вновь за много лет. Например, по каким-то причинам было решено проверить соляных целовальников. Для этой цели были вытребованы соляные книги и все относящиеся к ним документы за время с 1705 по 1734 год. К проверке было привлечено 16 илимских, 21 усольских целовальников и 8 усольских приказчиков, касавшихся к соляным делам за это время.
Целесообразно показать с необходимой подробностью, как действовала система документации в Илимском воеводстве. Рассмотрим для примера отвод земли пашенному крестьянину.
Фото 9. Образец начала грамоты. Первая строка читается так: „Лета 1703-го, октября в... день. По указу..."
Земля считалась государевой. Никто не имел права пахать её бесплатно; каждый, получающий право пахать землю или косить на ней сено, должен был или платить в казну хлебом или служить с пашни. Значит, нужно было иметь документ, удостоверяющий право пользователя.
Каждое дело о наделении землей обязательно начиналось с заявления — челобитной. Челобитная представляла краткий документ, излагающий суть просьбы, например: 1) Крестьянин или гулящий человек, или обротчик такой-то «обыскал» новую заложную землю, которая «ни у кого не в отводе и не в отдаче», следовательно, — пустая, «по-розжая». Челобитчик просит дать эту землю ему за такой-то оброк или за такое-то количество отсыпного хлеба. Иногда в челобитной указываются границы или местонахождение этой новой земли. 2) Обротчик, гулящий или крестьянский сын заявляет, что он «ни в какой чин не приверстан», а есть у таких-то крестьян лишняя пашня и он просит отдать эту землю ему. 3) Сын крестьянский сообщает, что умер отец, пахавший там-то столько-то государевой пашни за такой-то размер платежа. Просит велеть — быть ему в отцовском тягле. 4) Престарелый пашенный крестьянин просит на его место поверстать сына или сыновей. Если у престарелого челобитчика детей не было, то он просил разрешения передать тягло какому-нибудь лицу, обычно обротчику, гулящему, промышленному человеку или крестьянскому сыну; в этом случае лицо, принимающее землю от ослабевшего крестьянина, подписывается вместе с подателем челобитной.
Таких челобитных сохранилось в илимских делах несколько тысяч. Берём наудачу челобитную пашенного крестьянина Нижне-Илимской слободы Кирила Кирилова сына Ступина, помеченную 20 февраля 1706 года: «...пахал я десятинные пашни ^ десятины ржаные, ярового тож, а ныне я престарел и одряхлел и робить не могу». Просит переложить тягло на непривёрстанных женатых сыновей: «Микиту, Афонасия и Леонтея». Но один из сыновей, Афанасий, не довольствуется достающейся ему долей отцовской пашни, так как «той тяглою землею малым числом з женою и з детьми кормится мне нечем», поэтому он просит дать ему дополнительно участок из «порозжей» земли, за что будет платить оброк. Одновременно второй сын Леонтий просит дополнительной земли из лишних площадей других крестьян: «а есть у суседей моих, у нижно-илимских пашенных крестьян, у Павла Бубнова, у Офонасея Усова, порозжая непашенная земля по Илиму реке, вниз пловучи, на левой стороне, снизу от летнего зъему от дороги, которою с лугу на бор подымаются. И от пашенной земли Афонасея Усова вверх до межи, до Сухова ручья и по нижную сторону Сухого (орфография подлинника) ручья неразпаханной лужок и сенной покос и береговая веретея для розчистки под пашню; и по Сухому ручью вверх для розчистки ж лесную поросль под сенной покос. И та земля лежит впусте». Эту землю сын Ступина просит отдать за оброк по четверти с четвериком ржи на год, начиная с 1707-го года. Челобитная заканчивается ещё одним правовым условием, опущение которого влекло бы дополнительные обязанности: «А ямщины б мне с той оброчной земли не платить и подвод не гонять и зделей не делать».
Итак, налицо сложная челобитная отца и двух сыновей. Тягло отца передаётся детям вместе с лежащими на нём точно определёнными обязанностями крестьянина к государству и миру — платёж отсыпного хлеба и выполнение мирских «потуг». Дополнительная земля, о которой просят дети Ступина, как «залишечная», свободна от обязательств по отношению к миру и плата за неё выражается в особой форме — в виде оброка, размер которого зависит от соглашения сторон, т. е. крестьянина и государства. Величина отсыпного хлеба является для каждой волости совершенно определённой, например, за десятину тягла 8 четей ржи, а величина оброка зависит не только от размера, но и от доходности участка и поэтому устанавливается соглашением.
Челобитные подобного рода писались чаще всего площадным подьячим за определённую государством плату. За право письма этот подьячий платил денежный годовой оброк, иногда определявшийся путём торга. Но писали челобитья и подьячие приказной избы или писчики судной, т. е. волостной избы.
Челобитная подавалась лично воеводе или приказчику волости, последний пересылал её в Илимск под отпиской, т. е. с сопроводительным письмом; впрочем последнее соблюдалось не всегда. Челобитная обычно пересылалась с попутчиком.
Получив заявление воевода разбирался в нём по существу. Если дело оказывалось ясным, то в день его поступления воевода ставил на нём помету, т. е. клал резолюцию: «Выписать». Это означало, что хлебный стол воеводской приказной избы должен дать все имеющиеся в Илимске справки, относящиеся к данному делу. Но часто оказывалось невозможным решить дело на основании одного заявления. Могло случиться, что на один и тот же участок земли имелось два просителя; или не было уверенности, что просимая земля действительно «порозжая»; или воеводе могло показаться, что величина оброчного платежа, о котором написано челобитчиком, не отвечает ценности земли. Тогда воевода делал помету: «Дозрить», т. е. осмотреть участок земли.
Если дело могло обойтись без осмотра участка, как в случае передачи тягла отца своему сыну, и воевода пометил: «выписать», то приказная изба производила выписи из архива. Они делались на самой челобитной ниже пометы воеводы, а если нехватало места, то продолжались на дополнительных листах. Справки могли быть краткими, на полстраницы, иногда же очень подробными, на 10-20 страницах, в зависимости от сложности дела и наличия материалов в приказной избе. Если необходимых сведений приказная изба дать не могла, то писалось, что таких-то дел нет и «справится не по чему».
В частности, по челобитью Ступина приказная изба дала следующую справку: по переписной книге 207-го, т. е. 1699 года в Нижне-Илимской слободе вниз по Илиму на правой стороне на лугу находится Большая деревня, в ней 8 дворов, в том числе двор Ступина. Ступин снял в 195-м (1687) году с Осея и Лариона Жмуровых их тягло. Далее описываются межи просимого участка, упоминается Ушамский луг, Красный Яр и указываются межевые знаки: «...до заграненой лиственицы, а на той лиственице затесы по обе стороны...; до заграненой сосны, на той сосне на обоих сторонах грани». Таким образом илимская приказная изба могла по этому делу дать справки о праве владения землёй, сославшись на документы, составленные 7 -10 лет назад и точно описала грани земельного участка, упоминавшегося в челобитной.
Такие справки иногда восходят за 10-20 лет и подчас поражают обстоятельностью и точностью. Выписки подписывались лицом, их составившим, например: «Справил Андрей Березовской», «Справил Яков Стрюков».
Видимо, эти выписки читались воеводе. Он тут же выносил приговор, который записывался вслед за справкой. Если места нехватало, прибавлялся лист. Всё дело получало таким образом вид одного документа, в котором сосредоточивались все стадии разрешения вопроса.
По приведённому челобитью воевода, «слушая сей выписки, приговорил»: отца Ступина из книг выписать, тягло переложить на детей, по 1/8 десятине на каждого, просимые «порозжие земли досмотреть» и послать в Тушамскую слободу приказчику Степану Воронецкому память, т. е. указание о досмотре этих земель, для чего ему надлежало взять четырёх пашенных крестьян в качестве понятых.
Как видно, воевода не поверил сыновьям Ступина, что земли, которые они просили дать им за оброк, были свободными. Значит, пока дело было решено наполовину: воевода согласился перечислить тягло старика на его детей, но не решил вопроса о передаче «порозжих» земель.
Следующий шаг, ведущий к завершению дела, — память приказчику или служилому человеку, если приказчик мог оказаться (заинтересованным лицом в решении вопроса. Память представляет инструкцию, иногда очень подробную, но обычно на 2-3 страницах. В ней излагается кратко всё дело: тогда-то подана челобитная, о том-то; по помете воеводы выписано то-то; по приговору воеводы надлежит выполнить то-то, срок такой-то. Получив память, приказчик или служилый человек приглашает понятых, пашенных крестьян, не заинтересованных в решении спора в пользу одной из сторон. Если в данной деревне все крестьяне заинтересованы в решении в пользу одной из сторон, так что нет уверенности в беспристрастности их мнения, приказчик приглашает крестьян соседней деревни. Все эти лица в сопровождении сторон едут на поля и на месте выясняют всё необходимое.
Допустим, что требуется проверить, нет ли «залишечных» земель и сенных покосов; в этом случае может быть сделан обмер земель или же произведена глазомерная оценка, если, конечно, некоторая неточность её не затруднит решения данного вопроса. В присутствии же понятых производится опрос крестьян, на земли которых претендует челобитчик, согласны ли они поступиться излишними землями. Результаты осмотра записываются в особый документ, так называемый — «доезд». В нём указывается, кто, когда и но чьему поручению производил осмотр, оценку или обмер земли, кто был допрошен и что показал. К доезду прикладывали руки все участники его. За неграмотных «по их велению» расписывался кто-нибудь из грамотных крестьян, гулящих, посадских или низшие церковники — дьячки, пономари. Не было принято, чтобы за неграмотных крестьян расписывались служилые люди и вообще заинтересованные лица. Если крестьянин, за которого расписался по его просьбе другой человек, отрицал, что просил приложить руку, то назначалось следствие. Вызывался тот, кто подписывал, производился допрос обоих, устраивались очные ставки, вызывались свидетели. За ложные показания били «батоги», т. е. батогами.
Доезд представлялся под отпиской приказчика воеводе, который опять его «слушал» и выносил новый приговор — удовлетворить челобитчика или отказать ему.
В том деле, которым иллюстрируется изложение хода дел, в результате опроса тушамских крестьян, выяснилось, что они не желают поступиться своими «залишечными», т. е. лишними против тягла или иначе говоря — против размера государевой пашни, землями и что они «наддали полосмины ржи». Вместо 1 четверти 1 четверика (9 пудов), как предлагал платить Леонтий Ступин, они соглашались платить 1¼ четверти и 1 четверик, т. е. 11 пудов ржи в год.
На основании этого воевода оставил их «залишечные» земли за ними и отказал Леонтию Ступину. Так как вместо одного двора теперь появилось два двора Ступиных, то воевода определил окончательно так: каждому сыну дать по полчетверти десятины, т. е. по 1/8 десятины отцовского тягла, с платежом хлеба в государеву казну: Миките 2 чети без полуосмины, да вновь прибавочного полосмины, всего 16 пудов ржи; Афонасею и Леонтью — две чети без полуосмины да прибавочного полторы осмины, всего 20 пудов (арх. № 74, св. 6, лл. 88-96). Всё дело заняло 16 страниц.
Решив окончательно возникшее дело, воевода оформляет это в виде приговора. На основании приговора воеводы приказная изба составляет память приказчику, как надлежит ему поступить: отвести землю челобитчику, брать отныне хлеб не с отца, а с сыновей, принимать дополнительный оброк с тушамских крестьян, согласно их заявления, собрать с новых дворов поручные записи.
Если «на пашню строится» новый крестьянин, в соответствии его челобитной, то на него берётся поручная запись, которая приказчиком пересылается в приказную избу.
Крестьянских поручных или порушных записей сохранилось очень много, несколько тысяч. Содержание их очень однообразно. Приводим полный текст одного из этих крестьянских документов:
«1706-го году майя в 22 день Криволуцкой слободы пашенный крестьянин Василей Яковлев сын Кулебакин да Нижно-Киренской слободы пашенный крестьянин Максим Ярофеев сын Хабаров да Верхо-Киренской слободы пашенный крестьянин Фирс Иванов сын Москвитин поручились есми (чаще — есмы, реже — есмя) в Усть-Киренскую в судную избу по Нижно-Киренских пашенных крестьянех — по Флоре Иванове сыне Москвитине да по Игнатье Максимове сыне Киселеве в том, что за нашею порукою им, Флору и Игнатью, на Балахонском лугу пахать великого государя десятинную пашню, полдесятины, что здал им, Флору и Игнатью, Федор Ощепков. И с той пашни великого государя окладной отсыпной хлеб платить против окладу и всякие мирские потуги платить же с 1707-го году и впредь по вся годы беспереводно с мирскими людьми. А из Нижно-Киренской слободы, з Балахонской деревни им, Флору и Игнатыо, никуда не сотти и не збежать. А буде они, Флор и Игнатей, без государева указу тое вышеписанной пашни полудесятины пахать не учнут или окладного отсыпного хлеба в государеву казну платить и всяких мирских потугов против тягла тянуть не станут или збежат — и против вышеписанного с той их пашни, с полудесятииы, вместо их, Флора и Игнатья, окладной отсыпной хлеб в государеву казну платить и всякие мирские потуги против тягла тянуть нам, порутчикам. В том и поручную сию дали. Поручную сию по велению Максима Хабарова, Василья Кулебакина, Фирса Москвитина писал в Усть-Киренском Осип Елисеев сын Чюпров.
Василей Яковлев сын Кулебакин ручался и руку приложил.
К сей поручной записи вместо Максима Хабарова, Фирса Иванова Москвитина, по их общему велению Никита Литвинов руку приложил» (арх. № 74, л. 478).
За письмо поручной по указу взята гривна, «да за излишной столбец, кроме настоящего, шесть денег взято».
Большинство других поручных записей написано менее подробно, иногда поручителем является одно лицо.
В другой поручной, написанной 12 июля 1707 года, в Ново-Удинской слободе, записано: «...быть ему в Ново-Удинской слободе в пашне, в четверте десятины ржаной и яровой и платить ему, Василью, за нашею порукою в государеву казну с той пашни с нынешнего 707-го году по 3 четверти ржи на год безоброчно1. И никуды ему ис той пашни не сотти и не збежать и той пашни впусте не покинуть и того тягла не постановить и зернью и карты не играть и никаким воровством не воровать и не пить и не бражничать. А буде он...» Последние условия о зерни, картах и вине в дальнейших годах не встречаются (то же дело, л. 295).
Поручители обязывались в случае бегства крестьянина нести его повинности по отношению к государству и миру. Часто писалось и так: «а буде он... из пашни... куды сойдет или збежит... и на нас порутчиках пеня. А пени — что великий государь укажет».
Лицу, вновь посаженному на пашню, выдавалась так называемая «даиая» или «владенной указ». Содержание «даной» представляет изложение всего дела наделения крестьянина землёй, т. е. что он подал челобитную, что на ней были такие-то выписи и что был вынесен такой-то приговор воеводы.
«Даная» являлась бесспорным актом и с момента её выдачи никто не имел права нарушать границ отвода. Часто эти границы обходились межевщиками, ставившими межевые знаки. Такие «даные» являлись доказательными документами в течение многих десятков лет.
Наиболее ранняя «даная», времён первого илимского воеводы Т. Шушерина, дошла до нас в копии (арх. № 260, св. 29, л. 67). Так как копия делалась спустя 100 лет, около 1765 года, то язык «даной» оказался модернизированным, а местами искажённым. Ниже дан полный текст этой «даной».
«Лета 7158-го (1650) году марта в 11 день. Бьет челом государю, царю и великому князю Алексею Михайловичю всея России (вероятно, в подлиннике было: всеа Росии), а в Ылымском остроге в съезжей избе воеводе Тимофею Васильевичю Шушерину подал[и] челобитную промышленные (должно быть: промышленные) люди Костька Ермолин, Микитка Яковлев, чтоб их государь пожаловал, велел бы им быть в своей государеве пашне и велел бы им дать на великой реке Лене земли под пашню повыше Орленги, с верхнего (должно быть: с верхного) конца от Сарафаново зимовья речка и от той речки внис по Лене, по обе стороны Лены и пониж[е] Спиридоново зимовья — первый наволок, и пониже того наволока — исток. А те наволоки все лежат впусте. И по государеву, цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руссии указу и по приказу воеводы Тимофея Васильевича Шушерина, данной (вероятно: даны) Костьке и Микитке, нат тем волоком под [д]воры и под гумна и под огороды земли, по десятине человеку: в длину по восьмидесят сажен, а поперек по сороку сажен.
И на тех им местах (должно быть: местех) дворы и гумна поставить и огороды роспахать. А пашни им пахать на тех наволоках: в поле по пяти десятин, а в дву потому ж, а сена им косить на тех же лугах по 200 копен на год — изо льготы на два годы, с нынешняго 158 году да до 180 (должно быть: 160) году. А как им, Костьке и Микитке, те льготные годы отойдут — и им, после тех льготных лет на тех наволоках пахать на государя пашни по десятине. А на себя им пахать сверх того по 4 десятины свободных, без десятого снопа инных (какое-то искажение, вероятно было: «против иных») пашенных крестьян. А что будет сверх того спашут на себя пашни десяти[н] — и с той им пахоты платить в государеву казну, что государь укажет. А под скотинные выпуски отгородить им на тех же наволоках непахотных мест, смотря по своей мочи и по скоту. И на подмогу и[м], Костьке и Микитке, дано из государевой казны на лошадь и на пашенной завод по десяти рублев денег, по двои сошники да по два серпа, по два топора, по две косы. Да семена и на емена хлеба по пяти чети ржи, по чети ячменю, по три чети овса (четверопудных). Ко подлиной данной государеву, цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руссии печать земли Сибирские, Ленского волоку, Илимского острогу воевода Тимофей Васильевич Шушерин приложил.
Подленую даную крестьянин Яков Дядин принял, ево прозьбою Мирон Дядин росписался».
В этом же деле имеется копия памяти воеводы Оладьина служилому человеку Антипке Григорьеву Сорокину об отводе примышленному человеку Сеньке Мазолину по Лене «от Сарафанной речки до устья Зеленьбы речки на пустом месте, на Ленском, на покрайках, обе стороны Лены реки с островками и за островками — и с рыбными ловлями и под сенные покосы и под двор и под гумно и под огород». Сорокину поручалось выехать на указанные места «и приехав дозрить тое земли: порозжие ли те места, и по дозору обыскать ленскими тутошными окольными жильцы, пашенными крестьяны, не в даче ли у кого те пахотные места на покрайках». При отводе учинить межи и грани загранить. «И владеть ему тою землею и пахать на государя... по вся годы беспереводно в самых лутчих местах с великим радением и неоплошно... А льготы ему, Сеньке, дано по государеву указу па пять годов для лесной росчиски со 161-го (1652), сентября с первого числа да по 166 год, сентября по тож число. И в те льготные годы ему, Сеньке, на той заимке хлебной пашне роспахать (на государя 1 десятину, на себя 4 десятины) и сенные покосы и скотинной выпуск росчистить и двор себе на тех местах (должно быть — местех) построить». Сеньке в подмогу было выдано из казны: 10 рублей на лошадь, 2 сошника, 2 топора, 2 косы, 2 серпа, 5 четвертей ржи, 3 четверти овса и четверть ячменя. Подлинник этой памяти был отдан Сеньке вместо «даной, впредь для владенья» (лл. 68-69 об.).
Подобная «даная», посланная 10 января 1653 года в виде памяти приказчику, была выдана новопашенному крестьянину Якуньке Канонову (лл. 69 об.-71). В этом же деле имеется несколько десятков копий с аналогичных документов, относящихся к позднейшему времени.
Одна старинная «даная», именно 1662 года, сохранилась в делах 1736 года при заявлении крестьянина деревни Мамырской Юды Кроминина. В то время его «за малолетством» не включили в раскладку подушных дворов. «А ныне я на возрасте и желаю эту землю взять с 1737 году одну осмуху». Приложенная им к заявлению подлинная «даная» очень своеобразна и как исключительно редкий документ приводится здесь полностью (арх. № 677, св. 71, л. 84):
«Царю, государю и великому князю Алексею Михайловичю всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу и государю, благоверному царевичю и великому князю Феодору Алексеевичю всеа великия и малыя и белыя Росии и государю, благоверному царевичю и великому князю Симиону Алексеевичю всеа великия и малыя и белыя Росии бьет челом, великие государи, сирота ваш Нижного Брацкого острогу пашенный крестьянин Васька Павлов Кроминка. Милосердый государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец и государь, благоверный царевич и великий князь Алексей Алексеевич всеа великия и малыя и белыя Росии и государь, благоверный царевич и великий князь Феодор Алексеевич всеа великия и малыя и белыя Росии и государь, благоверный царевич и великий князь Симион Алексеевич всеа великия и малыя и белыя Росии, помилуйте меня, великие государи, сироту своего. Есть по Ангаре реке, вверх идучи, на левой руке Анамырь река, а на той реке Анамыре выше Смородины деревни въверх до Видиму по обе стороны Ангары — пашни. А той пахотой, великие государи, преж сего владел Иван Рожков. И ноне та пашня лежит впусте и нихто ей на владеет. И впредь бы той пашне, великие государи, вашей впусте не быть и в зароне. Пожалуйте меня, сироту своего, великие государи, той пашней и пот сенные покосы и пот скотинный выпуск и по[д] двор и под огород. И впредь бы мне, сироте вашему, вашей, великих государей, пашни не отбыть. Царь, государь и государи благоверные [царе]вичи, смилуйтеся, пожалуйте».
Документ имеет вид столбца. На обороте остались следы множества складок, образовавшихся вследствие сгибов. Там же остался едва различимый текст, который не удалось прочитать целиком: «170-го (1662)... (неразб.) по сей челобитной енисейской сын боярской Роспута Стефанов... (неразб.) по Ангаре реке збеглого пашенного крестьянина Рошкова в Смородиной деревне по Анамыре реке и по обе стороны — Ваське Кромине государева пашня пахать и своя пашня пахать и распашною землею ево Рошко[ва] и землею владеть. К сей подписной челобитной приказной человек, сын боярской Роспута Стефанов печать свою приложил».
От печати на «даной» остались прорези в бумаге и пятна.
Одна из ранних сохранившихся отводных относится к 1661 году. Крестьянский двор, получивший её, владел землями свыше 100 лет, но в 1767 г. представители этого двора «за неимением у нас конной силы и за всеконечною своею скудостию» передали часть земли другому крестьянину. «Отводная» 1661 г. была возвращена в илимскую воеводскую канцелярию, вместо чего новому владельцу земли выдаётся другой документ — владенной указ. Всё дело сохранилось и таким образом удалось извлечь из россыпи дел хлебного повытья 1767 года подлинный документ 1661 года.
Вот его содержание:
«Лета 7170-го (1661) году октября в 20 день по государеву, цареву и великого князя Алексея Михайловича всеа великия и малыя и белыя Росии самодержца и государя, благоверного царевича и великого князя Алексея Алексеевича всеа великия и малыя и белыя Росии, память воеводы Тихона Андреевича Вындомского Верхоленского острогу приказному человеку, сыну боярскому Никифору Козмину Качину, велено в Тутурской волости, промеж Леною и Тутурою реками, в мысу великого государя земли и луг — лежат де впусте — и по челобитью промышленного человека Мишки Дмитриева сына Воробья, и государи б ево, Мишку, пожаловали — велели ево, Мишку, на том месте, построить в пашню великого государя в тягло, в полудесятину. И велено ему, Мишке, тот луг отвести под пашню и под сенные покосы и под скотинной выпуск и под [д]вор и под огород Мишке Воробью со льготою. А льготы ему, Мишке, дано для роспаши великого государя десятинной пашни на два годы: на нынешной на 169-й (1661) да на 170-й год. И после льготных годов ему, Мишке, пахать на великого государя полдесятины ржи да четь десятины яровые. А пахать ему, Мишке, вверх по реке по Тутуре вместо тог[о] лугу, которой луг блиско Тутурские деревни, в мысу прож (промеж?) реками, и тот де луг отдан в мир под скотинной выпуск и под сенные покосы. А пахать ему, Мишке, на тех лугах, которые луги пахали преж сего Тутурски[е] пашенные крестьяна Семейка Иванов, Данила Иванов Зверевы, по обе стороны Тутуры реки. А межи тем лугам — е нижного конца, от Скопина Гнезда вверх до Келеру (Келору или Келоры?) реки со всеми згодьи (угодьи) и с рыбными ловли. А на себя пашню пахать ему, Мишке, полдесятины в ноле, а в ту потому же — свободных, без десятые2. А что сверх тех свободных десятин в лишке на себя пашни спашет — и с тое лишечной пахоты ему, Мишке, платить великого государя в казну по выделу молоченым хлебом. Да сенных покосов на 200 копен, да под скотинной выпу[ск] ис паханых мест на 2 десятины. А у дозору и у досмотру были Тутурск[ой] волости пашенные крестьяне: Семен Ондреев, Семен Иванов Козанец (т. е. Казанец), Иван Оксентьев Чермной, Михайло Данилов Головной, Данило Яков лев, Борис Иванов, Василей Иванов Орлов, Матвей Семенов сын Тотари[н?], Игнатей Иванов», «...жил», «...жил»3.
Документ составлен в волости, с рядом ошибок и пропусков, необычных для письма приказной избы. Некоторые слова трудно прочитать. Внешне документ построен по типу свитка, со склейками. На обороте, по склейкам написано: «К сей отводной Илимского острогу сын боярской Никифорко Качин4 отвел под пашню земли, их пашенных крестьян — по сказке, на порозжей земле и руку прило...5.
К сей отводной вместо пашенных крестьян, кои[х] в сей отводной имены писаны, по их велению Семейка Козанец (впрочем подпись неразборчива) руку при...»6.
Несмотря на многие ошибки документа, неясное изложение дела и отрывочность его (он, без сомнения, был частью целой серии связанных между собою бумаг), приведённая отводная запись представляет большую ценность.
Отводная писалась через 12 лет после образования Илимского воеводства и, очевидно, отображает первоначальный порядок наделения землёй крестьян.
По документу можно установить следующее:
1) На пашню садился промышленный человек, переходя из слоя, близкого к гулящим людям, в состояние пашенного крестьянина; 2) просимая им земля, на передачу которой был согласен воевода Вындомский, надо полагать, оказалась занятой тутурскими крестьянами, вследствие чего приказной человек, т. е. приказчик Качин отвёл челобитчику порозжие земли бежавших или умерших крестьян — вверх по р. Тутуре, около современного села Чиканского; 3) вследствие того, что участок земли, о котором просил Воробей, оказался спорным, к делу — в качестве понятых — были привлечены местные пашенные крестьяне; 4) челобитчику были выделены все угодия, которые делали его сразу пашенным крестьянином: пашня, сенокос, выгон и усадьба с огородом, а также рыбные ловли; 5) за отведённую землю Воробей должен был пахать ¾ десятины государевой пашни, весь урожай с которой шёл в казну. Если на отведённой ему пахотной земле он стал бы пахать на себя больше 1½ десятин, то обязывался сдавать ⅒ часть урожая в виде выдельного десятинного хлеба; 6) в первые два года пользования землёй он освобождался от обязанности пахать на государя.
Повидимому, в наделении землёй Воробья, приказной человек несколько отошёл от принятых тогда норм, а именно: во-первых, установил необычно малое соотношение между государевой и свободной пашней, равное 1:2, тогда как обычное соотношение составляло 1:4; во-вторых, дал льготный срок меньше обычного: два года вместо четырёх, причём не предусматривалось подмоги.
Объяснить эти отклонения очень трудно; вероятно, они были обусловлены индивидуальными причинами, например, сравнительно высокой обеспеченностью челобитчика, а может быть — противодействием мира, в среду которых приходил извне чужой человек.
Но, может быть, эти отклонения обусловливались крупным наделом — к пашне было дано около 20 десятин сенокосов и 2 десятины выгона.
Имя Воробья встречается до конца XVII века, причём он в 1699 году пахал ½ десятины ржаной и ½ десятины яровой, уже ничем не отличаясь от тутурских пашенных крестьян и неся равные с ними платежи.
Его сыновья широко расселились по р. Лене и отчасти по р. Тутуре в пределах Тутурской волости, но уже назывались Воробьёвыми. Видимо они явились основателями двух деревень Воробьёвых, существующих до настоящего времени.
Такие «даные» встречаются в Илимском архиве очень часто, но обычно в виде копий, так как подлинники выдавались крестьянам. В начале XVIII века за выдачу даной взыскивалась особая плата в размере 25 алтын. В случае её утери приказная изба выдавала копию за особую плату. Судные волостные избы, за редким исключением, прав выдачи «даных» не имели.
Итак, документация наделения землёй и движение земельных дел проходили следующие стадии: 1) челобитная; 2) помета воеводы; 3) выписка приказной избы; 4) приговор воеводы; 5) доезд (если требовалось); 6) память приказчику; 7) даная; 8) поручная.
Таких дел сохранились многие сотни. Часто они собраны в особые для каждого года книги хлебного повытья, иногда по 500 листов. В деятельности воевод земельные дела занимали одно из самых видных мест и отнимали у них большую часть их служебного времени.
На основании наделения крестьянина землёй у него возникали точно определённые платёжные обязательства к государству.
Документация и порядок прохождения дел, связанных с платежом крестьянином отсыпного хлеба, осуществлялись в следующем порядке.
Имя крестьянина, получившего землю и обязанного платить отсыпным хлебом, или имя хлебного обротчика, обязанного платить хлебный оброк, заносилось в «окладную десятинного и оброчного хлеба» книгу. Обычно на челобитных, по которым закончены все стадии илимского земельного делопроизводства, только что описанного можно встретить отметку: «в окладной книга справлен». Окладная книга представляет список всех крестьян Илимского воеводства, записанных по волостям.
Первоначально крестьяне пахали государеву десятину, сбор с которой поступал в казну. Поэтому окладные книги этого периода отмечают только размер государевой пашни, не содержа данных о количестве сдаваемого в государеву казну выдельного хлеба.
Вот пример такой окладной книги:
«Книга окладная великих государей десятинной пашне имянная пашенным крестьяном Илимского острогу и уезду волостей 195-го (1687) году при стольнике и воеводе при Илье Андреевиче Змеове — сколько в Ылимском уезде в волостях прежняго строения пашенных крестьян в пашне, хто что по окладу десятинные пашни пашет и кто ис пашни выбыл и в те выбылые места построен и хто за десятинную пашню великих государей в казну платит годовой оброк отсыпным хлебом, и по скольку им, пашенным крестьяном, против того десятинного тягла дано пахать на себя свободных десятин — и то писано в сей окладной книге особь статьями.
Верхная Илимская волость, а в ней пашенные крестьяне по окладу десятинные пашни пашут: по десятине ржи, по десятине яровой. А против того дано им на себя пахать свободных по четыре десятины ржи. А которые пашут по полудесятине ржи, яровой тож — и тем дано по две десятины ржи. А за тем с лишние их крестьянские пахоты вместо прибавочного тяглаемлется с них пятой сноп.
Деревня Шестачковская, а в ней пашенный крестьянин Прошка Варфоломиев сын Шестаков, по окладу пашни пашет десятину ржи, десятину ярового» (арх. № 33, св. 3, начало дела).
По этому трафарету идёт список всех крестьян. Если произошли какие-нибудь изменения, например раздел двора, то это отмечается в самой окладной книге. Внимательно изучая такие отметки, можно восстановить многие подробности жизни почти каждого двора.
С переходом в начале XVIII века на отсыпной хлеб, в окладных книгах стали интересоваться главным образом размером платежа. Несмотря на то, что таких книг сохранилось 5-6, лишь у одной есть начало:
«Книга окладная десятинной пашне всего Илимского уезду острогам и слободам и пашенным крестьяном и обротчиком имянная. Сколько во всем в Ылимском уезде в острогах и в слободах прежняго и нового строения по окладу за десятинное тягло и с лишних пашенных земель и с сенных покосов пашенные крестьяне и крестьянские дети и обротчики платят отсыпным хлебом — и коликое число четвертей, о сем значит в сен окладной книге ниже сего имянно.
Верхо-Илимская слобода. Михайло Макаров сын Барахтенов с четверти десятины ржаные, яровые тож платить две четверти бес полуосмины ржи» (арх. № 106, св. 11, начало дела).
И так идёт перечень всех крестьян и обротчиков Илимского воеводства. Впрочем, данная книга не имеет конца.
Каждое лицо, внесённое в эту книгу, было когда-то построено в пашню по челобитью; на каждого крестьянина, следовательно, в приказной избе хранилось дело наподобие рассмотренного выше. Конечно, бывали и ошибки. Так как крестьянин точно знал размер платежа хлеба, что было записано и в его челобитной и в «даной», то практически оказывалось невозможным предъявить больший размер платежа, чем значилось в окладной книге, без риска встретиться с протестом. Если вкрадывались ошибки, то они по хранившимся делам могли быть исправлены. Пашенные крестьяне Орленской слободы Алексей и Кирило Чийных в 1727 году подали челобитье воеводе, что на них сверх их окладного десятинного тягла наложено 3 чети ржи, «а об оном отсыпном хлебе в Ылимской земской канцелярии (т. е. в приказной избе) никакого от нас прошения (слово Петровской эпохи) и никогды не бывало». Воевода велел своим подьячим дать справку; в выписке значится, что эти 3 чети написаны рукой подьячего Григория Торлопова «и признатно, что оной подьячей Торлопов состроил то собою». Воевода велел оброк с челобитчиков снять и наложить его на тех, кто был действительно им обложен (Россыпь, № 71, св. 8, лл. 217-220).
Воеводская приказная изба ежегодно, перед началом сбора хлеба, делала выписку из окладных книг для приказчика каждой волости, где указывала поимённо всех крестьян и размер платежа. Все такие выписи или росписи погибли, за исключением одной. Гибель объясняется очень просто — волостные архивы не сохранились. Лишь случайно одна из росписей вернулась в илимскую приказную избу, вследствие чего избегла участи себе подобных. Начало её: «1721-го году. Роспись илгинским пашенным крестьянем и обротчиком, с кого имяны с крестьян и с обротчиков в Ылгинской Знаменской слободе на Усть Илги реки в государевы житницы собрать илгинскому приказчику Якову Сенотрусову з десятинного их тягла десятинного и оброчного хлеба в государеву заорленую осмину под гребло, впредь на будущей 722 год. А с кого имяны и то писано ниже сего. Максим Трифонов сын Чайкин [с] сыном Петром з десятины 12 четвертей ржи» (арх. № 136, св. 14).
Всего список охватывает 78 пашенных крестьян, 11 хлебных обротчиков и 45 обротчиков, плативших поголовный оброк. В росписи 12 листов, против имён некоторых лиц сделаны для приказчика различные пояснительные приписки, чтобы не было недоразумений, например: «с сутяжной земли», с «Чечековского лугу», «с залишечной земли но розделу», «вместо Данила Чекотеева», «что женился в Ылгинску у Широколобова на дочери».
Приказчик, получив роспись и указания к ней, объявляет крестьянам, кто, сколько, когда и куда должен сдать хлеб. Но самому ему права приёма хлеба не дано, это поставило бы крестьян в прямую материальную зависимость от их ближайшего правительственного чиновника. Хлеб принимает житничный целовальник. До начала XVIII столетия эти целовальники выбирались крестьянами, а с этого времени — посадскими. При житничном целовальнике в дни приёма находился писчик судной избы. Поступающий хлеб записывался в сборные хлебные книги. Образец такой книги приводится в другом месте настоящей работы. Черновая книга обычно оставлялась у житничного целовальника, как оправдательный, доказательный или справочный документ, а беловая книга направлялась в Илимск, где сверялась с отчётом приказчика и с окладными книгами.
Книги эти рассматривались воеводами как первичные документы, на основании которых производился сводный учёт.
Могли ли быть злоупотребления с этими книгами? Понятно могли. Арена для злоупотреблений была безгранична. Однако известной защитой крестьянина в таком случае могли служить так называемые отписи, т. е. квитанции, которые писал писчик при приёме хлеба. Отписи заверялись приказчиком. Покажем на примере, как пригодились однажды крестьянам эти отписи.
12 апреля 1720 года приказчик Илгинского острога Иван Блохин, получивший наказ собрать «доимки» с пашенных крестьян, сообщил, что он не может в ряде случаев выполнить этого поручения. В частности, он ссылается на 5 крестьян, включённых илимской приказной избой в список недоимщиков, которые предъявляли ему отписи в приёме от них хлеба бывшими приказчиками Яковом Сенотрусовым и Петром Щегориным. Судьба всяких квитанций известна — их берегут некоторое время, а затем выбрасывают. Поэтому нельзя ожидать, чтобы они оказались в делах Илимского воеводства. Но тут произошёл несколько необычный случай: по книгам крестьяне числятся в недоимщиках и в то же время на руках у них квитанции. И Блохин пересылает в илимскую приказную избу 5 отписей, засаленных и измазанных. Носили их, может быть, в шапках, в карманах, за пазухой. Благодаря случаю можно привести этот редкий документ: «1717го году марта в... день. Илгинской приказной Петр Щегорин взял в казну великого государя на нынешней 717-й с ылгинского пашенного у Семена Григорьева сына Воронина с полудесятины 6 четвертей ржи, да с оброчной пашенной земли оброчного хлеба четверть с четвериком ржи взято же. В том ему сию и отпись дал. Отпись писал Карп Ярыгин». На обороте подпись: «Петр Щегорин».
17 мая воевода Иван Литвинцов велел, сыскав Щегорина: «Расспросить в том, вышеписанного крестьянина в государеву казну хлеб он брал ли и такую отпись за своею рукою ему дал ли. И буде тот хлеб брал, в приемные свои хлебные книги зачем не записывал. И куда тот хлеб девал — в государевы ль житницы принимал или сам тем хлебом корыстуетца». В июле Щегорин в допросе заявил, что расписку дал по записке писчика, а почему хлеб не записан в книги, не знает.
Таким образом пять крестьян, сохранив отписи, помогли раскрыть злоупотребление и защитили себя от вторичного взыскания налога.
Поступивший в государевы житницы хлеб расходовался только по распоряжению воеводы: отправлялся в Якутский острог, выдавался в виде хлебного жалованья служилым людям или крестьянам в семенную ссуду, шёл на винокурение и прочие расходы.
Если хлеб отправляется в Якутск, то в приёме его якутские приёмщики дают расписку приказчику, который прилагает её к отчёту за истекший год. Весь остальной расход также подтверждается расписками.
Поступившие в приказную избу отчёты приказчиков сводятся в общую книгу и воеводе выписывают содержание её в краткий обзор, «в доклад воеводе». На основании этого воевода пишет доклад в Москву, в Сибирский приказ, и сопровождает его предположениями на следующий год, так называемой пометой.
Вся документация по хлебу представляется на основании сказанного в следующем виде: 1) окладная книга; 2) роспись крестьянам; 3) хлебная приёмная книга; 4) отписи; 5) расписки якутских приёмщиков или илимских служилых людей; 6) отчёт приказчика; 7) сводный доклад воеводе; 8) доклад в Сибирский приказ с пометой на следующий год.
Заканчивая рассмотрение системы документации и порядка прохождения дел в Илимском воеводстве, необходимо притти к выводу, что возможности злоупотреблений не были здесь более широкими, чем в каких-нибудь других условиях в последующие времена. Система документации государевых ценностей была достаточно совершенной, по крайней мере, с формальной стороны к ней трудно предъявить сколько-нибудь обоснованные претензии. Она преследовала чисто деловую цель — защитить имущественные интересы государства. Но поскольку пашенный крестьянин был главным плательщиком в государеву казну, государство стремилось и ему предоставить возможно полную защиту его прав и интересов от незаконных посягательств правительственной агентуры.
Всё это не исключало, понятно, ни злоупотреблений, ни несправедливостей. Последним содействовала поголовная неграмотность крестьян и почти полная невозможность одному лицу жаловаться на воевод. Жалобы не всегда были под силу даже целым крестьянским коллективам, так как обычно по жалобам нужно было ехать в Москву, а позднее — в Иркутск. В решении земельных споров воевода легко становился на сторону сильного. Но нельзя забывать, что он во многих случаях остерегался затрагивать мир, так как жалобы коллектива крестьян на воеводу всегда приводили к производству сыска.
1 Обычно — «без доимки».
2 Т. е. без уплаты десятой части урожая.
3 Это концы подписей, начало которых на обороте документа.
4 Отец Ивана Никифоровича Качина, исправлявшего воеводскую должность в 1696 году и долгое время выполнявшего многие важные дела в Илимском воеводстве.
5 Конец подписи помещен сразу за текстом отводной.
6То же.
<< Назад Вперёд>>
