Пашенные крестьяне и хлебные обротчики
Опорой экономики Илимского воеводства и русской государственности был пашенный крестьянин. Вокруг него складывались остальные группы населения воеводства, которых он снабжал хлебом и другими произведениями сельского хозяйства. Он нёс бремя государственных, воеводских, мирских и церковных тягот, утверждая русскую культуру, язык, обычаи и веру на дальнем востоке тогдашней Руси. Он был зачинателем земледелия, впервые ставя опыт по возделыванию стародавних культур в горно-таёжном крае и в этом отношении является нашим учителем.
В илимском, да и вообще в сибирском пашенном крестьянине, с большой силой проявились главные черты народа, представителем которого он здесь был — его бесстрашие и сметливость, упорство и любовь к труду, умение работать в необычайной обстановке и устанавливать правильные и мирные связи с подчинёнными народами, сохраняя свою национальную самобытность.
Именно крестьяне составляли основное ядро населения Илимского воеводства, несмотря на крайне тяжёлые естественно-исторические условия для сельскохозяйственного освоения Ангаро-Илимо-Ленского края.
Расселяясь по обширным пространствам северного Предбайкалья, пашенный крестьянин сам или по указанию воеводы подыскивал угожее место, получал согласие воеводы и передвигался сюда с семьёй, скотом, парой сошников, топором и косой. Где-нибудь на берегу реки или речки ставился двор, поднимался залог, подчищалась тайга, отгораживалась поскотина. Крестьянин ставил двор, делал соху, бороны, заводил лодку и сети, стремясь в первый же год посеять хлеб, коноплю, завести огороды. Земля, лес и река были естественной обстановкой его хозяйственной деятельности, объектами его труда.
Так возникала деревня в составе одного — двух дворов, которая по имени поселыцика получала и своё название. Если окрестные угодья позволяли поселиться другим крестьянам, то к возникшему двору приселялись новые дворы. Создавались двух — трёхдворные деревни, существовавшие так десятилетиями.
Несмотря на то, что с первой сошной борозды, а может быть, с первого удара топора в тайге, у поселыцика возникали многие обязательства — несение государева тягла, гоньба подвод, платёж мирских сборов, пашенный крестьянин в большей мере, чем помещичий крестьянин сохранял хозяйственную свободу, личную независимость и сознание своего общественного положения.
Само название или «чин» пашенного крестьянина звучало с достоинством, отмежёвывая носителя его от боярских крестьян, помещичьих крестьян, архиерейских крестьян, патриарших крестьян, монастырских крестьян предуральской Руси.
Конечно, и здесь проявлялось — и чем дальше, тем сильнее — принижающее человека давление крепостнической Руси. Но все исследователи крестьянства отмечали более свободное положение государственных крестьян по сравнению с помещичьими крестьянами. Черносошные волости северной Руси были менее угнетены и более обеспечены, чем крестьяне центральных областей страны. Сибирский крестьянин, вне сомнения, жил в более человеческих условиях, чем крестьянин, принадлежавший какому-нибудь помещику или помещице.
Можно к этому добавить, что слово «мужик» никогда не прилагалось к пашенным крестьянам Илимского воеводства. Это слово употреблялось невероятно редко и встречается лишь в приложении к бурятам: «брацкой мужик Бартахай»Укажем, наконец, что слово «пашенный» не сопрягалось названиями других групп крестьянства. Говорили: хлебный обротчик, крестьянский сын, не прилагая эпитета «пашенный». Даже потеряв своё положение и опустившись до уровня подворника, пашенный крестьянин нередко сохранял тень былого состояния и именовался: отставной пашенный крестьянин, прежней пашенный крестьянин или короче — «прежней пашенной».
Можно лишь в общих чертах указать, из каких слоев населения создавались, а затем пополнялись кадры пашенных крестьян.
Основная часть их происходила из элементов, добровольно осевших на пашню, из так называемых промышленных и гулящих людей, которые уходили из центральных областей Руси, преимущественно из её северных уездов, где не было помещичьего хозяйства и откуда уйти было проще, чем из других районов. Кроме того, через эти волости шёл путь на восток, который естественно притягивал недовольных людей и давал им возможность перебираться в более свободную Сибирь. В первую очередь прочно оседал на пашню в Сибири тот, кто имел опыт в земледелии, кто сам был крестьянином. Воеводы охотнее всего помогали таким выходцам с Руси, особенно женатым, обзаводиться крестьянским хозяйством, и Сибирский приказ давал многочисленные указания о приверстании на пашню в первую очередь из таких элементов. Шушерин писал: «велено мне... называти на твою государеву пашню во крестьяне вольных гулящих людей ис подмоги и изо льготы» и сообщал в Сибирский приказ, что он устроил из промышленных и вольных гулящих людей в 1643 году 24 человека. В 1652 и 1653 годах было устроено «новоприборных» крестьян 41 человек. В 1655 году, вместо бежавших в Дауры крестьян, преимущественно из ссыльных людей, были повёрстаны в крестьяне 3 человека «из службы», т. е. служилые люди и 5 промышленных и гулящих людей. В те же годы воеводой Оладьиным посажено на пашню 32 человека, в том числе 9 из промышленных и вольных гулящих людей, 2 служилых человека, 3 крестьянских и казачьих сына.
В 1668 году, при создании земледелия на р. Бирюльке, на пашню осели 9 человек из «вольных людей» и 7 ссыльных крестьян.
В 1673 году «посажены на льготу» 15 человек. При объезде деревень Илимского воеводства в 1699-1700 годах воевода Качанов устроил на пашню около 10 человек. Таких примеров можно привести ещё очень много.
Вторым источником пополнения крестьян являлись ссыльные, в первую очередь ссыльные крестьяне. В большинстве случаев это не были преступники, опасные для общества. Ехали они с жёнами и детьми, целыми семьями, иногда целыми деревнями. Таковы ссыльные черкасы, попавшие в 1642 году в Енисейск в числе нескольких сот человек, часть которых была устроена в крестьянство на Лене. Таковы крестьяне Верхотурского уезда, первоначальные засельщики Ново-Удинской слободы.
Эти две группы — гулящие люди и ссыльные крестьяне имели большое значение в образовании илимского крестьянства в первые десятилетия существования Илимского воеводства. Впоследствии, к концу XVII века, когда ослабла помощь правительства при устроении на пашню, гулящим и присыльным людям оседать стало очень трудно и они становились обычно работниками у пашенных крестьян. Главная часть новых крестьянских дворов с этого времени образуется путём выдела из крестьянских хозяйств, ставших в известной мере старожильческими.
Прочно устроившиеся пашенные крестьяне не оставались однородной группой. Часть из них, и не малая, вела трудную жизнь малообеспеченных людей. Некоторая часть, пользуясь сравнительно умеренным обложением, свободой от помещичьей эксплуатации и лёгкой возможностью найма батраков и «строшных работных людей», образовала зажиточную часть илимской деревни, основу будущего кулачества. Подробнее об этом явлении будет сказано при анализе хозяйства пашенных крестьян.
Садившиеся на пашню вольные и присыльные люди в первые годы заселения Илимского края вели однотипное хозяйство, несли равное тягло, пользовались одинаковыми правами и получали общее название пашенных крестьян. Но с течением времени в этой однообразной среде проявляются признаки неоднородности. Одни ведут крупное, другие мелкое хозяйство и, в некотором соответствии с этим, у одних дворов увеличивается, у других уменьшается размер государевой пашни. Незаметно, сперва как бы в виде исключения или отклонения от правила, меняются и формы обязательств отдельных крестьян в отношении к государству. А вслед за этим появляются и новые термины, да и самое название «пашенный крестьянин» приобретает большую определённость.
Ещё в списке крестьян, устроенных на пашню в 1641-1651 годах, идут неразличимые Ивашки, Фомки, Якуньки, Андрюшки и т. п.
Но уже в списке 1659 года появляется три вдовьих двора. Затем начинают встречаться бобыли и крестьянские дети. Если они не могли пахать, то превращались в подворников или гулящих людей, а тягло их передавалось другим пашенным крестьянам. Некоторые из таких слабых дворов, не имея сил нести полное тягло, резко уменьшали запашки, иногда отказываясь от надела и платили хлебный оброк. Так появились оброчные крестьяне или хлебные обротчики. В число хлебных обротчиков стали попадать и другие слабые в хозяйственном отношении слои илимского населения, у которых не было возможности стать пашенными крестьянами. К тому же правительственная помощь в устройстве на пашню к концу XVII века сильно сократилась. С этого времени крестьянские дети, бобыли, присыльные и гулящие люди, новокрещенные и им подобные группы усиленно «изброчивались» воеводами, делались хлебными обротчиками.
Таким хлебным обротчикам предоставлялось право пахать свободные земли, например, пашни бежавших или ослабевших крестьян. Хлебные обротчики представляли группу маломощных крестьян, не получивших земли в постоянное пользование, полухозяев-полуработников с неустойчивым имущественным положением. Значит, это был промежуточный переходный слой сельских жителей, стоявших между пашенными крестьянами и бестяглыми элементами деревни. Этот слой пополнялся не только из неимущих элементов населения Илимского воеводства, но и из ослабевших хозяйств пашенных крестьян, посадских, служилых и казаков.
В свою очередь, обротчики, или оброчные крестьяне, не представляли вполне устойчивой группы сельских жителей. Часть из них при благоприятных условиях переходила в пашенные крестьяне, оформляя это через воевод и получая «даную» на землю вместе с пашенным тяглом, другая часть опускалась ниже, пополняя ряды подворников, работных людей и нищих.
Хлебные обротчики оказывались самым неустойчивым звеном илимской деревни, они давали наибольшее число беглых и в трудные годы почти целиком становились недоимщиками. Часто незначительные затруднения, легко переносимые пашенными крестьянами, ломали слабое хозяйство хлебного обротчика, без надежды на восстановление.
С начала XVIII века воеводы стали усиленно зачислять в число обротчиков всех тех, кто не нёс тягла, в том числе присыльных и гулящих людей. Но редкий из них пахал в действительности, подавляющая часть зарабатывала хлеб и для пропитания и для сдачи государству посредством продажи своей рабочей силы. Вследствие этого появилась необходимость отличать хлебных обротчиков, имевших пашни, и поголовных обротчиков, которые пашни не имели. Огульное зачисление бобылей, крестьянских детей, присыльных и гулящих в обротчики привело к сильному росту их числа.
В таблице 11 показано число хлебных и поголовных обротчиков и их удельный вес в крестьянском населении Илимского воеводства.
Число обротчиков в последней таблице дано: для 1695, 1967, 1700 и 1702 гг. без волостей, отходивших к Якутскому воеводству, для 1699 года с включением этих волостей, а по 1710 и позднейшим годам — для всех волостей Илимского воеводства, включая Братскую и Кежемскую.
Как видно из таблицы, удельный вес обротчиков менее чем за 30 лет с нескольких процентов поднялся до ⅓ части сельского населения Илимского воеводства.
Хлебных обротчиков, пахавших пашню и плативших за неё рожью, в 1723 году было 89 человек, поголовных обротчиков, которые не имели пашни даже в уменьшенном размере и лишь иногда пользовались покосами, числилось 327 человек, крестьянских и казачьих детей 25 человек.
Таблица 11
Группировку обротчиков по социальному происхождению показать очень трудно, так как под этим термином обезличивались самые разнородные слои. Но для 1699 года удалось построить следующую таблицу (12):
Таблица 12
Перечень групп, из которых образовался сложный и пёстрый состав обротчиков, даёт представление о них, как о перекидном, промежуточном слое между пашенными крестьянами и деклассированными элементами.
Вся пёстрая группа хлебных и поголовных обротчиков хотя и являлась сельским населением, но не может быть отнесена к крестьянству без крупных оговорок. Лишь хлебные обротчики, пахавшие на свободных клочках, могут считаться крестьянской беднотой. Остальные категории являлись чаще всего батраками, не имевшими ни надела, ни средств производства.
Обротчики не участвовали в мирских делах пашенных крестьян, не несли подводной гоньбы и не избирали представителей крестьянского мира. Это была не только обездоленная, но и в подлинном смысле слова безмолвная часть илимской деревни.
<< Назад Вперёд>>
