Заселение пашенными крестьянами Ангаро-Илимо-Ленского междуречья
Одним из первых землепашцев оказался, как это известно из литературных источников, Ярофей Павлович Хабаров. Около 1639 года он завёл пашни вблизи устья реки Куты, вероятно, в той местности, которая изображена на фотоснимке 4. В одном из челобитий на имя царя он писал: «в прошлых, государь, годех для прежних государей и для твоей государеве прибыли проведал я, холоп твой, на великой реке на Лене соляные промыслы и пашни. А проведав, государь, пашни и варницы устроил». За это было велено выдать Хабарову 500 рублей. «Да воевода Петр Петрович (Головин) про твой государев обиход взял у меня хлеба — ржи на 3 тысячи рублев». Хабаров жалуется, что он «от Дмитрея Зиновьева изувечен и меж двор скитаюся и за бедностию голодом помираю». Он просил приверстать его в службу и пожаловать. Далее следует перечень заслуг Хабарова, начиная с Даурского похода 1648 года, а на обороте сделана помета: «163 (1655) года июня в 5 день государь пожаловал, велел службы ево выписать»1.
Запашка была, видимо, значительная, так как Хабаров ссудил воеводу не одной тысячей пудов ржи. Но уже в 1641 году якутский воевода Пётр Головин, знавший крайнюю нужду государства в хлебе, приехав на Ленский волок в Илимский острог, «взял на государя», т. е. отобрал эти пашни у «старого опытовщика у Ярафейка Хабарова» и посадил на неё 5 якутских служилых людей — Исачка Максимова, Михалку Костянтинова, Семейку Родионова, Марчка Микитина и Ондрюшку Кирилова «из найму на урочные годы», на 3 года. Эти служилые люди были обязаны пахать по 3 десятины на человека, т. е. всего 15 десятин. Из казны им было выдано по 2 лошади, по 2 сошника, по 2 серпа, по 2 косы и по 2 хомута2.
Из государевой же казны выдавались и семена. Весь сбор с этой пашни шёл в казну. Кроме того, каждый служилый человек должен был возить по 940 пудов грузов от Илимска до устья р. Муки.
За свою работу они получали по 20 рублей в год. Кроме того им выдавалось жалованье — одному 5 рублей, остальным по 4¼ рубля деньгами, по 3½ четверти ржи, по 4 четверти овса и по ⅓ пуда соли. Сверх этой оплаты они могли «насеять (в этом слове в документе допущена описка) без десятово снопа — на человека по 2 пуда ржи». Это условие нужно понимать так: каждый имел право сеять на себя по 2 пуда ржи, т. е. около ⅓-¼ десятины, без уплаты ⅒ части урожая. Если же служилый человек сеял больше этой величины, то за излишек своей пашни он должен был вносить в государеву казну десятый сноп, т. е. ⅒ часть урожая.
Воевода Шушерин, сообщая в 1650 году об изложенном в Москву, указал, что урочные годы прошли и служилые люди просят их отпустить. Лошадей, данных им в своё время, теперь почти не осталось, сошники и прочий инвентарь «у них придержались и все де они пашут своим заводом». Кроме того служилые люди требовали плату за подводную гоньбу.
Воевода, боясь отпустить служилых людей, просил указаний и, между прочим, прибавил: «в пашню, государь, охотников мало».
Ответ Москвы, помеченный 30 августа 1651 года, получил, воевода Оладьин, так как Шушерин к этому времени умер: служилых людей не отпускать, велеть им быть на пашне, денег за провоз не давать, если можно, то уменьшить им плату3.
Как видно, Сибирский приказ считал такой способ получения хлеба выгодным, тем более, что, если верить сообщению, посланному в Москву в 1647 году якутскими воеводами Василием Пушкиным и Кириллом Супоневым, урожаи на этой пашне были хорошие. Вот приведённые ими цифры: в 1644 году ушло на 15 десятин 75 пудов ржи, «ужато» в 1645 году по умолотным книгам целовальника Дёмки Пахорука 15818 снопов, вымолочено 2228 пудов 20 гривенок4. Таким образом с десятины был получен урожай в 149 пудов или сам 29,7! С одного снопа намолочено 5,6 фунта. Такие сборы, особенно близ Усть-Кутского острога, встречались чрезвычайно редко.
Наоборот, служилые люди были недовольны заключённым соглашением. Не без причины просили они отпустить их с пашни.Одни из них, Марчко Микитин, бил челом в 1647 году о своих нуждах. Он сообщал, что сеял ежегодно по три десятины и намолачивал с них по 400 пудов и больше, возил грузы за волок, одним воеводам дал около 30 подвод — «А преж сего, государь, дорога зимная конная но Лене не бывала, потому что место пустое». Он же собирал ясак и «суды» делал. «А на твою государеву пашню на всякой год наймовал по 2 человека срошных. А найму давал опроче хлеба, по 20 рублев на лето человеку, а хлебных запасов покупал на них по 20-ти ж пуд человеку». Он жалуется что «должал и обсиротал великими кабальными неоткупными долгами, потому что на Лене люди дорогие и хлеб дорогой». Микитин сообщает также, что в 1646 году он распахал сверх государевой пашни «непаханой пустой земли на собя вновь», но воевода Пушкин не дал ему льготных лет и уже с первого хлеба взыскал в казну десятую часть урожая — 50 пудов ржи (там же, лл. 357359). Это челобитье попало в Москву, по нему была сделана подробная выпись из дел Сибирского приказа, но конца дела нет, да и самая выпись по склейкам сильно попорчена (лл. 360-363).
Второе хозяйство илимского «слободчика». Ив.Никон. Сверчкова, упоминаемое в литературе5, и вовсе не имело никакого значения в развитии илимской пашни. В списках крестьян, поселённых с 1645 по 1652 год числится «в пашне торговой человек Ивашко Никонов Сверчков», но уже в следующем году в росписи заимок отмечено, что за торгового человека пашет Фомка Абрамов на бывшей Сверчковской заимке. В списках 1655 года здесь нет и Фомки. В 1667 году его имя встречается среди усть-киренских крестьян. Местность, где пахал Сверчков, находится несколько ниже устья р. Кутолаки, она долго называлась Сверчковским лугом; с 1690 года там была мельница Киренского монастыря. В настоящее время на устье р. Кутолаки находится дер. Лужки, вероятно, получившая своё название от Сверчковского луга.
Приведённые материалы проливают свет на многие важные вопросы начального развития земледелия в тех краях. В особенности следует отметить два обстоятельства: 1) так называемые слободчики не играли существенной роли в развитии земледелия в Илимском крае, как это имело место в воеводствах Тобольского разряда. Хабаров оказался в этом смысле одиночкой и пахал на устье р. Куты не более 3 лет, перенеся ненадолго своё внимание на местности в устье р. Киренги, 2) государство сделало попытку создать в подлинном смысле слова государеву пашню, обрабатываемую служилыми людьми. Но это был единственный случай, притом не очень долговременный. Последние сведения о государевой пашне «у Соли» встречаются в 1650 году, после этой даты она исчезает навсегда. Исачку Максимова и Ондрюшку Родионова не удаётся обнаружить ни в одном из последующих документов. Но в списках пашенных крестьян можно отыскать Мишку (Михалку) Костянтинова в Усть-Кутской волости в 1653 (по двум спискам), в 1659 и в 1663 годах. Марчко Микитин также оказался крестьянином и имя его обнаруживается в той же волости до 1663 года, когда он стал ямским охотником. Наконец, Ондрюшка Кирилов тоже превратился в пашенного крестьянина, но исчез после 1653 года.
Следовательно, государева пашня, в собственном смысле слова, перестала существовать около 1651 года.
Дальнейшее развитие земледелия в Илимском крае приняло форму крестьянского хозяйства. Государева пашня, как особое хозяйство, исчезло. Она преобразовалась в некоторую долю пашни крестьянина, рассеявшись по всему пространству Илимского воеводства; она шла за каждой крестьянской сохой в течение всего XVII столетия, связывая свою величину с собственной крестьянской пашней в соотношении 1:4. Еще позднее, в XVIII столетии, ей было суждено превратиться в номинальную площадь, в некоторую условную единицу, по которой определялась величина хлебных платежей крестьянина государству.
Когда в 1672 году тобольский сын боярский Афанасий Ушаков по поручению Сибирского приказа и тобольского воеводы производил проверку постановки пашенного дела в Илимском воеводстве, он обратил внимание и на отсутствие здесь особой государевой пашни. В своём докладе о результатах осмотра государевых и крестьянских пашен он констатировал: «...в Ылимском остроге и в уездных острожках и волостях государевы десятинные пашни пашенные крестьяне пашут в своих собинных полях всяк порознь»6.
Объясняя Сибирскому приказу причины ликвидации государевой пашни, как особого хозяйства, воевода С.О. Оничков в 1676 году писал: «А блиско острогов и сел и слобод, особо от крестьянских и служилых и посацких людей пашен, великого государя пашни поль против иных городов учинить негде никоторыми делы, потому что у острогов и у сел и у слобод пространных пашенных мест нет, а пашенные крестьяне селены по Илиму и по Лене и по сторонным рекам, у рек по берегам и по лушкам. А на горах пашенных мест нет, потому что горы каменные и места худые и леса неугожие. В розни между деревнями езду верст по 5-ти и по 10-ти и по 20-ти и по 30-ти и по 40-ку и больщи»7.
Но отбирая землю у Хабарова и создавая там государев хозяйство, вся продукция которого шла в казну, воеводы понимали, что это — экстраординарная мера, способная дать очень немного хлеба в новом пустынном крае. Необходимо было иметь повсеместное, устойчивое и дешёвое производство хлеба. Подобную задачу правительство решало в Западной Сибири, опираясь на пашенных крестьян. Оно уже имело большой опыт по организации земледелия от Верхотурья до Енисейска. И методы и опыт по созданию там пашни надлежало перенести и в Илимский край. Метод заселения занятых областей заключался в поддержке крестьян, казаков и гулящих людей, оседавших на пашню по своему почину и в переводе людей на новые места из другие частей Сибири. Но прежде чем начать такой перевод требовались знать — где и сколько людей можно устроить на пашню. Каждому воеводе вменялось в непременную обязанность срочно определить места заселения и их поселенческую ёмкость, «высмотреть угожие места под пашню». Поэтому вскоре после овладения краем начинаются поиски пригодных для земледелия мест. Вначале внимание воевод останавливается на среднем течении р. Илима, на местностях вниз по Лене от Усть-Кутского острога до Тунгусского волока (будущая Чечуйская волость) и вверх по этой же реке до Верхоленского Братского острожка. Якутский воевода П. Головин уже в 1641 году устраивает на пашню около Чечуйского острога первых пашенных крестьян. Якутские воеводы В. Пушкин и К. Супонев при проезде в 1645 году «высмотрели» на р. Илиме, «не дошедь до волоку дня за 2 или за полтретья, против Тушамы речки по обе стороны 3 елани. На одной... по смете на ней чистой пашенной земли десятин со 100 и больше, а на двух еланях будет десятин по 50. А меж ими, государь,... пашенные земли десятин по 10, а на иных по 15 и по 20 и по 30. И на тех, государь, на всех еланех пашенных крестьян посадить мочно человек с 50 и больши»8.
Речь здесь идет о местности около современного с. Нижне-Илимского, примерно от Большой Деревни до Заусаевой. «Высмотр» земель выше Усть-Кутского острога был начат, как только русские овладели этой частью края. В одной из дьяческих помет на отписке якутских воевод было сказано: «Писать на Лену к воеводам, велеть Верхоленской острожек по их высмотру перенесть в угожее место и пашенных крестьян на пашни строить, где б земля была добра и к пространству и ко всяким угодьям и где б не чаять приходу братцких воинских людей». Верхоленский пятидесятник Курбатка Иванов по этому поводу дал свои соображения о возможности заселения берегов р. Лены от Верхоленского до Усть-Кутского острога, т. е. на протяжении 250 верст. Он считал, что от Верхоленска до р. Тутуры можно поселить более 200 пашенных крестьян, по Тутуре и ниже её устья, по Лене «пашенных мест смечено на 1½ тысячи десятин и сенных покосов на 10 тысяч копен». Следовательно, считая по 30 десятин на человека, можно поселить 50 пашенных крестьян. Еще ниже, от р. Илги до р. Бичи, было найдено пашенных мест на 150 десятин, до р. Бота и р. Чигапты — 150, до р. Аталанги — 70, до pp. Орленги и Купты — 300, до р. Чилимжи — 100 десятин9. Все притоки р. Лены здесь названы верно, только вместо Чигапты теперь пишут Чичикта, а вместо Купты — Кухта.
Таков первый цикл поисков пашенных земель. В поле изысканий были включены берега рек Илима и Лены, именно на тех частях, по которым проходили важнейшие пути русских воинских сил. Общее протяжение их, считая от устья Илима до Илимского острога и от Верхоленского до Чечуйского острожка (или несколько ниже) составляло около 1000 вёрст.
Вскоре началось переселение на эти места ссыльных черкас, которые, в числе 78 человек, не считая членов их семей, были присланы в Енисейск в 1643 году. Из них 11 человек было отправлено на Лену в следующем году. Ещё 20 ссыльных с семьями, всего 77 чел. (в списке поименовано 59 чел.) взяли с собой воеводы В. Пушкин и К. Супонев, направлявшиеся в Якутск. Среди них из Курмыша было 10 чел., в том числе вдова Опроксинья с двумя детьми, из Свияжска — 20, из Чебоксар — 4, из Козьмо-Демьянска — 7, из Царёва Шангурина — 11 и яранских — 7 чел. Им был выдан на дорогу хлеб «тобольской присылки»: по 1½ пуда муки на месяц взрослым от 16 лет и старше, по ½ пуда детям от 2 до 15 лет, «а которые к году и двух лет — быть за тем же месячным кормом». Кроме того было выдано крупы по ½ пуда на человека и по 3 рубля денег на семью.
Для первоначального хозяйственного обзаведения воеводы взяли из Енисейска сошники, топоры, косы-горбуши и серпы. С собой повезли и семена: 120 четей (480 пуд.) овса, 75 четей ячменя10. В донесении Сибирскому приказу В. Пушкин и К. Супонев подробно объясняют, как было осуществлено переселение и первоначальное устройство этих 20 семей. Из них 10 семей было поручено устроить Курбатке Иванову у р. Куленги и 10 — «на Тунгуском Чичюйском волоку против пашенного Панфилка Яковлева, выше и ниже того... волоку в трех местех». На каждую семью было выдано по 2 сошника, по 5 серпов, по 3 косы-горбуши и, вероятно, по 2 топора. Кроме привезённых из Енисейска семян, на месте устройства было дано на 60 десятин ржи (20 государевых и 40 крестьянских) по 5 пудов на десятину. На чечуйском же волоке удалось изыскать ещё 5 четвертей ячменя, взятых «из крестьянской пахоты». Достали и лошадей, «купя на Ленском Илимском волоку погромных брацких лошадей (т. е. отбитых в военных столкновениях у бурят)... по лошаде человеку да по хомуту». Сверх того нашли 2 «пометных» лошади, т. е. брошенных бурятами при отступлении, и купили 18 лошадей (по 10, 12 и 15 руб.) у служилых и посадских людей, израсходовав на это 228 рублей. «А велели, государь, тем черкасом пахать и посеять озимью рожь ко 155му (1647) году. А как, аж даст бог, во 155-году приспеет весна — и велели, государь, мы, холопы твои, тем черкасом под яровой хлеб подымать землю с весны рано». При этом было установлено задание по посеву: овса 60 десятин, в том числе государевых 20, ячменя 40 десятин, в том числе государевых 20. Следовательно, всего озимых и яровых предположено было посеять 160 десятин, в т.ч. государевых 6011. Впрочем, этот первый план переселения был выполнен не целиком, часть ссыльных задержалась в Енисейске, за что енисейские воеводы получили выговор из Москвы.
С приездом в Илимск первого воеводы Тимофея Шушерина, устроение на пашню в Илимском крае пошло более усиленно. По отчёту Шушерина за время с 2 сентября 1649 года по 10 июня 1650 года он приверстал в крестьяне 41 человека, т. е. 41 семью: на Ленском волоке, в том числе по Куте и Купе — 5, вниз по Илиму, считая от Илимского острога — 15, вверх по Илиму — 2, по Тутуре — 7 и по Лене — 12 человек. Из них — 12 ссыльных, 5 черкас и 24 промышленных и гулящих людей. Всем этим новоприбранным крестьянам, безразлично — ссыльным или вольным было выдано: по 1 лошади (или взамен — деньгами от 7 до 12 рублей), по 2 сошника, 2 топора, 2 косы, 2 серпа, по хомуту и узде. На семена было отпущено из государевых житниц: 19 человекам по 10 пудов ржи, остальным по 5 четвертей (20 пудов), кроме того всем — по 3 четверти овса и по одной — ячменя. Продовольственного «еменного» хлеба ссыльные получили ещё в Енисейске на два года — по ½ пуда на месяц главе семьи и по 1 пуду на месяц каждому члену семьи старше 10 лет. Вольным людям продовольственный хлеб был выдан на месте — по 1½ пуда человеку на месяц, до нового урожая. Подмога была бесплатной и безвозвратной.
Поселившиеся освобождались на 2 года от несения госуда ревых повинностей, после чего каждый из них обязан был пахать 1 ржаную десятину государевой пашни12.
Пока Шушерин устраивал новых крестьян, якутский воевода Францбеков вывез в 1649 году 6 ссыльных черкас, посаженных на пашню в тех местах по Лене, которые отходили от Якутска к Илимску. Шушерин сообщил об этом в Москву. 30 августа 1651 года Сибирский приказ предложил якутскому воеводе вернуть этих людей в Илимск. Но возврат их, кажется, не был осуществлён.
Итоги первого периода создания земледелия в Илимском воеводстве подведены в «Росписи Ленского волоку Илимского острогу посацким людем и пашенным крестьяном и ссыльным черкасом», в котором перечислены по волостям все крестьяне, поселённые при якустком воеводе В. Пушкине и при илимском воеводе Т. Шушерине13. Данные этой росписи приведены в таблице 13.
Таблица 13
Для того, чтобы дать представление о первоначальных названиях волостей, они в таблице приведены по подлиннику.
Кроме того, два пашенных крестьянина «в татином деле посажены за пристава».
В той же росписи названы поимённо «новоприборные пашенные крестьяне», которые были «прибраны» в государеву десятинную пашню в 1652 и 1653 годах воеводой Б. Оладьиным. В этом дополнительном списке имеется ещё 41 человек. Оладьин селил крестьян в тех же местах, по Илиму и Лене «и по иным сторонным рекам». Видимо, при этом пришлось селить и в местах, где требовалась расчистка земли из-под леса. Поэтому было увеличено число льготных лет: «А льготы давано против (т. е. — по) государеву указу года по два и по три и больши для дальних и новорозчистных пашенных мест и дворовой селитьбы».
Было бы весьма важно установить, насколько прочно обосновались эти первые хлебопашцы. Меньше всего в списках последующих лет встречается имён тех ссыльных черкас, которые были устроены при воеводе Пушкине. Из них в 1653 году жили на Лене Савка Фёдоров, Игнашка Тимофеев, Омелька Степанов, в 1673 году ещё встречаются Ондрюшка Юрьев, Ондрюшка Васильев (оба в Киренской волости) и Федька Яковлев, поселенный в 1641 году. Часть черкас была увезена в Якутское воеводство, вероятно в Пеледуй или на Витим, а может быть, и на Амгу, часть умерла или бежала. Других нельзя найти, может быть, потому, что у них появились новые прозвания. Многие фамилии встречаются во всех последующих списках, вплоть до конца исследуемого времени, т. е. до 1725 года. Таковы — Перетолчин, Игнатьев, Солодков, Погадаев, Зарубин,. Усом, Жмуров — по илимским волостям; Костянтинов, Тюменской — по Усть-Кутской волости; Шайдур — по Орленской; Головной — по Тутурской; Карасов, Юрьев, Трофимов, Кривошапкин, Воронин, Москвитин, Грицкой, Банщик, Рыданной и др. по ленским нижним волостям. Конечно, при этом приходится следить за отчеством крестьянина и его местожительством, иначе могут быть. случайные совпадения фамилий. Например, в списке 1651 года в Усть-Киренской волости назван Климка Карась, в 1667 году там же — Климка Лаврентьев Керась, в 1721 году в деревнях Панской и Потаповской жили Федор и Савастьян Клементьевы Карасовы. Ясно, что здесь говорится об одной семье.
Одновременно с заселением вдоль Илима и Лены шло приискание земель и устройство пашен около Братского острога. Енисейский воевода А. Пашков, в ответ на предложение Сибирского приказа от 13 июня 1652 года о подыскании пашенных мест вблизи этого острога, писал: «И в Брацкой, государь, острог из вольных из гулящих людей в пашенные крестьяне селитца мало... селить неково; охочих, государь, людей нет. А пашенные, государь, угожие места выше Брацково острогу большие и земли самые добрые. И на тех, государь, местех мочно твоих государевых пашенных крестьян поселить семей с 500 и больши». Он спрашивает, не послать ли туда служилых людей на пашню за хлебное жалованье14. Но заселение здесь Ангары шло обычным порядком, без привлечения служилых людей.
Возвращаемся к воеводе Оладьину. В октябре 1653 года из Енисейска в Илимск была направлена новая партия ссыльных в числе 51 человека, из них 4 по дороге бежало, а один «судом нижним утонул». Оладьин отослал в Якутск 24 чел., а остальных 22 чел. устроил на пашню. Впрочем, в приложенном списке названо 23 чел. Имена некоторых из них постоянно встречаются в делах Илимского воеводства. Тут же Оладьин поднимает очень важный вопрос, разрешить который пришлось уже его преемникам. Он пишет: «В Ылымском уезде и по Илиму и по великой реке Лене и по иным займищем тво(е)й государевы пашни устроить мочно бы, государь, — хлеба напахать на Якутцкой и на Илимской остроги сполна, без енисейские присылки»15.
С расширением пашни и по мере выхода крестьян из льготы увеличивался приток местного хлеба в государеву казну. Однако его было недостаточно для покрытия государственных потребностей двух воеводств — Якутского и Илимского. Увеличить размер хлебных поступлений можно было не только приверстанием новых крестьян, но и повышением их обложения. Поэтому, по поручению Сибирского приказа, Оладьин пересматривает обязанности каждого крестьянина. Первоначально пашенный крестьянин должен был пахать на государя одну десятину ржи. Теперь, в 1652 году, к этой десятине прибавляется полдесятины яровых. Там же, где яровых сеяли мало, с новой площади обложения взыскивали рожью. В табл. 14 в сводном виде показано число пашенных крестьян по волостям и количество десятин государевой пашни. Основанием для составления таблицы послужила «Книга имянная окладная пашенным крестьяном и ссыльным черкасом», составленная около 1656 года16. В ней отдельно поименованы крестьяне, построенные в пашню до 1652 года при воеводах Головине, Пушкине и Шушерине, и отдельно — построенные в пашню в 1652-1656 годах при воеводе Оладьине. Размеры государева тягла по яровым десятинам установлены для всех крестьян Оладьиным.
Таблица 14
Так как многие повёрстанные Оладьиным в пашню крестьяне ко времени составления отчёта не вышли из льготных лет, остановимся на пашне 1652 года. Вместо 15 десятин государевой пашни, которая была на устье р. Куты в 1641 году, теперь имелось 182 ¾ дес., с которых можно было получать ежегодно около 7000 пудов товарного хлеба, при потребности Якутского и Илимского воеводств около 12000-13000 пудов.
В последующие несколько лет число пашенных крестьян и площадь тяглых государевых десятин возрастали очень медленно. Государство уже не всегда берёт на себя расходы по полному обеспечению новосёлов, ограничиваясь частичной поддержкой и сохранением льготных лет.
В следующей таблице 15 объединены показатели двух документов — окладных книг пашенных крестьян за 1658 и 1663 годы17.
Таблица 15
Эта государева пашня в среднем давала около 8000-8500 пудов товарного хлеба. Задача полного покрытия внутренних потребностей в хлебе из местной пашни таким образом ещё не была разрешена. Более того, расширение пашни замедлилось и число пашенных крестьян почти не увеличивалось.
В этих условиях производится второй цикл «высмотров» удобной для пашни земли. Их предпринимают илимские воеводы — Лаврентий Обухов и Сила Оничков (или Аничков).
Несколько подчёркивая свои старания, Л. Обухов сообщает в 1665 году в Сибирский приказ:18 «А в Ылимском, государь, уезде сыскал я, холоп твой, пашенных угожих мест по великой реке Лене и по Илге и по Киренге и по Тыпте и по Бирюльке и по иным сторонным речкам, что мочно построить пашенных крестьян семей 200 и больши». На поселение такого количества крестьян, по его мнению, требовалось 2000 рублей. Но таких денег в Илимске не было. Несомненно, что действительные расходы превысили бы названную сумму раза в три. В том же сообщении Обухов настаивает на отписке от Якутского воеводства Чечуйской волости, которая, по его мнению,«очень далека от Якутского острога, поэтому «многие винные курени и браги в Чичюйском живут». Он напоминает, что такая грамота о приписке Чечуйского волока (в данном случае — волости) была послана его предшественнику, илимскому воеводе П. Бунакову, но якутский воевода М. Лодыженский сообщил, что ему такой грамоты не прислано.
Нельзя не признать размах поисков Обухова очень широким. Перечисленные им притоки Лены (Тыпта — приток Илги) находятся в противоположных частях этого края. Главное внимание было обращено на р. Илгу. Её осматривал по поручению воеводы казачий атаман Богдан Черепанов. Удалось там поселить 38 семей из тех крестьян, которые были сосланы в Илимск на пашню. Обухов подчёркивает, что раньше таких людей воеводы «садили в посад» и облагали оброком по полуполтине. А он устроил их на пашню, пополнение же посадских людей произвёл из тех промышленных людей, которые женились на казачьих дочерях. Обухов пытается найти внутри воеводства годных к поселению на пашню людей, ссылаясь на то, что ранее поселённые крестьяне «размножились», во дворе подчас живёт по 4 семьи; кроме того есть половники у пашенных крестьян, которые пашут на них хлеб исполу, «а тебе, великому государю, в казну ничего не платят и никакова изделья не делают. А которые, государь, земли выпашки и те земли они пускают в залог, а принимают себе в те же десятины землю вново. А на выпаханные места навозов не возят и в том себе легости получают... А в Ылимском остроге пашенные крестьяне против руских пашенных тяглых крестьян в малых окладах; денежных и иных никаких доходов, опричь десятинной земли, в твою, великого государя, казну ничево с них не идет». Здесь — целая программа по усилению тягот крестьян, якобы живущих «в легости».
Как бы то ни было, но в это время возникает новая волость — Знаменская или, как её потом стали называть, — Илгинская.
После убийства Обухова поиски земель вёл и достаточно энергично его преемник — воевода Оничков. В 1668 году он «обыскал вверх по Лене реке, по сторонной Бирюльке речке угожие пашенные добрые яланпые места». Здесь были поселены 7 семей ссыльных пашенных крестьян и 9 семей из «вольных», женатых людей. Воевода дал им «хлебной подмог и пашенной завод и, покупя лошадей, построил их в десятинную пашню». Одного ссыльного в пашню не построили, ибо он был вдов, без жены — «одинакому человеку в пашне быть нельзя». Поселённые ссыльные и вольные люди получили льготы на 2-3 года. Воевода ещё раз подчёркивает, что холостым дать ссуду и подмогу не посмел, потому что «без жен холостые в пашне непрочны будут и с пашен бегают». Наконец, он обращает внимание Сибирского приказа на то, что в Илимске присыльных людей с жёнами нет, и что некого строить в пашню. К его отписке приложена роспись новопашенных крестьян, с указанием размера тягла: ссыльные будут пахать на государя после льготных лет по ½ дес. ржи и по ¼ дес. яровых, новоприборные из вольных людей по 1 дес. ржи и по ½ дес. яровых, за исключением трёх, которым тягло уменьшено вдвое19.
Среди поселённых Оничковым людей один был новокрещен, а двое известны по литературе — это Стенька Александров (ссыльный) и Мишка Костянтинов сын Синьков (из вольных) — будущие участники местного крестьянского бунта.
Так было положено начало ещё одной волости — Бирюльской.
Другой дальний поиск пашенных земель, предпринятый в следующие два года, касался вершины р. Илима и р. Ангары, выше Братской волости, входившей тогда в Енисейское воеводство.
Сперва сам воевода, а затем, по его поручению, пятидесятник казачий Игнашка Бутаков с группой товарищей разведали местности по Илиму около речки Туны и берег Ангары вверх от будущего Яндинского волока до Идинского острожка. Значит, осмотру подверглась местность на 350-400 вёрст.
Оничков, сообщая о найденных землях в Москву, просил выслать в Илимск семей 70 пашенных крестьян, «чтобы такие засобные (способные к самостоятельной хозяйственной деятельности) люди скорее за пашни принялись и невдолге хлеба на илимские и на ленские росходы напахали. Да наперед сего в пришлых годех в Ылимском и в уезде енисейскими сведенцами, засобными крестьяны, твои, великого государя, пашни завелися и крестьяне окоренилися и пашни пороспространились»20.
Одновременно началось заселение пашенными крестьянами берега Ангары около речек Янд и на устье р. Уды. Этим было положено начало созданию в составе Илимского воеводства ещё одной волости — Яндинской. Несколько человек было устроено в 1671 году на Ангаре выше устья р. Илима, «на Тунгуске рече». Следовательно, пределы Нижне-Илимской волости расширились.
Итоги второго периода в расширении пашни по всем, в том числе и по новым волостям, приведены в таблице 16. Здесь же показана Чечуйская волость Якутского воеводства, которая имела однотипное хозяйство с волостями Илимского воеводства и впоследствии всё время делила их судьбу. В основу цифр 1671 года положена перепись Афанасия Ушакова, произведённая в 1672 году. Для того, чтобы можно было показать изменение числа дворов пашенных крестьян и размера государевой пашни, в таблице приведены данные 1652 года.
Таблица 16
В данные 1672 года включены и те пашенные крестьяне, которые ещё были в трёхлетней льготе.
Дна слова о Чечуйской волости. Она, как видно, заселялась сильнее всех других волостей и крестьяне там пахали не только ржаные десятины, но и яровые полудесятины. Следовательно, эта волость испытала всю тяжесть общей политики государства в отношении регулирования повинностей всего Ангаро-Илимо-Ленского края.
Средний сбор товарного хлеба в Илимском воеводстве мог теперь достигать 12000-13000 пудов. Но для полного покрытия потребностей всё ещё несколько недоставало.
Дальнейшее увеличение пашни после вторичного расширения границ земледелия Илимского воеводства пошло по старым путям: 1) приверстанием в пашню вольных и ссыльных людей; преобладание вольных поселенцев дало возможность сократить расходы по оказанию государственной помощи вновь устраивающимся крестьянам; воеводы теперь часто ограничиваются предоставлением им только льготы; 2) увеличением обязательств пашенных крестьян по государевой пашне.
В 1674 году в Илимск поступила новая партия ссыльных в числе 12 чел. Они были поселены выше каменных островов в Яндинской волости и «на новоприискной на Уде реке». Им бы ли выданы деньги «на лошадиную покупку и хлебной подмог и пашенной завод сполна». Льготы они получили на 4 года, после чего должны были пахать по 1½ десятины ржи и яри21.
В том же деле имеется документ о присылке из Тобольска по приказу Москвы 200 рублей денег для выдачи в ссуду. Деньги было велено давать только присыльным пашенным крестьянам, с рассрочкой на несколько лет, «чтобы пашенным крестьяном в Ылимском оскорбления не было и пашнею б и заводом завестися» (лл. 179-180). Это была сравнительно редкая форма помощи. Можно отметить более ранний случай такой ссуды, когда крестьянин, получив 10 рублей из казны, был обязан пахать вторую ржаную десятину. Крестьянин жаловался в 1650 году (он пахал на Тутуре с 1648 года) и просил с него снять эту вторую десятину. Сибирский приказ велел воеводе разобраться и если крестьянин одинок, то взыскать деньги, если семейный, то пусть пашет22. Как было решено на месте, — неизвестно, ибо в последующих делах имя этого челобитчика не встречается, но с тех пор в Тутурской волости не было ни одного крестьянина с таким большим тяглом.
В документах этого времени очень часто встречаются отписки с указанием, что воевода «призвал из вольных и из промышленных и из гулящих людей; и у пашенных крестьян сыскав братью и племянников и захребетников и приимышев описав; из присыльных людей — построил с судою и с подмогою и со льготою». В других случаях упоминается только льгота, примем её предоставляли иногда до 5 лет.
Второй путь увеличения хлебных поступлений в государеву казну, посредством повышенного обложения крестьян, был вновь применён в 1676 году, т. е. через 24 года после первого увеличения площади тягла. Сибирский приказ давно смотрел с сомнением на то, что илимские и якутские крестьяне «недопахивали против тобольских и томских пашенных крестьян». 2 августа 1676 года из Москвы в Илимск направляется решительное требование, чтобы яровое тягло в Илимске «против ржаного (было) ровно, чтоб великого государя десятинная пашня во всех трех полях против иных городов потому ж была ровна... А буде в Илимском уезде в которых местех яровое не родитца или родитца, да плох — и в тех местех велено за яровые десятины пахать и сеять крестьяном рожью, тож число против яровых десятин».
Воевода С. Оничков, которому пришлось осуществлять это увеличение тягла, прекрасно понимал невозможность заведения трёхпольного хозяйства в Илимском крае, с равенством озимого и ярового клина. Поэтому была произведена номинальная прибавка, которая влекла увеличение действительного платежа хлебом23.
На первый взгляд кажется, что удвоение тягла против 1649 года (была 1 дес. ржи, теперь — 1 дес. ржи и 1 дес. яри) влечёт удвоение платежей для каждого крестьянина. На самом же деле увеличение тягла могло повысить тяжесть обложения одних дворов в 2-3 раза, зато для других оно означало относительное снижение размера платежа. Механизм этого явления будет рассмотрен в разделе «Выдельной и отсыпной хлеб».
Оничков отнёсся к своей задаче с совершенной серьёзностью — он рассмотрел возможность прибавки тягла каждому крестьянину отдельно. В упомянутом документе все крестьяне названы поимённо. Чтобы дать представление о большой работе, которая потребовалась при составлении этого перерасчёта, приведём начало записи по Верхней Илимской волости: «Деревня, а в ней пашенный крестьянин Шестачко Филипов сын Куницын. Старого тягла 1½ десятины ржи и яри, да вново тягло наложено ½ десятины яровые пахать. Заимка Ивашка Филипова сына Куницына; ныне владеет сын ево Ивашков — Данилко. Тягла...» и т. д.
Варианты прибавок весьма различны. Например, по Нижней Илимской волости тягло на 1 двор было увеличено так (см. табл. 17):
Таблица 17
Номер 3 — служилый человек пашет за хлебное жалование, тягла не прибавлено; номер 4 — «пахал из выдельного снопа»; номер 7 — значительная прибавка, «потому, что по дозору лишная земля у него, Савки, сыскалась»; номер 9 — не прибавлено, ни как «водою топит».
По всем 44 дворам старого и прибавочного тягла оказалось: ржи 38 3/8 дес., яровых 38 1/8 дес. По всем волостям, включая и образующуюся волость на р. Уде, было 294 пашенных крестьянина с тяглом, считая и прибавочное: ржи 255¾, яровых 252¼ дес. На 1 двор до прибавки тягла приходилось 1,32 десятины, после прибавки 1,73 десятины. Следовательно, прибавка яровых десятин повлекла увеличение всего тягла на 31%, в том числе по Нижне-Илимской волости — на 36,6%.
С прибавкой тягла государство могло рассчитывать получить, с илимской государевой пашни 18000-20000 пудов хлеба.
С этого времени сильно уменьшается государственная помощь новопашенным крестьянам. Например, по книге 1684-1687 годов (арх. № 33, св. 3) отмечены лишь единичные случаи подмоги:
«192 (1684) года в 26 день при стольнике и воеводе, при Павле Андреевиче Змеове, построен по челобитью с подмогой и со льготою по Тунгуске реке ниже Зеленбы речки вново на лишную землю Ивашко Петров сын Чернов; тягла на нем полдесятки ржи, ярового тож, а льготы ему дано со 193-го года впредь на четыре года».
В 195-м году Мишке Васильеву сыну Муращу дана в Тушамском погосте дополнительная земля «по его челобитью по дозору отводчиков... И на ту ево новую пашню подможные деньги и хлеб и пашенный завод великих государей из казны выдано, а льготы ему дано против иных крестьян со 196-го году впредь на 4 года».
Выражение «против» даёт указание, что льгота на 4 года была ещё обычным сроком.
По той же книге в Яндинской волости построен на выморную, т. е. выморочную заимку, из промышленных людей Андрюшка Иванов сын Тобольской с той же льготой. «Тягла после льготы учнет пахать полдесятины ржи, ярового тож».
В Манзурской волости построен в пашню со льготою на 4 года крестьянский сын М. Е. Черкашенин.
Вот все случаи, отмеченные в названной книге.
Прибавка тягла и рост поступления хлеба в государеву казну не только позволили уменьшить помощь новопашенным крестьянам, но и отказаться от привоза енисейского хлеба.
Но тут в жизни Илимского воеводства произошли крупные перемены: по ходатайству приехавших в Москву якутских служилых людей шесть волостей Илимского воеводства в 1680 году отписываются к Якутску. Это — Усть-Кутская (отписана нецеликом), Верхняя Усть-Киренская, она же Криволуцкая, Орденская, Тутурская, Илгинская и Бирюльская. Таким образом, все ленские волости, за исключением Нижней Усть-Киренской, из ведения Илимска были изъяты. Уходит Верхоленский острог, а затем Бирюльская и Идинская волости в Иркутское воеводство, наконец и последняя волость на Лене — Нижняя Усть-Киренская переходит в подчинение Якутска. Таким образом под Илимским «присудом» остаются только Верхняя и Нижняя Илимские волости и Новая Яндинская волость. Однако задача, которую так долго разрешали в границах Илимского воеводства, именно расширение пашни и снабжение хлебом Якутска, остаётся. Увеличивается число пашенных крестьян и несколько растут площади пашни. Вот относящиеся сюда цифры (таблица 18):
Таблица 18
В это же время начинается третий цикл поисков новых земель, именно по р. Уде, выше её устья, заселённого после «досмотра» Оничкова.
Ещё при воеводе Григории Грибоедове илимские служилые люди и десятник казачий Григорий Пежемский и казак Юда Кузнецов объявили в Сибирском приказе, что ими отыскана угожая для пашни земля по р. Уде и её притоку Талкиче. Для заселения вновь приисканных мест в ноябре 1698 года туда направляются из Илимска 16 семей беглых пашенных крестьян и двое одиночек, переведённые Тобольском в Илимск из Верхо-турского уезда. Илимскому казачьему пятидесятнику Ивану Распутину и конному казаку Аверкию Шипицыну велено было устроить этих крестьян на пашню по р. Уде, выше освоенных и заселённых мест. «И о том пашенном строении и о селительстве тех переведенцов на пашни в наказной памяти Ивану Роспутину, Аверьяну Шипицыну написано, чтоб им тем переведенцам во льготные годы до пахоты государевого хлеба совершенно дворами своими построиться и лошадьми и рогатым скотом завестись и пашни на себя пространно роспахать и хлеба наготовить без нужды» (Россыпь, № 18, св. 2). Ещё прежде Роспутин и Шипицын сообщили, что они высмотрели на 18
семей еланную и пашенную землю и сенные покосы.
В делах разрядного повытья (арх. № 2047, св. 199, лл.253-267) сохранилась подлинная наказная память, которая была дана воеводой Ф.Р. Качановым 11 ноября 1698 года казачьему пятидесятнику Ивану Роспутину и конному казаку Аверкию Шипицыну.
Воевода сообщает, что из Тобольска сослано в Илимск 18 семей и 3 человека холостых беглых верхотурских крестьян. «А велено их построить на пашню в Ылимском уезде в можем месте по Уде реке и по Талкиче речке... По той... Уде и по Талкиче речке до вершины Уды прилегли земли добрые, яланные, к пашне угодные, и сенных покосов и лесов много и рыбных ловель и звериных угодей довольно. А ясачные люди около тех мест не живут, а ясачных зверей в тех местех не промышляют. И в тех местех крестьян на пашню поселить мочно со сто человек». Качалов предлагает Роспутину и Шипицыну принять сосланных крестьян «и выслать их из Ылимского в Яндинскую волость, в деревни к тамошним удинским крестьянин. И нынешние зимы заставить их у крестьян всякую работу из найма работать». Далее воевода поручает им, если ему самому ехать для устроения крестьян будет «не в случай», взять «на весне с собою яндинских заобычных самых добрых людей и с ними... высмотрить накрепко, будут ли те места к хлебородству угодны и прочны». Далее в наказе предлагается выбрать место для острога и слободы, а также для государевой пашни. «И вам бы велеть им, крестьяном, на весне для их жительства на дворы лес готовить по своей мочи... семьянистым людем велеть работать своею силою, а несемьянистым и убогим в работе друг другу помогать». Государеву пашню было предложено отвести в трёх полях, «измеря в десятины, отделить и отмежевать особо». Остальные земли отдать крестьянам «мерою, по иху прошению и смотря по людем и по семьям — кому на сколько десятин дать пристоит, чтоб всякому человеку было занять в мочь и в силу. И те пашенные поля и сенные покосы велеть им чистить, а лес подкруживать, пенье и колодье жечь комуждо свое поле». На текущий год предлагалось посеять на землях яндинских крестьян, а к будущему году посеять уже на своих полях, «чтоб они про свои домашные росходы хлебом позавелись без займов. А земли б пахали и боронили намяхко, как и протчие крестьяне работают... И впредь идущие — и в другой и в третей и в четвертой годы потому ж вставить их, крестьян, на дворовое свое пространное и лутчее строение и на пашенные труды прилежати со всяким усердием... А ленивых отнюдь не щадити и к трудам принуждати с великим прещением. А наказание им чинить — бить батоги почасту, чтоб они были в том во всем вам опасны».Роспутин и Шипицын обязаны были сообщить, сколько земли они отвели крестьянам, «особо или кому с кем ввопче, и где и в каких урочищах... И то все описать особо в строенную пашенную книгу подлинно. И те их пашни отмежевать и отграничить особо ж, чтоб в том спору и никакие вражды меж ими отнюдь не было, или о том учинить по тамошнему расмотрению, как бы было пристойно и впредь прочно и стоятельно. А буде из них которые крестьяне учнут жить леносно и пашенному всякому строению и хлебной пахоте и скотинному заводу радеть и пристоить не учнут, а учнут отбывать и огурятца или в чем вам учнут чинитца ослушны, и таким... чинить им наказание по их винностям, — бить батоги нещадно для того, чтоб ни в ком леносного жития и никакие дурости и воровства отнюдь не было». Если «буде какие ясачные иноземцы... учнут заезжать на те удинские пашенные займища... и тем иноземцом говорить добровольно, чтоб они у тех пашенных крестьян, ничего не покастили и ничем их не разоряли, лошадей и всякого скота у них не крали и скотом хлебов не травили, а жили б с ними бессорно... Да и самим им, крестьяном, заказать потому ж накрепко, чтоб они с теми ясачными иноземцы никакие ссоры и задору не чинили и никаких зверей у них, опроче лошадей, не покупали».
Наказная память заканчивается угрозами — если Роспутин и Шипицын не исполнят того, что им предписывается, то они будут наказаны. Далее следует роспись прибывших в Илимск верхотурских крестьян.
Приведённый документ выдержан в крепостническом тоне, в то же время он не содержит никаких прямых указаний о льготах и подмоге, что ещё так недавно составляло непременную часть подобных наказов.
Сосланные крестьяне стали устраиваться. В марте 1700 года поступает донесение от Шипицына, назначенного слободчиком нового селения, что он пригнал в Новую Слободу, на Уду, 6 лошадей и роздал их переведенцам «с письменными добрыми поруки». Лошади были: серая большая, цена 8 рублей, серая малая — 6, соловая — 7, рыжая старая — 3 (пала в следующем году), белая хромая — 5 и рыжая с лысиной во лбу — 10 рублей. Скромный размер «подмоги» виден особенно хорошо, если принять во внимание качество коней: из шести два были непригодными.
Как бы то ни было, на реке Уде возникает три поселения, переведенцы построились и завели пашни. Слободчик Шипицын в августе 1702 года уже мог в своей отписке указать о каждом из поселившихся крестьян, как они устроились на новом месте. Например, о первом из них — Иване Подкорытове сообщается, что «двором построился, и хлеба родилось 5 десятин ржи, ярового тож. Впредь спахано к 1703-му году 8 десятин под рожь. А сын у него Еремей, женатой». О других написано почти то же: хлеба уродилось столько-то, вспахано столько-то, избу выстроил, на амбар лесу выронил. Всего к этому времени построились дворами 15 хозяйств, двое завели избы, 4 выронили лес на амбары, посеяно и убрано 37¼ дес. ржи и 41 дес. ярового, вспахано к 1703 году 37¼ дес.
В 1702 году сюда приселили 14 ссыльных, затем стали переводить на пашню крестьян из других волостей Илимского воеводства. Так началась жизнь новой слободы. Не сразу получила она своё постоянное имя, её называли и Новопостроенная слобода и Новая Удинская слобода и Новая Верхо-Удинская слобода и просто Новая слобода, пока не утвердилось название — Ново-Удинская слобода; теперь её называют ещё короче Новая Уда25.
Вскоре же после поселения сбежал Иван Трубин, «а лошадь которая ему дана была и та де лошадь отдана брату ево сродному — Калине Трубину с роспискою», — писал Шипицын. Вместе с отпиской Шипицын прислал челобитье Калины Трубина и «мунгальской породы новокрещена» Фёдора Абросимова сына Фарносова (в других документах Фаркосова), которые просили десятинное государево тягло бежавшего Ивана Трубина отдать Фарносову. Новопоселённые крестьяне дали поручную запись, этому мунгалу. «И в Новой Слободе он, Федор, двором построился, хлеба родилось 3 десятины без четверти ржи, 3 десятины ярового, впредь вспахано 3 десятины без четверти под рожь». Факт этот заслуживает внимания26.
Далеко не все из переведенцев закрепились на новом месте. Фёдор Глазунов бежал сразу после поселения, остался его сын, Фёдор же. Но и он бежал в следующие годы. Братья Макушины, они же и Кружаловы, умерли в 1700 году, на их место были определены двое присыльных, Пётр Тяжелой и Иван Петровых, которые через несколько лет бежали. В разное время до 1722 года бежали Афанасий Шайдур, Сергей Худорошков с зятем, Емельян Пермяков. Всё это были главным образом малосемейные крестьяне. Причины бегства объяснить трудно; вероятно, бежали те, кто потерпел хозяйственные неудачи, а тут подоспело обложение, льготы кончились.
Слабое звено новой деревни не выдержало и искало выхода в бегстве. Упомянутым тут двум присыльным была дана немалая поддержка, им передали имущество умерших Макушиных «с роспискою: кобыла з жеребенком и с хомутом и с уздою, сошники с сохою да топор, избные срубы. А по отписке Аверкия Шипицына та де кобыла у них, Петра, Ивана, в смольную яму пала и згорела. Да им же Петру Чежолому да Ивану Петрову отдано их же Васильева и Федорова (Макушиных) насеянного хлеба 2 десятины ржи... в умолоте родилось того хлеба 195 пуд ржи. И тот хлеб отдан с роспискою им же, Петру Чежолому да Ивану Петрову. И ис того числа взято у них в государеву казну заемного кабального хлеба за них, Василья и Федора Макушиных, займу 207-го (1699) году, 2 четверти ржи».
У другого беглеца пал государев конь (арх. № 74, св. 6, л. 283; документ сильно испорчен): «1706-го году майя в 2 день бил челом и извещал великому государю словесно, а в Ново-Удинской слободе в судной избе перед слободчиком илимским сыном боярским Василием Воронецким Ново-Удинской слободы пашенный крестьянин Афанасей Шайдуров в том, что был дан мне государев конь серой, ради конной скудости. И волей божией пропал вышеписанного числа». Воронецкий послал осмотреть труп коня. Вот что сообщили ему пашенные крестьяне [Подко]рытов и выборной десятник Сергей Худоро[шков]: «... (место вырвано) конь сивой пропал и раны на нем [ника]кой на нем нет и в теле был».
В 1703 году кончился льготный срок и новопоселённые крестьяне стали платить, пока в уменьшенном по сравнению с старожилами размере, отсыпным хлебом, а ссыльные — оброчным хлебом. В письме на имя слободчика воевода 8 марта 1703 года велел «у тех переведенцов взять скаску за их руками, куды им тот хлеб будет возить ближе — в Яндинскую ли слободу или за Яндинской волок, на верх Илима реки».
24 марта в судной избе Ново-Удинской слободы на крестьянском собрании было решено возить хлеб не в Яндинский острог и не на верх Илима реки, как указывал воевода, а на р. Илгу. Вот их сказка: «В Верхне-Удинской Новой слободе в судной избе перед Андреем (Аверкием?) Шипицыным переведенцы и новопашенные крестьяне (названо 5 имён) и все пашенные крестьяне... сказали: за Яндинской волок, на верх Илима реки, государева отсыпного хлеба, за дальностию и за скудостью лошадей и по дороге лошадиных кормов, возить нам невмочь, потому что за Ангарской волок путь далек и своими конскими кормами на многие дни завести невозможно. А в Знаменскую де слободу27 за Илгинской новой волок дорога добра28 и возить от нас из Новые Слободы государев хлеб ближе и вмочь, и своими конскими кормами завестися можно, и по Илгинским деревням конскими кормами бывает не скудно».
В том же месяце крестьяне повезли хлеб, «опроче» Калины Трубина, который всё-таки сбежал.
В первые годы величина платежа была очень умеренной: один крестьянин платил 2½ четв. ржи (а впоследствии 9 четв.), трое по 2 четв. (впоследствии по 7 и 9 четв.), трое по 1½ четв., один 1¼ и остальные 10 крестьян по 1 четв. (впоследствии по 3-4 четв.).
Ново-Удинская слобода быстро населилась и стала одной из крупных деревень с значительным земледелием. Вскоре после её основания туда потянулись крестьяне из малоземельных таёжных мест. Например, в 1706 году воевода разрешил девяти крестьянам Яндин-ской и Верхне-Илимской волостей по их челобитьям переселиться в Ново-Удинскую слободу. Каждое такое переселение порождало целое дело: челобитье крестьянина, помету воеводы, выписку приказной избы, приговор воеводы, память приказчику, поручную запись (например, арх. № 74, лл. 235-265).
Вместе с деревнями Бурдушной и Шипицыной Ново-Удинская слобода составила новую волость. В книге «Десятинному и оброчному хлебному сбору с крестьян Илимских волостей 1722 года» (арх. № 148, св. 15) встречаются те, которые явились основателями НовоУдинской слободы: Подкорытов, Бобров, Худорошков, Чусовитин, Пыжьянов, Фарносов (мунгал), Ногины, Глухой или Глухих и Еговцев. Из сосланных сюда в 1702 году 14 человек через 20 лет можно встретить 10 человек,из них трое превратились в пашенных крестьян, прочие остались хлебными обротчиками.
Отметим попутно, что при устроении верхотурских крестьян изредка мелькает слово «собинная» пашня, занесённое из Тобольска. Местными крестьянами это слово не употреблялось, поэтому оно не встречается в делах, составленных илимской приказной избой.
Время заселения новой волости совпало с возвращением в Илимское воеводство всех волостей, отписанных к Якутскому воеводству в 1680 году. Более того, от Якутска перешла к Илимску и Чечуйская волость. Приписка к Илимскому воеводству Братской, а затем и Кежемской волостей Енисейского воеводства завершила образование огромного по территории Илимского воеводства. Вместе с тем окончательно был решён вопрос о бесперебойном и полном снабжении Якутского и Илимского воеводств хлебом, получаемым с илимской пашни, и об отказе завоза хлеба енисейской пахоты.
Количественные итоги создания илимской пашни за время с 1652 года по 1722 год показаны в таблице 19. В ней даны цифры по двум показателям — по числу пашенных крестьян и по площади ржаных десятин государевой пашни. Итоги подсчитаны только по тем волостям, которые в начале XVIII века вошли в состав Илимского воеводства и не отписывались от него до конца его существования. По Манзурской, Бирюльской и Идинской волостям приведены цифры лишь за те годы, когда эти полости являлись составной частью Илимского воеводства.
По Чечуйской волости за 1699 год поставлены приблизительные цифры. По Манзурской волости данные относятся к 1687 году.
Таблица 19
Обращает внимание медленный рост государевой пашни сравнении с ростом числа пашенных крестьян. С 1699 года по 1723 год крестьянское население увеличилось более чем на ⅓, в то же время размеры пашни почти не изменились (увеличение на 5,7%). Причиной этого неравномерного изменения двух сопряженных показателей является раздел дворов и дробление тягла. Нужно еще иметь в виду, что начиная с 1676 года за одной государевой десятиной стояло 8, а по отдельным волостям даже 12 десятин крестьянских посевов.
Поиски удобных для земледелия мест не раз производили и по верхнему течению Илима. Последний раз известия о имеющихся там удобных землях относятся к концу XVII века. Пахавший около дер. Шестаковой крестьянин Юшка Шестаков сообщил Качанову, что недалеко от его заимки по Чёрной реке, впадающей слева в Илим, по правой стороне «прилегли луги и над теми лугами в услоне еланные места. А по другой стороне той речки прилегла гарь великая, и на той елане березник и листвяг матерой. И тот де луг и елани и гарь под пашню и под сенные покосы и скотинной выпуск х крестьянскому селительству угодны... А будет ли на тех местех от морозов хлеб уходить или нет, про то он, Юшка, не знает, потому что де опыту не бывало. А от Илима реки те луги и елани и гарь — как прямая дорога, розчистить будет верст с двенадцать». Предполагалось, что тут можно поселить 5 крестьян с тяглом по ¼ десятины. Но, видимо, Юшка был прав и хлеб вымерзал. До сих пор притоки Илима лежат вне земледельческой зоны.
Такова история заселения пашенными крестьянами Ангаро-Илимо-Ленского междуречья за 75 лет.
«Строилась» пашня, «ковались пашенные заводы» и, как следствие развития пашенного дела, возникали деревни и волости. Илимская пашня породила Илимское воеводство.
1 Сибирский приказ. Столбец 344, часть I, 1655 год, лл. 77-80.
2 В действительности, на хомуты и гужи выдавалось кожей. Делать же «пашенный завод» служилые люди должны были сами.
3 Сибирский приказ. Столбец 360, лл. 259-275.
4 Сибирский приказ Столбец 274, лл. 285.
5 С.В. Бахрушин. «Сибирские слободчики» (из истории колонизации Сибири). Труды Государственного колонизационного научно-исследовательского института. Том II, М., 1926, стр. 127-138.
6 Сибирский приказ. Книга 580, л. 364.
7 Сибирский приказ. Книга 633, лл. 192-197. Переписку 1627 года об особой государевой пашне около Кузнецкого острога см. в Русской Исторической Библиотеке, том VIII, СПБ, 1884, стр. 471. Возможно, что в Западной Сибири государева пашня иногда сводилась в одно место. Об этом есть сведения в книге В.И. Шункова «Очерки по истории колонизации Сибири в XVII-начале XVIII веков». М., 1946.
8 Сибирский приказ. Столбец 274, л. 284.
9 Сибирский приказ. Столбец 274, лл. 285, 287-289. Письмо Курбатки Иванова, видимо, без конца.
10 Сибирский приказ. Столбец 274, лл. 401-411.
11 Сибирский приказ. Столбец 274, лл. 374-379.
12 Сибирский приказ. Столбец 360, лл. 492-513.
13 Сибирский приказ. Столбец 586, ч. II, лл. 382-375, 376, 374-372. Нумерация листов перепутана, поэтому их нужно читать в указанном здесь порядке.
14 Сибирский приказ. Столбец 403, лл. 16-17.
15 Сибирский приказ. Столбец 344, часть II, лл. 238-247.
16 Сибирский приказ. Книга 306, лл. 105-163.
17 Сибирский приказ. Книга 420, лл. 1-21 и книга 691, лл. 132-143.
18 Сибирский приказ. Столбец 586, часть II, лл. 259-264, но их нужно читать в обратной нумерации.
19 Сибирский приказ. Столбец 813, лл. 22-26.
20 Сибирский приказ. Столбец 813, лл. 47-52.
21 Сибирский приказ. Книга 813, л. 163.
22 Сибирский приказ. Столбец 360, лл. 281-283.
23 Сибирский приказ. Книга 633, лл. 192-252.
24 В итогах число десятин выведено путём суммирования произведений площади тягла на число дворов.
25 Место ссылки И.В. Сталина в 1903 году.
26 Воевода согласился с челобитьем Фарносова и приписал: «А Калину Трубина из Новой Слободы никуды не отпущать».
27 Илгинский острог.
28 Ныне это участок Тыреть-Жигаловского тракта.
<< Назад Вперёд>>
