Система земледелия
Ко времени зарождения на Илиме пашенного дела в коренной Руси прочно сложилась трёхпольная система земледелия, в рамках которой осуществлялось производство как крестьянских, так и помещичьих хозяйств.
Общественные отношения и техника земледелия Руси к этому времени уже приобрели ту неподвижность, которой так хорошо отвечает трёхполье. Ленин называет трехполье консервативнейшей системой земледелия (Сочинения. Издание 2-е, том II, стр. 434).
Крестьянская экономика Сибири в это время находилась в движении, в некотором переходном состоянии, значит, система земледелия должна была быть более свободной, переходной. Поэтому трудно допустить, чтобы в Илимском воеводстве трёхполье стало ведущей системой земледелия.
Трёхполье предполагает непосредственное вмешательство земельной общины в порядок использования пашни каждым крестьянином. Но в Илимском воеводстве в рассматриваемое время земельной общины не существовало. Трёхпольная система покоится на регулировании миром выпаса скота на жниве, на толоке и на озимях. А это — одна из причин перехода к позднему пару и принудительному севообороту. В Илимском воеводстве выпас скота осуществлялся на особых скотских выпусках, поэтому возможно было поднимать ранний и даже чёрный пар и избежать принудительной смены чередуемых культур. Трёхпольная система предполагает поравнение земельных наделов по трудовым возможностям двора, отсюда делается необходимостью поравнительное землепользование с периодическими переделами. В Илимском воеводстве каждый крестьянин пахал «сам собою», как говорится в одном документе, или изредка объединял свои силы в складническом хозяйстве, поэтому отпадал принцип поравнения и связанные с этим переделы. Трёхполье требует равенства озимого и ярового клина, но в Илимском воеводстве не существовало и этого условия.
Таким образом, нужно притти к отрицанию трёхполья, как законченной системы земледелия Илимского воеводства, и выражения, встречающиеся в пашенных книгах: «посева в поле столько-то, а в дву потому ж», рассматривать как традиционную форму письма, занесённую сюда подьячими. Трёхполье здесь могло встречаться как технический, частный случай, подчинённый другой системе хозяйства.
Уже одно соотношение между яровыми и озимыми, равное 1:4,5, говорит о невозможности построения обычного трёхпольного севооборота, т. е. схемы: пар-озимь-ярь. Невозможно при этих соотношениях и иное построение трёхполья, впоследствии зародившегося в Киренском уезде, именно: пар-ярь-ярь, как невозможно и трёхполье типа: пар-озимь-озимь, имевшее место в Германии средних веков. Последняя комбинация не осуществима в широтах Илимска по климатическим условиям, вследствие совпадения времени посева и уборки озимых. Наконец, можно указать, что 34 хозяйства из 280 имели в посеве лишь озимую рожь и коноплю. Полеводство таких хозяйств могло строиться только в форме двухполья, причём конопля, разумеется, размещалась вне полевого севооборота. Значит, ни одни из вариантов трёхполья, как основной системы полеводства, не был возможен в Илимском воеводстве XVII и начала XVIII века.
Остаётся единственный путь для основного чередования — это двухполье вида: пар-зерновые. При этом зерновое поле неизбежно превращалось в сборное. Эта система не исключает того, что на отдельных участках по озимым могли итти и яровые. В таком случае основное чередование: пар-озимь могло пополняться чередованием пар-озимь-ярь или даже пар-ярь-ярь. К этому выводу можно притти и другим путём: под озимь необходимо выбирать участки с более лёгкими почвенными разностями и обязательно с ровным и достаточно глубоким снежным покровом, не выдуваемым ветрами в течение всей зимы, а для пшеницы и ячменя — более тяжёлые суглинки на открытых местах. А эту задачу можно успешнее решить, имея основной посев в двух участках: I) пар-озимь и 2) пар-яровое или пар-ярь-ярь. Если условия увлажнения и характер почв позволяли возделывать озимые и яровые на одном участке, то в озимом клине размещались и яровые посевы.
Можно приблизительно представить возможное соотношение между размерами пашни в двух-и трёхпольном севообороте, если допустить, что продовольственные хлеба, т. е. рожь озимая, пшеница и ярица размещались по пару, а кормовые, т. е. ячмень и «вес, а также горох — по жнивью. Можно сделать и другое предположение, именно, что ячмень, как это вероятно, и было в действительности, шёл по пару вместе с продовольственными хлебами. Расчёты по обоим вариантам приведены в таблице 36. Площади посева, взятые из ревизских сказок 1722 года по 7 волостям, округлены до целых десятин.
Итак, судя по структуре посевов, двухполье занимало ¾, а скорее всего — 5/6 всей пашни. В системе трёхпольного севооборота не могло быть более 1/6-1/4 пашни. Поэтому удельный вес пара должен был быть высоким, близким к половине обрабатываемой земли.
К сожалению, не имеется материалов для такого же расчёта по остальным волостям Илимского воеводства, но можно предположить, что в Киренской и особенно в Чечунской волостях, судя по заготовкам хлеба, доля трёхполья поднималась над средним уровнем. Что же касается других волостей, то там не были никаких новых обстоятельств, которые отклоняли бы серьёзном соотношения между двух-и трёхпольным хозяйствами от средних величин, вычисленных выше.
Таблица 36
Однако, говоря о трёхполье в Илимском крае, не должно упускать из виду, что оно являлось здесь чисто техническим приёмом возделывания, но не системой земледелия, какой оно выступало в средней России. Системой земледелия Илимского воеводства было двухполье с начатками трёхпольного чередования на отдельных участках.
В связи со сказанным возникает вопрос о переложной системе земледелия. Материалы Илимского воеводства не дают основания для заключения о наличии переложной или залежной, или лядинной системы. Переложная система с её разновидностями может возникнуть при условии лёгкости освоения новых пашенных земель. Но залесенная горная местность ставила непреодолимые препятствия для быстрого освоения больших площадей, и допускала лишь медленное внедрение в тайгу земледельца, дорожившего каждым отвоёванным клочком пашни. Оставленноенесколько лет поле неминуемо заселялось древесной порослью. Лес не неподвижен. С силой стихии он беспрестанно обсеменяет лоскутки пашни, и горе земледельцу, если он не тронет порослевых или семенных насаждений леса на его полях. Тайга быстро залечивает раны, нанесённые ей топором и сохой хлебопашца. Если её жгут, гибнет лес, но ещё не возникает пашня. Пройдёт несколько лет, и тайга продвинет на гари новые насаждения, может быть только других лесных сообществ, а через несколько десятилетий восстановит тяжёлую хвойную растительность. Ещё и теперь по Ангаре и по Илиму можно встретить яркие картины успешного наступления леса на пашни. Лес наступает концентрически, сжимая осветлённое место вначале старыми деревьями, затем кольцом 20-30-летних деревьев, посылая вперёд самую юную поросль. Поэтому приёмы переложной системы, столь оправдывающей себя в степи, нельзя переносить на горно-таёжную местность.
Освобождённые от леса суглинки при двухполье могли давать десятки сборов хлеба без серьёзного истощения; они совсем не похожи на лёгкие боровые почвы из-под сосны.
Вот почему система земледелия Илимского воеводства не могла основываться на залежи. Всякая освоенная земля навсегда, если её не забрасывали, включалась в двухпольное чередование. Размеры пашни лишь медленно пополнялись новыми ресурсами, какими были лесные пространства.
Двухполье оказывалось удобной системой и при включении в пашню новых площадей. На них устанавливалось простое чередование и не требовалось перестраивать структуры посева, что неизбежно при всякой другой системе полеводства.
Двухпольное хозяйство предопределяет в значительной степени и агротехнику. В основе её лежит однократное использование пара. А пар позволяет вести успешную борьбу с сорняками и постепенно углублять пахотный слой. Илимские земледельцы не знали злейших своих врагов — осота и овсюга. Осот проник в эти места не более 100 лет тому, назад, а овсюг — на нашей памяти, около 30-х годов текущего столетия1.
В отношении пашни встречаются выражения, оттеняющие различные категории пахотоспособных площадей. Например, кроме общераспространённого и чаще всего употребляемого термина «пахотная земля», употреблялись слова: 1) распаханная земля или роспаши, т. е. площадь, находящаяся в обработке, под посевом и паром; 2) заложная земля или залог, очевидно залежь в современном значении; 3) залежи, вероятно обозначавшее долгосрочную залежь или целину. Например, в одном из наказов приказчику предлагается разделить «тое землю добрую и плохую и заложную и залежи и роспаши». Странно, что слово пар совсем не встречается в крестьянских делах. Видимо, этот термин покрывался более широким обозначением «роспашь» или «паханая земля».
Очень редко, и то только в ранних документах, говорится об облогах или обложных землях. Слово облог, вероятно, было занесено из западных уездов Руси и, насколько можно судить по языку документов, крестьянами Илимского воеводства не употреблялось. Оно означало целины, заросшие мелким лесом и близко подходило к залежи.
В книге Чечуйского волока 1653 года, при описании земель вновь посаженных на пашню крестьян, сказано: «А отмерено им, двум человеком, добрые обложные земли от Малафейкова двора, вниз по Лене реке, 12 десятин, да по другую сторону Малафейкова двора, вверх по Лене реке обложной и переложной 10 десятин. Да лесом поросло, середние земли, 7 десятин. И обоего 54 десятины с полудесятиною»2.
Всего на Чечуйском волоке 25 дворам на 15 государевых десятин (часть крестьян в 1653 году к распашке ещё не приступила) было выделено 449¼ десятины, в том числе имелось собственного посева крестьян 88½ десятины, паханой земли (видимо, пар) 79½ десятины, перелогу (залежь) — 47 десятин, обложной земли (удобной для расчистки под распашку) — 137 десятин и «лесом поросло» — 82¼ десятины. Сюда не включены паханая земля и неосвоенные площади на заимке «прозвище. Гребень».
Пашня могла располагаться среди леса, на естественных осветлённых полянах или, как тогда говорили, на еланях3 — «сланная земля». На открытых пространствах лежали «пахотные лужки». Слово луг в те времена обозначало всякое открытое низинное пространство, независимо от способа хозяйственного использования его — под пашню или под сенокос. Этим оно отличается от современного значения слова «луг», прилагаемого только к сенокосу и реже — к пастбищу. Далее пашня могла занимать лесные гари, если этому не препятствовали плохие почвенные условия или сложный рельеф. Гари были упомянуты в «Описной книге», когда речь шла о Чугуевской деревне. Вообще о гарях в делах Илимского воеводства говорится очень часто, конечно, в связи с использованием их под пашни, реже — под сенокосы. Лесные гари являлись важнейшим источником увеличения сельскохозяйственной площади. Пригодные для земледельческого освоения гари нужно было предварительно расчищать от пней, корней и лесного хлама. В выписке приказной избы по коллективному челобитью крестьян Нижней Слободы Илгинской волости, между прочим, говорится, что по тутурской дороге «непахотной земли — на правой стороне лог и гарь — розчистные земли... Да сверх того, заложной земли на том же разлоге и гаре будет под пашню десятин з девять... Логи и гари вновь почали розчищать». В даной, т. е. в отводном акте, по этому делу предписывается крестьянам эти земли «под пашню розчищать» (Россыпь, № 18, св. 2, лл. 102-106).
Два замечания о словоупотреблении в этой выдержке: «Непахотная» земля означает пахотоспособную непаханную землю, разлог — лог, или как теперь говорят в некоторых местностях Сибири — распадок.
Освоение лесных площадей под пашню производилось и посредством расчистки леса, с предварительным очерчиванием, т. е. окольцовыванием стволов деревьев.
Конечно, в первую очередь осваивались открытые места, но их было не так много. Для дальнейшего расширения, а во многих случаях и для первоначального поселения, приходилось расчищать под пашни, реже — под сенокосы, площади из-под леса. В делах Илимского воеводства упоминания об освоении лесных пространств под сельскохозяйственные угодия встречаются довольно часто и как о самом обыденном явлении. Предпринимая эту тяжёлую работу, требующую от 100 до 200 дней труда на одну десятину, крестьянин должен был предварительно строго отнестись к выбору участка, который он собирался чистить. Надлежало оценить пригодность данной почвы для посева, глубину будущего пахотного слоя, расположение по высоте над уровнем долины и степень освещённости солнцем. Вовлечение в обработку новых площадей по необходимости происходило медленно и работа растягивалась на 3-5-10 лет.
«Описная книга» Качанова представляет своего рода сводку сведений о расчистке леса крестьянами. В дер. Закаменной «розчищают боровое место», в дер. Зыряновой крестьяне пашут в поле «и розчищают лесное место», в дер. Дёмки Васильева «лесное место под пашню розчищают», в дер. Рыковой пашут «по еланям в лесных диких местех, розчищая пополосно». Ивашка Аверкиев в своей однодворной деревне «пашет... в диких же лесных местех, розчищая пополосно». Таким же способом осваивал земли и Киренский Троицкий монастырь: «...А от того Троицкого монастыря, от ограды, росчищено под пашню боровое лесное пещаное место к Никольской Киренской слободе, по обе стороны монастырской дороги... десятин на 20... Да в мысу ж вычищено по[д] скотинной выпуск около болот и озерок непахотные земли, десятины на три.., 4 островка лесные, и те лесные островка розчищая, косят сена на монастырской обиход». Поп Михаил Данилов (о его судьбе будет сказано позднее) в Киренской слободе, на гаре «пашет боровое песщаное лесное место, и вново — х Киренге реке — под пашню росчищает». В деревне Андрюшки Чарошника киренские посадские люди выпросили половину острога «на роспашку под скотинной выпуск». В 1695 году Киренский монастырь «обыскал» у Чарошника лишний остров, Чарошник отступился: «земля залишечная и ему де та земля не надобно и впредь в ту землю вступатца и бить челом он, Андрюшка, не будет». Эта земля была отдана строителю Иосифу с братией «владеть вечно и розчищать для сенных покосов». В Илимском остроге «над Нижним Илимским посадом, в горе, в услоне, за отводными огородными местами... отдано под пашню на росчистку боровое лесное место из оброку... илимскому посацкому человеку Екимку Микифорову». Даны подробные межи этого места общей площадью в 27 десятин. Микифоров должен был платить оброка с 1701 до 1711 года по 1 четв., ас 1711 года по 1½ четв. ржи, «потому что он, Якимко, те поросли ныне розчищает под пашню вново». Но Якимко ошибся, он не был крестьянином и опрометчиво взялся не за свое дело. Места, о которых говорится в «Описной книге» и до сих пор под лесом. Там, впрочем, есть несколько освоенных клочков, часть которых снова заросла сосняком.
Можно упомянуть ещё хлебного обротчика Карпушку Арзамазова, деревня которого стояла на левом высоком берегу р. Илима. Он «пашет пашню в еланном месте и розчищает под пашню и под сенные покосы дубровое сланное лесное место вверх по Яре».
Значит, все, кто занимался земледелием, пашенные крестьяне, хлебные обротчики, посадские, монастыри и духовенство прибегали к расчистке новых площадей под сельскохозяйственное их использование. Это был громадный труд, неизвестный в лесостепной части Иркутской области и в большинстве районов Западной Сибири.
Выбрав место поселения на берегу реки или её притока, вблизи от естественных сланных, т. е. осветлённых мест, пашенный крестьянин начинал в известном порядке осваивать близлежащие угодия.
Под пашню выбирались преимущественно южные или юговосточные склоны, чаще всего в полугоре. Спускаться к самой подошве препятствовали ранние осенние и поздние весенние заморозки. Подниматься на вершины холмов или увалов оказывалось нецелесообразным вследствие усложнения обработки на высоких и более крутых частях рельефа, а также вследствие уменьшения пахотного горизонта и большей бедности органическими веществами повышенных элементов местности. Не сразу, конечно, был найден этот принцип выбора пашни, многие поплатились за то, что не прислушивались к безмолвному, но убедительному голосу природы. Но, ухватившись за елань в таком месте, крестьянин уже не отступал, а внедрялся в тайгу, медленно и методично отодвигая фронт леса.
В цитированном деле по челобитью Пяткова и Попова их заявление подкрепляется следующим аргументом: «А у нас, сирот твоих, на заимке пашенная земля осталась самая плохая и подле ключей и в низких подморинных местех, а им, Алексею и Григорью, отведена земля самая добрая горная и яланная».
Правильная оценка орографии при выборе пашни являлась своего рода пробным камнем сельскохозяйственной грамотности земледельца и входила непременной частью в неписанный агрономический кодекс илимского пашенного крестьянина. Этот опыт крестьянина следует учитывать и сейчас, особенно при выборе севооборотов для колхозов горно-таёжной зоны. Различное место положение пашни на местности может в ряде случаев явиться основанием для введения в колхозе двух полевых севооборотов.
Можно привести много доказательств того, что в Илимском воеводстве больше всего ценили суглинки, особенно на склонах среди леса, так называемые лесные и нагорные елани. Но, вследствие недостатка их и трудности очистки площадей от леса, в ряде волостей, особенно по Лене, ниже Усть-Кутского острога, крестьяне расселялись на прибрежных луговых землях. Вот какую оценку таким землям даёт воевода Оладьин:4
Усть-Кутская волость: «на каменных горах яланных и дубровных пашенных земель нет» (л. 213 об.). Верхняя Киренская волость: «пашенной земли мало и та земля боровая и песчаная и нехлебородная, а прибавить земли не откуд[а] (л. 219 об.)... земля луговая, наволочная, середняя» (л. 222 об.). Нижняя Усть-Киренская волость: «а в той деревне (Чугуевской) пашенная луговая плохая земля, меж пашенною землею озера и кочевник» (л. 224). «В той Гритцкинской деревне луговая наволочная пашня, плохая земля. И вешнею большею водою топит и тальником врастает» (л. 225). «А пашенная земля в той деревне (Пермяковской) луговая ж, плохая, с озерами, и тальником заростает, и кочевник» (л. 226). «Деревня на Половинной речке, луговая земля» (л. 226 об.). «А пашенная земля в той деревне (Подкаменной) плохая и низменная, водой топит и наносным льдом насаживает и озера заходили» (л. 228 об.). «А земля в той деревне (Закаменной) плохая, луговая», (л. 229). В дер. Москвитинской «земля луговая, а не еланная». По р. Киренге «луговая, плохая земля; и пешнею большею водою топит; и болота и кочевники по логам; и таловые кусты выростали; и пашенные земли мало; и еланных и дубровных и нагорных пашенных мест нет». Во всей этой оценке, преувеличенно подчёркивающей плохое качество низинных луговых пашен, нельзя не расслышать голоса пашенного крестьянина, мнение которого невольно отражал воевода, объясняя Москве трудности земледельческого освоения горно-таёжного края.
Понятно, одно местоположение участка не определяет ещё полностью всех его сельскохозяйственных качеств. Часто приходится на опыте подтверждать предварительную оценку земли. Такие опыты ставились и пашенными крестьянами Илимского воеводства. Сошлёмся на челобитную илгинских пашенных крестьян Васьки Ожёгова и выборного от пашенных крестьян челобитчика, пашенного же крестьянина Дёмки Иванова (Россыпь, № 18, лл. 142-145). В частности они пишут, что «едучи по дороге бором на Тутуру по правой стороне логи и гари в лесных местех. И те логи и гари мы, сироты твои, с нынешнего 1702-го году почали вново для пашни розчищать и розчистили по четверти и по осмухе и по полосмухе десятины. И посеять на тех местех хотим мы, сироты твои, ржаного хлеба впредь для опыту». Могло случиться, что расчищенная земля для посева зерновых, именно для озимой ржи, оказалась бы непригодной. Тогда эти участки пошли бы под посев других культур, например овса и ячменя, или стали бы использоваться как сенокосные угодья.
Справедливо рассматривать всю сельскохозяйственную деятельность пашенных крестьян Илимского воеводства (и не только Илимского), как беспрерывный опыт, из которого выросли основы местной агротехники.
Надо полагать, что среди пашенных крестьян встречались подлинные знатоки земледельческого искусства. Их добрым советом могли пользоваться не только соседи-крестьяне, но и воеводы. Когда Сила Осипович Оничков, один из дельных илимских воевод, выискивал новые земли для поселения пашенных крестьян, он послал для осмотра и оценки сельскохозяйственной пригодности новых земель, как теперь бы выразились, комиссию и ввел в её состав в качестве советника опытного пашенного крестьянина. Вот выдержки из его сообщения, доставленного в Москву 13 января 1672 года илимским казаком Кирюшкой Кирнаевым5: «Обыскал я, холоп твой, пашенные угожие луговые и нагорные елапные земли добрые... в вершине реки Илима и по сторонной речке Туне и за Ангарским верхным волоком, переехав с вершины реки Илима Ангарского волоку через хребет на реку Ангару6, езду — за полднища и меныпи... обыскал... из диких пустых мест, лежат те земли впусте... между ангарскими речками двумя Яндами и на усть реки Уды и до реки Осы... и для дозору и сметы тех
новых пашенных земель... по моему... приказу ездили с наказною памятью... пятидесятник Игнашка Бутаков с товарыщи да Нижные Илимские волости пашенный крестьянин, которому пашенные земли знать в обычай, Давыдко Петров». Пятидесятник «с товарыщи» и крестьянин ездили в названное места и «не меря в десятины, сметили... и мне доезду своево и по смете дозорную роспись подали за своими руками». В дозорной было записано, что на луговых землях и по нагорным еланям можно построить в пашню по Илиму и Туне больше 20 семей и за Ангарским волоком, вверх по Ангаре, до Идинского острожка — больше 50 семей.
Это, можно сказать, предистория нескольких селений Иркутской области, в том числе и с. Усть-Уды.
Применялось ли тогда удобрение полей? Вероятно, применяюсь, но не везде.
Сибирский приказ неоднократно указывал на необходимость унавоживания полей, в первую очередь государевой пашни. В грамоте 2 августа 1676 года предлагалось илимскому воеводе: «А в которых местех великого государя десятинная пашня выпахалась и хлеб родитца плох и на тое выпаханную великого государя пашню велено возить пашенным крестьяном навозы». Воевода Оничков отвечал: «А навозов земля не принимает, потому что навоз в земле и через год лежит, а не перегнивает». Но тут же, противореча сам себе, он признаётся: «а по досмотру в дачах у крестьян земли плохи и тундряные, не таковы, как русские и сибирские земли. А на новых заложных землях родитца доброво хлеба по два и по три. А после того на тех полях хлеб станет родитца плох и травян, потому что земли годы в четыре выпахиваютца»7.
Крестьяне учли это обстоятельство и повели свое хозяйство по двухпольной системе, применяя в отдельных местах навозное удобрение.
Любопытный совет илимскому воеводе даёт Пётр I в одной из очень немногих сохранившихся копий грамот: «А которые десятинные пашни выпахались, велеть, хотя в Сибири необычно, отнакож — изиавозить и приложить всякой промысл, и для большего собрания хлеба по верному и тщательному воевоцкому радению, присмотря, чтоб вместо овса по низменным пристойным местам севу б прибавить ячменного». Грамота заканчивается наставлением: «А сю нашу, великого государя, грамоту для частого прочитания и впредь для иных воевод велеть записать в приказной избе в тетрадь». Грамота датирована 14 декабря 1700 г. (арх. № 28, св. 3, лл. 391-392).
Имеются и другие, правда слабые, доказательства применения навоза, как удобрения.
Так Гурей Евдокимов из Илгинской волости в сказках 1720-1722 года упоминает, что «у них конопляники из году в год одне, без перемены». А это возможно лишь при их удобрении навозом.
По «Опиской книге» Качанова Киренский монастырь в конце XVII века расчищал под пашню лесные участки: «И на росчищеное место возят навоз». В делах Киренского монастыри встречаются следующие записи в расходной книге казначеев Никифора Бельца и Ивана Попова за 1752 год: 21 июня — выдано четырём ребятам: возили назём в монастырь, «по 15 ден», каждом по 2 копейки — 1 рубль 20 коп.; 2 июля выдано П. Криворотову: разгребал назём на пашне, за 15 дней — 45 коп.; 6 июля выдано шестерым парням: возили назём на Хабаровскую заимку, 80 дён по 2 коп. — 1 рубль 60 коп.8
Эти записи говорят о крупных работах по унавоживанию полей. Обязанностью ребят являлась только возка навоза, а разбрасывание его вели другие рабочие. Только по двум записям выплачено за 140 подёнщин. Возможно, что каждый парень вёл две подводы. Так как навоз от монастыря и Хабаровской заимки находился в очень близком расстоянии, не более 3-4 вёрст, то за день можно было сделать 4-5 оборотов. Значит, свезено было на поля не менее 1000 возов.
Обратим внимание на время оплаты — конец июня, начало июля. Отсчитаем назад 15-20 дней, чтобы определить, когда начались работы, получим первую половину июня, т. е. по новому стилю середину, конец июня. А в это время навоз можно возить только на пары. Значит, шло удобрение паров, видимо, перед второй вспашкой.
Монастырское хозяйство ни по уровню техники ни по приёмам земледелия не отличалось от крестьянского хозяйства. Только последнее не вело никаких записей и не могло оставить нам сведений о своей агротехнике.
Известно, что крестьяне северных районов Иркутской губернии в конце XIX века широко пользовались удобрением нолей, особенно в Киренской и в Братской волостях. Крестьяне других, более южных волостей Иркутской губернии, навоза почти не употребляли.
Трудно сказать, как велась обработка почвы. Судя по описям имущества, употреблялась только соха с двумя сошниками, примерно того вида, который описан Лосевым.9 Так как пахались главным образом пары, то подъём их должен был итти всё лето, вплоть до уборки. Часто встречаются выражения: «а напахано им к предбудущему году столько-то десятин». Кроме деревянных борон никаких орудий по обработке вспаханного поля не употреблялось.
Озимь сеяли между 1 и 20 августа по современному стилю, яровые — между 5 и 20 мая. Рожь сеяли прошлогодними, а не сыромолотными семенами. Очищали семена, бросая их лопатами тонким слоем на току, используя разный удельный вес и различную парусность семян и примесей. О наличии решёт для сортирования семян сведений не имеется. Известна тщательность, с которой крестьянин готовил семена.
Установление правильных норм высева семян является одним из сложных вопросов агротехники, так как эти нормы зависят не только от рода и качества семян, но и от многих, чаще всего локальных, факторов: времени, способа и глубины заделки семян, влажности почвы, высоты местности и её географической широты, а также от цели возделывания данной культуры. Можно сказать, что до настоящего времени для большинства культур ещё нет научно обоснованных порайонных норм высева. Илимский крестьянин долгое время искал наиболее целесообразных норм высева в условиях горно-таёжной местности. Если проследить за количеством семян, высевавшихся на десятину в первые 70-80 лет существования илимской пашни, то нетрудно подметить два явления: 1) превышение норм высева яровых зерновых культур примерно в два раза по сравнению с нормами по озимой ржи, и медленное уменьшение этого соотношения ко второй четверти XVIII века; 2) переход от очень низких норм, особенно по озими, к очень высоким нормам высева.
Трудно сказать, что заставило илимского пашенного крестьянина проделать эту эволюцию с нормами высева: ухудшение качества посевного материала или усиление засорённости полей, или переход к более ранним срокам сева. Возможно, что действовали все три причины. Во всяком случае нельзя пройти мимо столь интересного опыта, тем более, что местные особенности были учтены илимским крестьянином совершенно верно, так как и до сих пор нормы высева в северных районах Иркутской области значительно выше, чем в лесостепной части её и превосходят, примерно, в два раза нормы, принятые в степных местностях Западной Сибири.
Когда ссыльные черкасы в 1643-1644 годах переезжали из Енисейска в Илимск, то они взяли 2 четверти овса на десятину, т. е. по 8 пудов. По приезде на место черкасы получили по 5 пудов ржи на десятину. Эта же норма — 5 пудов ржи применялась с 1641 года на государевой пашне близ Усть-Кутского острога. Видимо, крестьяне начали переоценивать эти нормы уже с конца 40-х годов XVII века, так как воевода Шушерин сообщал в Москву, что крестьяне, «сметя по тамошнему», сеют на заложную землю по четверти с осминою ржи, а на мякотную по 2 четверти. Овса уже высевали местами по 4 четверти, т. е. около 16 пудов на десятину. В объяснениях к смете по хлебу на 1656 год есть ссылка, что крестьяне в Усть-Кутском остроге распахали новые добрые земли и высевали на десятину по 2½ чети четверопудных, т. е. по 11 пудов, а в Илимских волостях по 2½ и 3 чети, т. е. по 11-13½ пудов на десятину.
Если проследить по хлебным сметам за выдачей семян из государевых житниц на тяглые десятины, то подтвердится та же тенденция повышения норм высева. Следовательно, крестьянский опыт был воспринят и воеводами. В таблице 37 даны результаты расчёта норм высева из смет, причём четверопудная четверть по ржи принята равной 4 пудам 23½ гривенкам, а по яровым — 4 пудам.
Таблица 37
В 1699 году при переводе крестьян, сеявших по Тунгуске, т. е. по Ангаре ниже устья р. Илима, с выдельного на отсыпной хлеб, воевода Качанов указывал, что при этом будет достигнута экономия в государевых семенах в размере 8 четей полутора осмин с четвериком и с полчетвериком. Эти семена, в количестве 71½ пудов ржи, выдавались на 10 десятин. Значит, в это время норма выдачи на десятину составляла 7,2 пуда.
В первой четверти XVIII века нормы высева ещё увеличились. По показаниям крестьян Илгинской волости можно вычислить, что они в 1721 году высевали на десятину ржи 11 пудов и на десятину яровых 18 пудов. Около этих величин, но несколько ниже их, и установились крестьянские нормы. Они повышались для старых выпаханных пашен и понижались для чистых залежных земель.
Хлеб убирали серпами, видимо, крюков ещё не знали. Сжатый хлеб вязался в снопы, ставился в суслоны и обмолачивался на месте или в деревне. Здесь были гумна и овины для сушки, а рядом располагались скотные дворы, нередко крытые.
Такова система полеводства и связанная с нею агротехника. Правильный выбор местоположения пашни, высокий удельный вес пара, чистое от сорняков поле, хорошая очистка семян и местами навозное удобрение обеспечивали получение высоких урожаев, если не случалось непредвиденных погодных осложнений.
Под сенокосы назначались открытые северные склоны, главным образом их первая треть, но основные сенокосы располагались по долинам рек, речек и ручьёв. Значит, возникала возможность создания отдалённых покосов, так как по речкам можно было сплавлять сено летом, а зимой перевозить по льду. Отсюда удивительное знакомство местных жителей с самыми мелкими речками и ручьями.
Оценка качества участка производилась не только в отношении пашни, но и в отношении сенокосов. В приведённых выдержках из «Описной книги» 1699-1700 годов хорошо показаны различные виды сенокосных площадей: по лугам между пашен, около болот и озёр, на островах и по берегам р. Лены. В других делах упоминаются сенокосы по болотам, меж кочек. Но чаще всего отмечается, что сено косят по речкам и ручьям. Это относится главным образом к местностям, лежащим в долинах р. Илима, верхнего течения рек Лены и Ангары, где местность более изрезана.
Приблизительно соотношение между площадями пашни и сенокоса, как отмечалось, составляло по отводам 1:1. Но судя по ревизским сказкам, оно было значительно больше, что скорее согласуется со структурой хозяйства пашенного крестьянина, чем надельные нормы. По сохранившимся частям сказок 1722 года посев без конопли составлял 1054 десятины, кроме того должно было иметься пара не менее 900 десятин. Значит, вся пашня равнялась округлённо 2000 десятин. Сбор сена по тем же материалам достигал 48700 копён, что соответствует 48004900 десятин сенокосной площади.
Следовательно, соотношение между пашней и сенокосами составляло 1:2,4. Это свидетельствует об очень крупном удельном весе животноводства. Иначе и не могло быть. Тяжёлый груд в тайге связан с огромными затратами не только людской, по и конской силы.
Последующее развитие сельского хозяйства северных районов повело к резкому изменению приведённого соотношения В 1941 году в колхозах оно выражалось пропорцией 1:0,4, т. е. передвижка сопровождалась 6-кратным уменьшением доли сенокосов. Стремление расширить пашню часто приводило к неоправданной распашке лугов. Впрочем нельзя считать правильным для нашего времени то соотношение, которое было 250 лет тому назад.
Сено косили косами, видимо, главным образом косами-горбушами. Они завозились с Руси, но большей частью изготовлялись на месте. Сено металось в стога величиной по 30-40 копён, т. е. на 3-4 десятины при среднем сборе ставился стог сена. Размер стога можно установить на основании спора о сенных покосах между бирюльскими пашенными крестьянами и верхоленскими бурятами в 1708 году. В деле сохранился черновик письма в Москву, в котором излагалась суть дела и испрашивалось разрешение вопроса. Там упомянуто, что у Лариона Рыкова взяли 3 стога, числом 94 копны и 13 стогов, числом 466 копен. Таким образом в первом случае средний стог равнялся 31 копне, во втором 36.
Понятно, на мелких изолированных сенокосных участках ставились меньшие стога. Вообще мерой измерения стог не являлся и счёт всегда вёлся на копны. В делах Илимского воеводства почти всегда копны называются волоковыми. Это слово в современных северных районах совершенно забыто. Местные жители объясняют, что оно может происходить от слова волокуша. Но скорее всего оно происходит от слова волок, которое, по Далю, в Ярославской губернии имело значение низменности, поёмного луга. Это вполне согласуется и с тем, что первые насельники происходили из северно-русских областей, в том числе и из Ярославской и с тем, что сенокосы располагались по берегам текучих вод. Качество такого сена очень неодинаково. Так, по речкам, например, по р. Казачьей (обозначенной и у Ремезова) господствует типичная высокотравная растительность из семейства сложноцветных и осоковых, с небольшими примесями злаковых. Напротив, по р. Илиму на притеррасовых поймах встречаются прекрасные разнотравные луга с значительной примесью бобовых и злаковых трав луговой и степной формации.
Выгоны были третьим звеном сельскохозяйственных угодий, образующих связное целое. В отличие от пашен и сенокосов, находившихся в единоличном пользовании двора по так называемым «даным» воеводы, скотские выпуски были угодиями совместного пользования жителей той или иной многодворной деревни. Это не значило, что распорядителем их являлся мир. Воевода при выдаче «даной» всегда указывал порядок использования выгона. Если это была однодворная деревня, то вопрос решался просто — двору выделялся и выгон. Если в деревню приселялся новый крестьянин, то воевода указывал, что этот крестьянин получает право пользования скотским выпуском «споваль», т. е. сообща с другими крестьянами.
Дворохозяева, имевшие скот, огораживали выгон общей для деревни поскотиной. Это делало содержание скота более безопасным и дешёвым и предохраняло близлежащие посевы от потрав. О существовании изгородей-поскотин часто можно узнать из дел о потравах. Например, в Усть-Кутском остроге в 1703 году был потравлен хлеб в суслонах скотом, прошедшим на поля через неисправную городьбу около воды. Изгородь, опускавшаяся с берега в реку, называлась водеником. «И горожен воденик з берегу в реку недалеко», — жалуется челобитчик, у которого пострадал хлеб, — «в 4 жерди, а как он, Иван (ответчик), послыша от него Григорья (истца) челобитья, тот воденик догораживал, в прясла по одной жерде прибавил и в реке две скамьи поставил». Дело кончилось довольно неожиданно: по заявлению пошли осматривать поскотину и обнаружили, что она неисправна как раз у челобитчика. Пришлось последнему совместно с Иваном по поводу мира писать «его императорскому величеству» мировую челобитную (Россыпь, № 14, св. 2).
В «Описной книге» 1699-1700 годов наиболее полно отражено это огораживание общих выгонов. Например, крестьянам деревень Половинской и Подкаменной было велено поставить огород «межевой, плотной, пополам», так как выгоны их граничили. Дер. Подкаменная находилась рядом ещё с одной деревней — Закаменной, крестьяне обеих деревень владели общим выгоном и «круг поскотины городят... пополам». В дер. Алексеевской «скотинной выпуск от тех их дворов огорожен в тех же полях, и в суземье, в бор». Такие же поскотины упоминаются и в деревнях Змеинской, Микольской, Балахонской, Хабаровской, Криволуцкой и некоторых других. В Илимске, где не было крестьян, городили его жители «посаженно, от скота». В дер. Пановой крестьянам было «велено... всем вместе ввопче по тяглом и по розвытку... огородить огородом добрым под скотинной свой выпуск» новое место. «На выезде поставить им вместе ввопче ворота добрые, чтоб скоту проход и травежу не было». Старый чистый выгон воевода предложил им пахать (лл. 149).
Прошло 25 лет и крестьяне дер. Подкаменной не стали выполнять условий об огораживании общими силами выгона совместного пользования с дер. Закаменной (эта деревня с начала XVIII века стала называться Салтыковской и сохранила такое название до настоящего времени).
Тогда салтыковцы решили не пускать скот соседей в общую поскотину. Крестьяне дер. Закаменной в 1725 году подали жалобу. Воевода приговорил: «велеть владеть поскотинным выпуском против прежнего — пополам, и скот пускать вопче и огороды городить каждой деревне по паям» (арх. № 213, св. 21, лл. 176-180).
Поскотина могла быть и государственной; так, выгон около Усольского солеваренного завода имел свою поскотину, в пределах которой пасся скот жителей и проезжих людей, за что взималась плата деньгами или «варнишными» дровами на солеваренный завод. Из ответа илимской приказной избы, написанного в октябре 1709 года, узнаём, что за 3 лошади надлежало взять поскотинных денег 15 алтын, «с 2 теленков годовых 4 деньги, с 5 коров да с нетели 20 алтын, с теленков селетков (т. е. рождения сего лета) 3 деньги, с дву коров 6 денег». Видимо, при этом было учтено и время пребывания животных в поскотине.
Огороды встречались в каждой деревне. На чертеже Илимского острога огороды показаны в 34 участках, в том числе два внутри острожного укрепления. Кроме того, усадебные участки в значительной мере также использовались под огороды. Всех огороженных усадеб на чертеже можно насчитать 114.
В 1656 году был произведён обмер всех дворов Илимского острога. Тогда их было 65. Средний размер усадьбы составлял 85 кв. сажен. 13 дворов имели огороды вне своей усадьбы — «отхожие» огороды; их средняя площадь составляла 65 кв. сажен или около 246 кв. метров. Мелких усадеб, до 50 кв. сажен, насчитывалось 21; средних, от 51 до 100 кв. сажен — 24; крупных, от 101 до 150 кв. сажен — 14 и очень крупных, свыше 150 кв. сажен — 6 дворов. Эти подсчёты сделаны на основании перечня дворов, в котором указаны длина и ширина каждой усадьбы10.
Отвод огородов производился одновременно со всем землеустройством крестьянина, например, в 1701 году апреля в 16 день «дано ему на Тушамском повоете под двор и под огород ис порожних мест земли против ево братей обротчиков; и в Тушамскую поскотину скот ему пущать споваль с тушамскими жители». Таких решений в делах воеводства встречается многие десятки, если не сотни.
Ранее приводились выдержки из одного дела, связанного с самовольной перепашкой в Верхне-Киренской слободе «овошного огороду, длиннику 18 сажен, поперешника 4 сажени», ответчик возражал, заявляя, что «пашут пашню всякой крестьянин против своего тягла пополосно, и развычена де та земля по тяглом издавна, полюбовно. И владеет де он своею пахотой и огородцами». Итак встречается три равнозначных названия — огороды, огородцы, овошные огороды.
Все огороды имели чисто потребительское назначение. Совершенно не встречается ни сведений о заготовке и продаже овощей, ни цен на них. Государство не облагало крестьян никакими овощными поставками. На огородах возделывалась главным образом капуста. Это можно установить на основании заявлений о потравах. Другие овощи имели меньшее распространение.
В россыпи дел позднейших лет, за 1745 год, имеется ведомость об Илимском городе, из которой можно пополнить перечень овощных растений, несомненно возделывавшихся с начала прихода русских на Илим. «Огородных овощей, как в городе Илнмску, так и в уезде, родитца: капуста, ретька, свекла, морковь, репа, лу1с, чеснок, огурцы, тыква, горох, бобы, семя конопленое — и то родится не по вся ж годы, и то по малому числу. А более никаких овощей не бывает» (Россыпь, № 387, св. 41).
Возделывание таких теплолюбивых культур, как огурцы и тыква, а также выгонка капустной рассады требовали введения навозных гряд и устройства рассадников (ящик на столбах), наподобие тех, которые встречались у крестьян Сибири до недавнего времени. При огородах возделывалась и конопля. Как капуста, так и конопля требуют навозного удобрения. О применении его в земледелии уже говорилось.
Размеры приусадебного посева в среднем составляли около 0,15-0,20 десятины на двор, считая 0,07 десятины конопли (20,4 десятины на 280 дворов по сказкам 1720-1722 годов) и около 0,05-0,1 десятины овощных посевов.
Такова система земледелия Илимского края. Она строилась в форме сочетания полевого, лугового и приусадебного хозяйства в соответствии с потребностями двора и с его трудовыми и тягловыми ресурсами. Главной частью крестьянского хозяйства являлась пашня с двухпольным делением. Залежи имели вспомогательное значение. Эта переходная система в тех условиях оказывалась наиболее целесообразной формой земледельческого производства.
1 Осотом у нас называют и Cirsium arvense L., и С. serratuloides Fled. и Sonchus arvensis L., и S. oleraceus L. Здесь, понятно, речь идёт о первом из них, как наиболее тягостном сорняке. Что касается Avlena fatua L., то он не был отмечен ни одним из исследователей флоры Предбайкалья, пока не стал бичом полей и особенно в северных районах Иркутской области. Не был упомянут он ни Я. Прейном, ни Криштофовичем, ни Дробовым, ни Ганешиным, ни Боровиковым, исследовавшими флору бывшей Иркутской губернии.
2 Сибирский приказ. Книга 319, лл. 148-154.
3 Слово, широко распространённое в лесных местностях Сибири и в настоящее время.
4 Сибирский приказ. Книга 633. Написание слов «заростает», иногда «зарастает», так же, как «розчищает» и «росчищает» дано по подлиннику.
5 Сибирский приказ. Столбец 813, лл. 47-52.
6 От современной дер. Кочерги на дер. Подволошную.
7 Сибирский приказ. Книга 633, лл. 192-197.
8 Фонд № 482, опись № 1, дело 15, св. 4.
9 Лосев. «Краткое описание земледелия Иркутской губернии», сочинение Иркутского Губернского землемера и члена Вольного Экономического общества, надворного советника Лосева в 1811 году. «Труды Вольного Экономического общества к поощрению в России земледелия и домостроительства», 1813, в Санктпетербурге, ч. LXV, стр. 101-126. Здесь же дан чертёж иркутской сохи.
10 Сибирский приказ. Книга 306, лл. 76-104.
<< Назад Вперёд>>
