Недоимки
В познании экономики русского крестьянства существенное значение имеют показатели по недоимкам. В них отражается в количественном выражении тяжесть государственных повинностей, падающих на земледельца. Они являются как бы коэфициентами в сложном уравнении со многими неизвестными, как бы измерителями величины переобложения, раскрывающими пределы устойчивости крестьянского хозяйства. Размер недоимок позволяет с определённой степенью достоверности судить о таких явлениях крестьянской экономики, которые оказываются неуловимыми при других способах исследования.
Хлебные недоимки в Илимском воеводстве появились с начала развития земледелия. Но тогда они не являлись закономерным явлением, так как обусловливались или неурожаем или частными индивидуальными причинами. Недоимки собирались в следующие годы без больших затруднений и не требовали особого служебного аппарата. Например, в 1653 году было собрано 172 четверти недоимочного хлеба и сверх пометы ещё 167 четвертей. В 1657 году собрано 2253 пуда недоимочного хлеба, в 1667 году — 1028 пудов и в последующие годы вплоть до XVIII столетия недоимки собирались почти полностью, за исключением неурожайных лет. Даже в 1709 году поступило в государеву казну в погашение недоимок 2500 пудов.
Положение резко изменилось, когда государство стало твёрдой рукой черпать из крестьянского бюджета деньги на общероссийские нужды. Появление денежных налогов производит в илимской деревне глубокие перемены. Для того, чтобы иметь деньги, крестьянин должен продавать хлеб или другие припасы. Значит, хлебное и денежное обложение — только разные внешние формы одного явления — изъятия хлеба у крестьянина. Вследствие этого с ростом денежного обложения неизбежно увеличиваются и хлебные недоимки.
Исчерпывающие сведения о хлебных недоимках в начале второго десятилетия XVIII века даёт «Смета перечневая о сборе и расходе хлебных запасов в Илимском уезде за 1714 год» (арх. № 102, св. 10).
На основании этого документа можно построить следующую сводку сбора хлеба и размеров недоимок в целых четвертях (табл. 71).
Таблица 71
Величина хлебных недоимок за 1714 год возросла с 1565 до 2062 четвертей. Илимская приказная изба определяла остаток недоимок на 1 января 1715 года в 2178 четвертей, по по книгам нельзя найти подтверждения этого количества.
Если взять сбор хлеба без недоимок прошлых лет, то окажется, что предстояло в 1714 году собрать 4385 четвертей хлеба, собрано 3689, осталось в недоимке 696 четвертей или 15,9% от количества хлеба, подлежавшего сбору.
Всего в Илимском воеводстве в 1714 году было 1095 дворов пашенных крестьян, 311 обротчиков и 188 переведенцев идругих плательщиков. Из них в том же году осталось «в доимке» 324 двора, т. е. около ⅕. Недоимщиков в 1712 году было 151, в 1711 — 106; с 1710 года тянется долг за 7 крестьянами, с 1709 — за 11-ю и с 1708 — за 6-ю. В среднем на одного недоимщика в 1714 году падало 6,4 четверти хлеба, т. е. свыше 50 пудов. Чтобы представить реальное значение этой величины, достаточно вспомнить, что по переписным сказкам 1720 — 1722 годов на двор производилось хлеба около 186 пудов. Вот почему, несмотря на кажущуюся лёгкость натурального обложения и невзирая на опытный и жестокий персонал сборщиков государева хлеба, величина недоимок продолжала расти.
б) Денежные недоимки
В XVII веке отсутствовало денежное обложение пашенных крестьян. Поэтому не могло быть и недоимок. Лишь в редких случаях, и то в конце XVII века, немногие обротчики вносили вместо хлеба деньги. Однако и они, при объезде Качановым деревень Илимского воеводства, были переведены с денежного оброка на хлебный. Например, в Горбовской деревне «Тришка Рыданный с товарыщи с пометных сенных покосов платили оброку по 20 алтын на год. И по розбору тот денежной оброк снят, а вместо денег велено им, Тришке с товарыщи, с тех сенных покосов для пополнения в Якутцкой государевых хлебных запасов платить хлебной оброк з 209 году по четверти ржи на год». В Прокопьевской деревне киренский поп Михаил Данилов платил за пользование землёй оброк в размере 1 рубля в год. Но с 1701 года ему было велено платить вместо денег 2 четверти ржи.
Хлеб тогда для государства был более нужен, чем деньги.
Все свои денежные расходы Илимское воеводство покрывало за счёт внутренних источников, не касаясь крестьянских денежных бюджетов. Для иллюстрации приходных и расходных статей Илимского воеводства достаточно взять любую денежную смету XVII века. Ниже, в таблице 72, приведена такая смета за 1677 год, причём многочисленные статьи её сведены в немногие группы, а суммы округлены до целых рублей.
Ни одна из приходных статей не касается крестьян. Доимки, т. е. сбор недоимок за прошлые годы, относились к целовальникам и откупщикам. Главный доход составляли «таможенного верного бранья пошлины» и сбыт соли с казённого завода. Помольные сборы были взяты на государевой мельнице. У казённых целовальников постоянно находились свободные наличные деньги.
Но с начала преобразовательной деятельности Петра I государству потребовались огромные суммы денег.
Таблица 72
Государство стало с первого десятилетия XVIII века вводить отдельные целевые сборы, причём крестьяне платили с двора, безотносительно к его мощности или к числу проживавших в нём членов семьи. Таких целевых сборов было очень много, некоторые из них вводились на 1 год. Например, в 1721 году надлежало собрать в Илимском воеводстве с 65 дворов посадских людей и бобылей, с 939 дворов пашенных крестьян и с 55 дворов хлебных обротчиков по недовзысканным сборам:
Таблица 73
На самом деле пашенный крестьянин должен был платить по 5 р. 04 к., а точнее по 5 p. 3 7/8 к. с двора. Если принять среднюю цену пуда ржи в начале XVIII века равной 8 копейкам, то все эти денежные сборы означали дополнительное хлебное обложение в размере 63 пудов на двор. По перечневой смете на 1714 год надлежало собрать в среднем по 23 пуда отсыпного хлеба с двора, по ревизским сказкам 1720-1722 годов средняя сдачаотсыпного хлеба составляла около 30 пудов на двор. Значит, введение этих денежных сборов удваивало размер государственных платежей пашенного крестьянина. Так как все денежные сборы с крестьян взыскивались с двора, то понятно, что в наиболее тяжёлом положении оказались слабые дворы. В этом заключаются причины массовой недоимочности крестьян Илимского воеводства в двадцатых годах XVIII века.
В скором времени эти многочисленные целевые денежные сборы заменяются одним подушным обложением. В это же время приводятся в ясность и недоимки. В делах Илимского воеводства сохранилась «Книга счетная хлебного повытья и денежного сбора 1718-1723 годов», составленная в 1726 году и посвящённая недоимкам. В ней, в частности, поимённо названы все недоимщики за указанные 6 лет, с подробным изложением всех сборов и с объяснением причин каждой недоимки. Всего названо 1265 недоимщиков, что при принятой системе записей потребовало 1088 страниц убористого письма.
При этом поволостные списки крестьян были чуть ли не впервые построены в алфавитном порядке, но не по фамилиям, а по именам.
Чтобы показать сложность денежных обязательств крестьянина в первой четверти XVIII века, можно взять любого крестьянина, числящегося в списках названной книги недоимщиков.
Вот рядовой пашенный крестьянин Нижне-Илимской слободы, деревни Бубновой — Алексей Бубнов. Он, как и все пашенные крестьяне, платил до введения подушной подати три рода сборов, названия которых даны по старинному написанию:
1. Окладных табельных: 1) стрелецких по 90 коп., 2) на слободских драгунов по 30 коп., 3) ямских 5 коп. Всего 1 рубль 25 коп.
2. Сверх табельных, повсягодных: 1) для Свейской (шведской) войны поворотных 25 коп., 2) седельных и уздяных (на армию) — l¼ коп., 3) из адмиралтейского приказу сбор на починку кораблей 12½ коп., 4) из земского приказу сбор рекрутных от заверски (по развёрстке) на уезды — 6 коп., 5) из ямского приказу — за подводные 10 коп., 6) к городовому строению и на дело кирпича, на звесное (известковое) зжение и на закупку припасов и мастеровым людей на жалованье — 28¾ коп., 7) на мясоедные дни в положенные 5 полков драгунов и салдатов, против расположения, т. е. раскладки на дворовое число — 8¾ коп. и 1/8 коп. (дроби складывать не умели и, как здесь, вместо 8 7/8 коп. писали двойным обозначением), 8) за доходы по флоту 8¼ коп., 9) на дело (на постройку) судов в Тобольску 10 коп., 10) лантрацких, жалованье местной администрации — 10 коп., 11) на жалованье лантратом, за хлеб деньгами (вместо хлебного жалованья) — 3 коп.
Итого 1 рубль 23 5/8 копеек.
3. По указам запросных сборов : 1 ) на правиант в новопостроенные магазейны — 37 коп., 2) в смоленской запасной магазейн — 17¼ коп., 3) на покупку лошадей офицерам — 19¼ коп., 4) на канальное дело 20 коп. Всего 93½ коп.
Крестьянин, понятно, не мог и запомнить всех этих сборов, редко представляя их целевое назначение. Но в огромном государстве уверенно связывали берега воспетой поэтами Невы с берегами безвестного Илима.
Все только что перечисленные сборы крестьянин Алексей Бубнов не заплатил. В книге дана следующая приписка: «А по следствию вышеписанную денежную доимку на оные годы он, Бубнов, не платил за скудостью, а имянно за недородом хлеба и вешнею полою водою пахотную землю топит и насеяной хлеб вымывает; и божиим изволением в тех годех кобылкою насеяной хлеб выедало; и от многой подводной гоньбы бес прогонов и от платежей ямских немалого числа денег, з десятины (оброчной) в год рублев по пяти и больше». Почти о каждом крестьянине Нижне-Илимской волости писец не преминул повторить буквально всё, что сказано о Бубнове. Варианты записей очень незначительны. В той же записи зачёркнуты следующие слова: «А протчие. денежные зборы платил, избывая последние свои пожитки, и от платежа денежных зборов пришел во всеконечную скудость». Эти приписки, сделанные, видимо, со слов крестьян, повторяются во всех случаях, когда дело идёт о нижне-илимских пашенных крестьянах. По другим волостям их нет. Приписав это замечание, писец, видимо, решил, что не вполне удобно говорить о разорительной тяжести государственных сборов и вычеркнул такие примечания во всех случаях.
Совершенно также взимались денежные сборы с хлебных обротчиков. Возьмём хлебного обротчика той же деревни Андрея Лоншакова. За ним числились, сверх «табельных и повсягодных», недоимки по запросным сборам (см. табл. 74).
Таблица 74
Если причислить сюда табельные и повсягодные, то окажется, что за Лоншаковым числилось недоимок 19 р. 80¼ к. Кроме того, была и хлебная недоимка. «А по следствию вышеписанную хлебную доимку на оной год не платил, понеже он, Лоншаков, в прошлых годех умре, тому лет с семь. А остался от него сын Дмитрей в малых летех и вышеписанную доимку не платил за скудостию, а имянно за недородом хлеба. А пахотной земли и сенных покосов ему не дано». Зачёркнуто: «А на протчия годы платил тот по окладу правиант (с него взыскивалось 1½ четверти ржи в год или около 12 пудов), избывая последние свои пожитки».
Рост недоимок и неспособность воевод взыскать их старыми способами побудили правительство разослать по уездам особых уполномоченных. В Илимское воеводство приехал «салдат тобольского гварнизона Московского полку» Егор Шабалин, круто взявшийся, согласно данным ему инструкциям, помимо воеводы и приказчиков, «править доимки». Насколько можно судить, солдат был грамотен, опытен, исполнителен и твёрд. Это был, видимо, подлинный питомец петровской армии. Но дело оказалось настолько запущенным, что в следующем, 1725 году в Илимск приезжает вместо Егора Шабалина «ундер-афицер» Тобольского полка Павел Козмин. Он побывал почти во всех острогах и слободах, опросил на месте крестьян, привлекая к допросу старост и десятских, привел в ясность недоимки, выяснил их причины и заставил воеводскую канцелярию составить названный выше том, объёмом более 1000 страниц. Благодаря этой работе выясняется полная картина недоимочности в тяжёлые 1717-1724 годы.
Фото 22. Книга 1718-1723 гг. о недоимках. На снимке 2-й лист недоимок Лоншакова
В названном деле есть сводка по Братской волости за 1718 год. Вот итоги её: надлежало взыскать 1464 рубля, поступило платежей 217, нужно «донять» 1247 рублей. Значит, поступило менее 15%. А недоимок по всем волостям оказалось: 1718 год вместе с недоимками прошлых лет 7074 рубля (копейки отброшены), 1719 — 232 рубля, 1720 — 455 рублей, 1721 — 768 рублей, 1722 — 495 рублей, 1723 — 1185 рублей. Всего накопилось 10209 рублей или по 9 р. 12 к. в среднем на плательщика. Кроме того, в недоимках числилось окладного и оброчного хлеба: 1718 год — 899 четвертей (округлённо), 1719 — 552 четверти, 1720 — 577 четвертей, 1721 — 710 четвертей, 1722 — 709 четвертей, 1723 — 779 четвертей ржи. А всего 4226 четвертей. Кроме того, не собрано было 38 четвертей овса. Задолженность составила, таким образом, более 34000 пудов хлеба или в среднем по 29 пудов на 1 двор пашенного крестьянина, а на одного хлебного обротчика в среднем более 26 пудов.
Выше приведены объяснения словами документа причин недоимочности крестьян за эти годы. Подобные примечания однообразно повторяются при имени каждого крестьянина Нижне-Илимской волости. Некоторые обротчики добавляли, что их привлекали на работу в Илимск, таких случаев на 44 обротчика этой волости было 10. «Да сверх того в тех годех работали всякие при Илимску городе и на илимском устье зделья» (Алексей Кузнецов), «да сверх того в тех годех работали всякие [работы] при Илимску, на Ангарском волоку розчищали повсягодно дороги и на илимском устье зделья — караулили суды» (Андрей Панов).
На подобные работы пашенные крестьяне не назначались.
По Кежемской слободе, как и по остальным волостям, о кобылке не упоминается и ответы построены по такому образцу: «А по следствию... он, Брюханов, правианта на вышеозначенной год не платил за скудостью, а имянно за недородом хлеба для того, что он сеет хлеб на островах (зачёркнуто: и тот насеяной хлеб) вешнею водою топит и морозом (зачёркнуто: бьет) вызябает».
По Илгинской слободе причиной неуплаты показано: «за неимуществом».
По Чечуйскому острогу крестьянами была найдена другая формула: «За всеконечной скудостью, а имянно за хлебным недородом и за потопою вешней большей воды и за подводною гоньбою».
Наиболее варьируют ответы по Криволуцкой слободе, например: «За всеконечной скудостью и за недородом хлеба и за потопою полой воды, и за падежем скота, а про то ведает Аверкий Арбацкой, Петр Нетесов». В свою очередь этот Арбацкий не платил «за всеконечной скудостью и за скорбию и левая ногаизломана, ходить не может». Другой сказал, что «лежит в расслаблении и за одиначеством», многие, указав на ряд причин, добавили, что «скитаетца в мире» или «по миру». О многих за писано: «умре, а после ево никого, ни детей (или никаких пожитков) не осталось».
Встречается и пожарный случай, и «лежит в огневице», и «взят в салдаты», и «також выбрали в рекруты сына ево пашенные крестьяне», и отправлен на Аргунь, и неизбежное — «бежал неведомо куды».
Оказалось возможным свести все эти показания в одну таблицу. В неё не удалось включить Чечуйскую волость, по которой унтер-офицер Павел Козмин «скаски не подал неведомо зачем. Но токмо взято ото всех той Чичюйской волости пашенных крестьян доношение и при том доношении с указу копия, которое означено по окончании (т. е. в конце всего дела о недоимках, арх. № 108) той волости. А для чего он, Козмин сказок с каждого не брал, того в Ылимску, в земской канцелярии неизвестно». Козмин не взял здесь сказок вследствие противодействия мира, который дружно выступил с коллективными челобитьями и довёл дело до того, что крестьяне «учинились противны» названному в этой главе солдату Егору Шабалину.
Сводка причин недоимочности за 1718-1724 гг. показана в таблице 75.
Пожары и падёж скота никогда не упоминаются как самостоятельные причины недоимочности. Они всегда сопровождаются указаниями на недород, поэтому можно объединить первые пять показаний, как общую цепь причин, приводящих к оскудению двора.
Таблица 75
Хозяйственные причины, вызывающие оскудение пашенных крестьян, составляют 52,9%, а для обротчиков лишь 22,2%. Последние, меньше связанные с хозяйством, не упоминают о пожарах и падеже скота.
Второе различие между пашенными крестьянами и обротчиками обнаруживается в показателях убега. Пашенному крестьянину, связанному всегда с семьёй и сложным хозяйством, не легко было подниматься с места; обротчик обладал в этом отношении большой маневренностью, являясь среди крестьян самой подвижной и неустойчивой частью населения.
Следует обратить внимание и на смерть, как причину «доимок». Конечно, она в равной степени настигала тех и других, но давала различный экономический эффект. Семья пашенного крестьянина, в случае смерти главы, часто сохраняла хозяйство, вследствие чего в показаниях крестьян на первый план нередко могли выдвигаться другие причины недоимочности, например, недород. Иначе обстояло дело с обротчиком. Часто он был одинок и всегда менее обеспечен. Его смерть почти неизбежно влекла недоимочность хозяйства.
Для более полной характеристики задолженности крестьян необходимо остановиться на степени её распространения. К сожалению, на этот вопрос нельзя дать полного ответа. Затруднение заключается в том, что цитируемая книга не даёт точного числа всех дворов. Кроме того, по Чечуйской волости, как сказано, совсем нет расшифровки причин недоимок и невозможно выделить бежавших и умерших — иногда число недоимщиков оказывается больше числа всех дворов. В меньшей степени этот недостаток учёта относится к Илгинской и Киренской волостям.
С этими оговорками в таблице 76 приведено сопоставление числа всех дворов пашенных крестьян с количеством недоимочных хозяйств по волостям Илимского воеводства за 1718-1723 годы.
Значит, ¾ пашенных крестьян Илимского воеводства в начале XVIII века превратились в недоимщиков. Правда, две волости, Верхне-Илимская и Тутурская, составляли исключение. Возможно, что здесь, при наиболее низком обложении хлебом (7 четвертей с десятины), в эти годы был лучший урожай. Некоторым подтверждением более благоприятного положения Тутурской волости служат цифры недоимочности обротчиков; здесь было учтено только 4 случая недоимок у обротчиков и все они объяснены смертью.
Таблица 76
Другие волости оказались сплошь недоимочными и прежде всего Чечуйская. Здесь сохранилось высокое обложение хлебом (10 четвертей с десятины), сама волость лежала на стыке Илимского и Якутского воеводств, через неё шла водная магистраль в её наиболее оживлённой части, и крестьяне широко привлекались, обычно бесплатно, часто в горячее рабочее время, к обслуживанию судов, а зимой — к дальней подводной гоньбе. И крестьяне этой волости правильно раскрывают причины недоимочности, ссылаясь на эти два обстоятельства: несправедливо высокое обложение и неоплачиваемую гоньбу.
К каким последствиям привело тяжёлое бремя петровского обложения здесь, на околице Руси, точно учесть невозможно. Несомненно, что оно понизило хозяйственный потенциал крестьянина. Все факты говорят именно об этом: резкое увеличение недоимочности, свидетельствующей о том, что была перейдена грань платёжеспособности деревни, усилившееся бегство, запустение дворов и появление среди крестьян нищенства.
Правда, это было нищенство особого рода. Оно не означало ещё полного упадка хозяйства, его развала. Крестьянин оставался земледельцем, имел двор, посевы, скот, сохраняя название пашенного крестьянина, но вынужден был обращаться за помощью к соседям, хотя бы эта помощь выступала в форме подаяния. Кое-кому эта помощь помогла подняться на ноги, других низвела на положение подлинных нищих-профессионалов. «Следствие», которое вёл унтер-офицер П. Козьмин в Криволуцкой волости, позволило обнаружить многоговорящий факт: опросы крестьян производились в присутствии мирского старосты Кирила Вологдина, десятских Козьмы Юдина и Михаила Зубова; если поискать фамилии этих крестьян среди недоимщиков, то окажется, что все три представителя крестьянской администрации числятся в неплательщиках. А староста, сославшись на недород, потопление водой и скотский падёж, указал, что «скитается в мире». По применённому здесь методу обработки данных, этот староста оказался в разряде нищих, т. е. временно нищенствующих. Этот факт бросает свет на самое явление нищенства среди крестьян Илимского воеводства, как на крайнюю степень хозяйственных затруднений.
Побирающегося крестьянина следует строго отличать от профессионального нищего. Нищенство крестьянина предполагает желание его, пережив временные невзгоды, в ближайшее время, не позднее осени текущего или весны будущего года, вернуться к своим земледельческим работам. Оно не считалось позорным, так как превращалось в типичное, бытовое явление. Некоторое подобие такого хождения по миру можно найти у А.Н. Энгельгардта в его письмах «Из деревни», где он прекрасно описал уход «в кусочки» крестьян Смоленской губернии в средине XIX века.
Введение в 1724 году подушной подати свело все денежные платежи крестьян к единому денежному налогу. Сперва крестьянин должен был платить по 80 коп. с души в год, затем в 1725 году обложение было снижено сперва до 74, а затем до 70 копеек. Это был так называемый семигривенный сбор. Те крестьяне, которые не попали «в расположение душ» и не сдавали в казну хлеб, платили «вместо помещичьего дохода» по 40 коп. с души. Это был так называемый четырёхгривенный сбор. Так как эти сборы были установлены в конце того времени, которое является рамками настоящей книги, то подробности об этом будут изложены во 2-м томе.
Недоимки, образовавшиеся в 1718-1723 годах, собрать было невозможно. Пётр I, «будучи в Сенате апреля 24 дня 724 году, милосердуя о своих подданных... всемилостивейше указал: доимочных денег, правиантов и фураж за прошлые годы по нынешней 724 ... впредь с сего числа три года не править» (цитируется по Россыпи, № 61, св. 7, лл. 216-217). Недоимки, образовавшиеся до 1718 года, не взыскивались по указу Петра I, который при заключении в 1721 году мира с Швецией «указал генеральное прощение» доимкам, возникшим с начала войны. На местах всё же собирали эти недоимки, вследствие чего возникли злоупотребления служилых людей, зачислявших эти сборы в личные доходы. Запоздалым указом Анны Иоанновны 5 сентября 1734 года этот акт Петра I был обнародован печатно (Россыпь, № 148, св. 15).
Упорядочение финансов коснулось и многих мелких сборов, мешавших развитию торговли и не приносивших существенных доходов казне.
В делах Илимского воеводства сохранился следующий документ об отмене ряда сборов (Россыпь, № 59, св. 7, лл. 155-156): Пётр I в Сенате 12 августа 1724 года «изволил слушать окладной табели таможенных и кабацких зборов. И по слушании оной изволил разсуждать: первое — которым збором быть впредь в окладе, второе — которые в оклад положить сумнительны, третье — которые отставить. И о том на оной табели изволил отмечать собственною своею рукою, а имянно: над которыми зборы отмечены крыжи — те отставить, над которыми окружено — те оставлены в сумнительных, впредь к разсмотрению. Того ради Правительствующий Сенат приказали: те зборы, над которыми крыжи... отставить и с нынешнего 724го и впредь тех зборов не сбирать». Тут же приведён перечень отменённых сборов: с попов за драгунских лошадей, с церковников и приказных людей Козловского окладу, с крестьянских бань, с пчелиных ульев и бортей, поземельные, оброчные сборы с мастеровых, работных людей, с лавочных сидельцев, с разносной торговли, с клеймления платья, шапок и сапогов.
Остальные сборы, которых перечислено 34 вида и «прочие мелочные и неокладные зборы», а также подушные деньги с лиц мужского пола «збирать со всяким радетельным тщанием». Из них прямое отношение к крестьянам имели только подушный сбор да некоторые оброки: с мельниц, рыбных ловель и кузниц.
Недоимки крестьян отобразили сложное развитие государственной политики. Натуральное обложение XVII века вызвало появление хлебных недоимщиков. Войны Петра I потребовали введения особых сборов, которые переступили грань платёжеспособности не только илимского крестьянства. Образование Всероссийской империи было связано с введением единого государственного денежного налога на крестьян, главного платёжного класса, на плечах которого возвышалось дворянство и развивалось нарождавшееся купечество.
Но несмотря на огромные перемены в экономике страны сибирский крестьянин продолжал платить оставшиеся от средневековья натуральные сборы хлебом.
<< Назад Вперёд>>
