Монастырская и церковная пашня
В общем монастыри вели земледелие теми же способами, как и крестьяне, и скорее учились у них, чем учили их агрономическим приёмам.
Киренский Троицкий монастырь имел значительное население; в самом монастыре по списку 1723 года жило 63 человека мужского пола, в дер. Хабаровской 33, в дер. Сидоровской 19, на мельнице 11, в дер. Марковской 40, в дер. Скобельской 41, в дер. Кутимской (по р. Киренге) 14, а всего 221 человек. Население Якутского монастыря на двух заимках Илгинского острога составляло 51 чел. и в деревнях Захаровской и Гребенской
Чечуйского острога 33 чел. В Братской пустыне, расположенной в 6 км от острога, жило 10 чел., в дер. Кадинской 48 и в деревне вверх по Ангаре 28 чел. Всего в монастырях и в хозяйствах насчитывалось 391 чел. мужского пола. Состав этого населения по списку жителей Илимского воеводства за 1723 год приведён в таблице 90.
Таблица 90
Главную часть монастырского населения составляли вкладчики. Пашенные крестьяне и хлебные обротчики, всего 24 двора, пахали на монастырь за право пользования землёй, а несколько дворов платило отсыпной хлеб государству, как и обычные крестьяне. В лице своих вкладчиков монастыри имели достаточное количество рабочей силы для выполнения всевозможных работ. Об этом ясно говорит возрастный состав монастырских вкладчиков (табл. 91).
Таблица 91
Если сличить эти данные с возрастным составом пашенных крестьян, то окажется, что в среднем вкладчики имели детей вдва раза меньше, чем крестьяне, зато стариков старше 60 лет среди вкладчиков было в 3½ раза больше, чем среди крестьян. Удельный вес вкладчиков в рабочем возрасте, от 16 до 60 лет, оказывался несколько выше, чем у крестьян.
В 1679 году илимские служилые люди Андрей Иванов и Лука Ощепков произвели по поручению воеводы И.Д. Зубова описание «Усть-Киренские Троицкие пустыни», откуда можно привести некоторые данные о вкладчиках1. «Да вкладчики того ж монастыря промышленые и гулящие люди разных поморских городов. А вклады свои вырабливали черною работою, года по два и по три, а иные прикладывали промышленую мяхкую рухлядь — соболи. А вкладов своих клали к живочальной (такое написание этого слова повторяется несколько раз) Троице рублев по 15-ти и по 20-ти и по 30-ти». Тут же идёт перечень 20 вкладчиков, с прибавлением к именам слов, указывающих на места выхода вкладчиков: усолец, устюжанин, вычегжанин, мезенец, устьянец, галичанин, лалетин и т. д. «Да вкладчики ж Илимские и Якутцкого острогов служилые люди, за старостию из службы отставлены, а вкладов своих клали по 20 рублев». Таких вкладчиков названо три человека.
Остальные категории монастырского населения можно разбить на две части. Первую составляли лица, которые использовались на работе, это гулящие люди, работные люди, новокрещенные тунгусы и крепостной монастырский человек Яков Мунгал (бурят или монгол). Всего их было 26 человек или 6,7%. Сомнение о пригодности к работе возбуждают лишь гулящие люди. Чтобы устранить это сомнение, достаточно привести данные о их возрастном составе. Оказывается, среди гулящих не было ни одного человека моложе 20 лет, 15 имели от 20 до 60 лет и лишь двое оказались старше 60 лет. Вторую часть составят те лица, которые не использовались на работе — бобыль (ему было 90 лет), подворники, богаделыцик (105 лет) и нищий. Но они составляли самую маленькую группу в 9 человек или 2,3% к общему числу монастырских жителей.
Хозяйство Якутского монастыря опиралось на две заимки — деревни. Одна, Спасская деревня на р. Тыпте, состояла из кельи, часовни, мельницы, кузницы, бани и жилых домов. В 1722 году в ней работало 44 человека под наблюдением 60-летнего старца «ермонаха» Спиридона, который о себе показал, что «живет он в той Спаской деревне для управления и у наряду работных людей». На кузнице работал кузнец, здесь же жили 5 холостых вкладчиков, из которых младшему было 50, а старшему 80 лет, вкладчики женатые, две вдовы «мунгальской породы» и сироты умерших вкладчиков, 4 работника, двое казачьих детей (возраст 20 и 22) в сроке, т. е. на временной работе. На другой заимке, по р. Балыхте (левый приток р. Тыпты), жил «нарятчик» 60 лет,женатые и холостые вкладчики «в работе». На заимках высевалось по 300 пудов ржи, 30 ячменя, 15 овса и 4 пуда конопли. Сбор составлял: 3000 пудов ржи, 80 ячменя, 40 овса и 12 пудов семени конопляного. Можно полагать, что посев составлял: ржи 30 десятин, ячменя 2, овса 1 и конопли 0,4 десятины. Урожай был вполне удовлетворительный: ржи 100 пудов с десятины (сам-10), овса и ячменя по 40 пудов (сам-2,7) и конопли 30 пудов (сам-3). Товарным зерном являлась только рожь. «Сена ставят 2000 копен волоковых малых, потому что косят де оне на кочковатых места[х] с нуждою. Скота рогатого — больших и подросков и с малыми телятами — скотин со сто двадцать. Лошадей работных, подросков — кобыленок и жеребят, десятка с полтора, малых жеребят под кобылами шестеро. А годом де посылают оне з дву заимок в Якуцкой Спаской монастырь на пропитание братии по тысячи пудов муки ржаной, иного году и меньши... А за росходом де у них на дву заимках в остатке из году в год остается хлеба только на семяна. А сена иного году не достает».
Государство рассматривало это хозяйство как два обычных двора, взыскивало в XVIII веке поворотных (т. е. с ворот) 27 алтын 2 деньги; наравне с крестьянскими дворами взимало с двух бань 10 алтын оброка, с мельницы 20 алтын «повсягодно». «Да по указом великого государя неокладных на 721-й год всякие денежные поборы платили оне против пашенных крестьян в равенстве, без доимки». Всего уплачивалось за год «6 рублев 5 алтын з деньгою». Подводы они гоняли также наравне с крестьянами.
В другом дело, за 1719-1720 годы (арх. № 149, св. 16) об этом хозяйстве имеются данные, не вполне согласующиеся с цифрами 1722 года. В то время управлял монастырским хозяйством монах Евфимий, который сказал, что они пашут «на перемену 17 десятин на год, а ржи высевают по 13 пудов на десятину на год, а ярового всякого хлеба в те два года не севал, потому что яровой всякой хлеб не родится. А в 719 и 720 годах хлеба — ржи по вымолоту родилось по тысяче по семи сот пуд на год ржи... А работным людем за сроки и за работу и которые сено косят и за изжень и за молотьбу и на домашной обиход, что пьют и ядят и на платье и на всякой железной завод и на всякие государевы денежные поборы и на ямщину выходит по тысяче по четыреста пуд ржи на год, а достальной хлеб отсылает в Якуцкой монастырь на пропитание монахом и больнишником, весь без остатку».
Таким образом, через 2 года произошли важные перемены: стали больше сеять, увеличили товарное производство ржи с 300 до 1000 пудов, ввели посев яровых культур, снизили нормы высева.
В противоположность этому налаженному хозяйству, на другом конце Илимского воеводства, около Братского острога,действовало небольшое и нетоварное хозяйство Братской Спасской пустыни2.
Историю землевладения Братской Спаской пустыни можно проследить по переписке о возобновлении выкраденных у монастыря документов (арх. № 613, св. 66, лл. 49-55). В 1712 году из монастырского амбара ворами была «вынесена коробья» с «даными», кабалами и крепостями на дворовых, вследствие чего монах Азарий «з братиею» обратился к воеводе Ракитину с просьбой о выдаче на монастырские земли новой «даной».
В выписках илимской приказной избы и в копиях документов, приложенных к челобитью Азария, содержатся важные сведения о возникновении монастыря и об отводе ему земель.
По челобитью детей боярских, пятидесятника, служилых, посадских людей и пашенных крестьян Братского острога грамотой «великого господина преосвященного Корнилия, митрополита Сибирского и Тобольского... велено в Брацком остроге на Ангаре реке на Березове горе монастырь построить и в том монастыре церковь воздвигнута во имя всемилостивого Спаса».
В 1671 году, т. е. в год основания монастыря, приказчик Братского острога Иван Перфильев отводит монастырю обширные угодия согласно указа из Енисейска «к Спаской пустыни для монастырского нового строения под пахотную землю и под сенные покосы и под скотинной выпуск против Нижнаго Брацкого острогу за Ангарою рекою, от Красного Яру вверх по Ангаре реке до Красноярские речки и до Топкого ручья по увалу, а в горе с еланными местами». Земли принял трудник Фома Семёнов.
В 1673 году другой приказчик Евсевей Артемьев отводит «к Спаской пустыни порозжее место под хлебную пашню и под сенные покосы и под скотинной выпуск вверх по Ангаре от речки Зюжермы, по обе стороны Ангары реки и с лушками, да против тое речки остров повыше Куи речки, а поиноземски Нужни, до глубокого вражку — остров Березовой Большой да два острова... для пропитания».
Через 5 лет, в 1678 году, третий приказчик, Иван Паршеников, закрепляет за монастырём остров ниже Пьяного порога с сенокосами, которыми «поступился Филип Оникиев... строителю Феодосию». Одновременно монастырю передаётся «порозжее пустое место под двор и под пашню и под сенные покосы и под скотинной выпуск» в местности по Ангаре около речки Средний Баян.
В 1687 году («во сто девяностом пятом году») четвёртый приказчик Братского острога Иван Пачирский составляет «даную» на земли «вверх по Ангаре на Енисейской стороне наКуе речке», однако монастырю этого показалось мало «и земля выпахалась». Поэтому монахи добивались передачи им земли, покинутой одним из крестьян. Земля эта находилась на острове против деревни Мартына Шайдура, до Сухого ручья. Желание монастыря было удовлетворено.
Через 5 лет новый приказчик Фёдор Клепиковский отводит в другом конце этого края, по р. Ие «еланные места и с черными лесами, а на нис по Ие, по Еловому ручью — с еланьми и с лушками, по обе стороны, с рыбными ловли. А от Коби но Ие до Бады вверх же, по обе стороны... да по Баде речке, вверх, с еланьми и с лушками и с черными лесами и со всеми угодьи. Да вверх по Ие до половины дороги до Лиственишного острова, меж Тунгуя и от Бады вверх по Ие до межи...».
Кроме того, некоторые земли были приложены к монастырским владениям отдельными религиозно настроенными лицами. Например, в 1698 году братский житель Пономарёв «в поступном списке» приложил к монастырю мельницу по р. Оке, «а владеть вечно». В 1688 году один из вкладчиков заложил свою землю в монастырь «вечно» и остался там работником.
Другие, не имевшие земель, закрепляли себя лично. Один в 1692 году женился «на купленой манастырской девке мунгальские породы», после чего был поселён на монастырской заимке, пахал там на монастырский обиход и жил «на дворце». Вкладчик Ананьин тоже жил «за Спаскою пустынею на дворце», работал там «всякую работу», женился «на манастырской купленой девке мунгальские породы», после чего был поселен на монастырскую пашню.
Определить площадь земель, перешедших в монастырские руки, нет возможности. Да их и не мерили, отводя наглаз подчас целые речки со всеми прилегающими к ним пространствами.
Так как монастырь при эксплоатации отведённых ему земель мог опираться лишь на силы своих вкладчиков и немногочисленных работников, то естественно, что все эти земли, за ничтожными исключениями, оставались вне обработки. Лишь в немногих случаях монастырю удавалось привлечь на свои земли крестьян-половников.
Сам монастырь в 1722 году, по сказке игумена Ионы (арх. № 152, св. 16) представлял ограду с церковью «божия вседержителя Спаса» с тремя кельями. Здесь жил между другими руководитель хозяйства старец монах Козьма 55 лет, «а живет де он, Козьма, у наряду работных дел». За оградой находилась изба, в которой ютились 6 вкладчиков, 8 членов их семей, а также работники — присыльный с семьёй и крестьянский сын 25 лет. Здесь же стояла баня. Игумен показал: «Питаются де оне при оной пустыне Спаскою пахотою. А при той де пустыне, которая пашня выше ограды, и на той де пашне вкладчики и работные люди сеют в год ржаного хлеба на 2 десятины 16 пудов ржи; ярового — ярицы на полдесятины 6 пудов, на полдесятиныпшеницы столько ж, на десятину овса и ячмени 12 пудов, гороху пуда по два, семени конопляного пуда по два. А в год хлеба родитца например по умолоту пудов ста по полтора ржи, ярицы пудов 30, пшеницы столько ж, овса и ячмени пудов с 60, гороху пуда с 4, семени...» (конец сказки утерян).
Обращает на себя внимание пониженный размер высева семян и не такой высокий урожай, как на р. Тыпте: ржи 75 пудов, яровых 60 пудов с десятины.
По сказкам 1720-1722 годов 6 пашенных крестьян в Бадинской деревне сеяли на Спасский монастырь 4 дес. ржи, за что пахали на себя на монастырских землях 9 дес. ржи и 3½ дес. яровых. Здесь, как выясняется из показаний крестьян, на ржаную десятину монастырь высевал по 7 пудов. По сказке досмотрщика («а живет он у досмотру спаских хлебных запасов и рогатого скота и лошадей и протчих всяких заводов») в Бадинском, на р. Ие, было 25 лошадей, в том числе 15 рабочих, и 17 голов крупного рогатого скота. «А сена на тот скот ставят вкладчики ста по три копен волоковых, потому что не всякой скот на сене бывает, иной скот и на соломе и на степи бывает» (арх. № 121, св. 13. лл. 107 об.-108).
Из приведённых извлечений вытекает, что сельское хозяйство Братского монастыря велось довольно примитивно.
Киренский монастырь, основанный в 1663 году чёрным попом Ермогеном, стоял при впадении р. Киренги в Лену «на стрелке». По переписной книге 1679 года он имел ограду, в которой находилась «церковь пресвятые и живоначальные Троицы да предел святаго и праведного Алексея человека божия, да вверх в пределе служба Стретенье чудотворные иконы пресвятые богородицы Владимерские», там же были 5 келий, «трапеза двойная, где строитель и братия хлеба едят» и келья больничная.
В «Описной книге» Качанова названы: ограда, две церкви, одна во имя Троицы, другая «Иоанна Предтечи, холодная; меж теми церквами колокольня осмиугольная, рубленая». В ограде же была «хлебня с перерубом», т. е. названная выше трапеза, 10 келий, из них одна для «больнишников», два амбара, поварня, два погреба, колодец. За оградой находились: «поварня, где квасы варят», колодец, а ближе к Лене — конский двор, 3 избы, 4 амбара, баня и ещё один колодец. Над Леной стояла часовня с написанным в ней изображением крестараспятия. На конском дворе жили вкладчики и холостые работные люди. На устье Киренги имелось ещё два монастырских двора и «скотцкой двор, где кормят коров». Тут же стояли 2 избы женатых вкладчиков. По Лене, несколько ниже устья р. Киренги лежат 4 островка, которые некогда принадлежали пашенному крестьянину Петрушке Киренскому, а затем перешли в 1664 году во владение монастыря. Против островков на правом берегу Ленынаходилась однодворная монастырская деревня, в которой был скотский двор, поварня («квас варят»), овин с гумном и две житницы. «А пашут тое пашню ис того монастыря наемными работными людьми и вкладчики». Это бывшая заимка Петрушки Киренского. На левой стороне р. Лены, против устья р. Киренги, т. е. против монастыря была ещё одна монастырская деревня, в 8 дворах которой жили вкладчики. Выше этой слободы — деревни «прошедчи утес — камень», на устье речки Мельничной при проезде Качанова строилась новая монастырская слобода, где поселялось 15 вкладчиков, а выше по той же речке на одном пруду находились две монастырские мельницы, около них «на угорье» стояли изба мельника и 3 «анбаришка». Выше по Лене в деревне Андрюшки Чарошникова монастырь имел покосы, от которых Чарошников «отступился» в пользу монастыря. Покосы были закреплены за монастырём отводными 1685 и 1695 годов. Ещё выше по р. Лене монастырю принадлежала с 1667 года деревня Хабаровская, где жили старцы и вкладчики. Здесь были пашни и скотный двор с огороженным «скотинным выпуском».
Вверх по Киренге, верстах в 5-10 от её устья, в дер. Прокопья Гагарина монастырь имел покосы, а верстах в 80 от устья ему принадлежала по отводной 1665 года дер. Кутимская, где пахали на монастырь крестьяне-половники. Эта деревня по Киренге являлась тогда, в конце XVII века, последним русским населённым местом. Далее располагались дикие лесные места, где кочевали тунгусы.
Г.Ф. Миллер в описании пути от Верхоленского острога до Якутска отмечает, что Киренский Троицкий монастырь находится в ¼ версты от берега и в 1 версте от острога (по «Описной книге» — 400 сажен тысячных) и что в нём имеется две церкви3.
Историю монастырского землевладения можно восстановить достаточно подробно, в частности по переписной книге 1679 года.
В 1663 году, при основании монастыря, «дана к Усть-Киренской Троицкой пустыне на кормлю пустынником старцам — строителю черному попу Ермогену на Лене реке выше Троицкие пустыни и Кривые Луки заимка умершаго прежнего пашенных крестьян приказщика Василья Скоблевского и с половниками и со всеми угодьи, которая деревня и пашенная земля в прошлом по 160-м (1652) году... дана была ему... за ево Васильевы службы... А на той Васильевской заимке Скоблевского, по мере и по смете, пахотной земли в моле восмь десятин, а в дву потому ж, да сенных покосов на той же заимке по логам и около кустов и болот копен на полтораста (около 15 десятин), да скотинного выпуску по кочкам и болотам десятины на две. А тое у них пашню пашут половниками по записям и по даным Василья Скоблевского» (названо 5 человек). Одновременно монастырь получил упомянутую выше Кутимскую деревню на р. Киренге.
В 1664 году монастырю передаётся «пометная», т. е. покинутая пашня Петрушки Киренского, «а двором на той заимке и всяким дворцовым строением поступился он, Петрушка, живочальной Троице за вклад... А пашенную землю розчищая вновь — лесы и колоды — и пашню пашут монастырскими работными людьми, наемщики». Здесь было пашенной земли «в дву полях по пяти десятин», около 8 десятин сенокосов и некоторое количество выпуска.
«Во 175 (1676 или 1677) году приложил илимской сын боярской Ярафей Хабаров на усть Киренги реки в монастырь... заимку свою и мельницу на Лене реке. И на тое свою заимку и мельницу он, Ярафей, в Троицкой монастырь и поступную дал за своею рукою, что после ево Ярафеевы смерти тою ево Ярафеевскою заимкою владеть Троицкого монастыря вкладчикам и старцам. А по смерть ево Ярафееву принять и постричь безовкладно 5 человек убогих нищих для поминовения души ево, Ярафеевы и родителей ево». В 1671 году после смерти Хабарова эта заимка, по челобитью монастыря, перешла в его собственность. За неё монастырь вносил одно время оброк по 80 пудов ржи и по 50 ячменя и овса в год. «А на той Ярафеевой заимке Хабарова пашенные земли по мере и по смете в поле 6 десятин, а в дву потому ж, да сенных покосов не на пахотной земле по логам и около кустов и озерок копен на 200 да под скотинным выпуском на кочках и на мокрых болотных местех десятины на две. А вновь к той заимке пашенные земли и сенных покосов прибавить нельзя, потому что около той пашни пустошей и пашенных лесов (!) не прилегло. А прилегли озера и болота и лесы непашенные... А тое они пашню пашут наемными работными людьми, а не своими трудники и не половниками».
В 1675 году два крестьянина приложили за вклад свои «дворовые хоромы», а монастырь принял на себя их тягло — 1 десятину ржаную и ½ десятины яровых, причём очень недолго платил с этого тягла в государеву казну выдельной хлеб и гонял подводы. У этих двух крестьян было пахотной земли 12 десятин, сенокоса 10 десятин и выгона ½ десятины. «А тое они пашню пашут наемными работными людьми, а не своими трудники и не половниками».
Около самого монастыря было очищено от леса несколько десятков десятин земли. «А от того Троицкого монастыря розчищено под пашню боровых темных лесов к Никольскому погосту на прокормление братии, по мере — в поле 4 десятины, а в дву потому ж. Да в стрелке (на устье р. Киренги) вычищено под скотинной выпуск около болот и озерок непахотные земли, десятины на две». На островках, принадлежавших Петрушке Киренскому, было расчищено около 5 десятин под сенокос.
Таковы данные переписной книги Киренского монастыря, составленной в 1679 году. Более подробные данные о землепользовании хранятся в Иркутском государственном архиве, фонд 482 Троицкого Киренского монастыря и фонд 75 воеводской канцелярии.
22 марта 1706 года строитель, монах Иоасаф Милюков просил выдать «даную», т. е. крепостной акт на Хабаровскую заимку и при этом указывал, что земли, которыми владеет монастырь в Нижне-Киренской слободе, в 207 (1699) году размежёваны с крестьянами Балахонской деревни без оформления документом в приказной избе.
По этому челобитью илимская приказная изба дала воеводе очень важную выписку из старых дел: «На Лене реке от Балахонские деревни вверх по Лене, на левой же стороне, на лугу деревня, словет Хабаровская, Усть-Киренского Троицкого монастыря, прикладная, на белой земле. А в той деревне живут Киренского Троицкого монастыря старцы и вкладчики, пашут они пашни в лугах и сено косят в тех же лугах — меж пахотных мест и подле озер и по кочкам; и скотинкой выпуск огорожен в том же лугу. А в межах та Хабаровская заимка на Киренском Микольском лугу, с верхново конца от большово долгово озера да вниз от того озера, подле бор поза озерка, по конец бору, на мыс. А з борового мыса на лежачую березу, которая береза в межах з балахонскими крестьяны; а от тое лежачие березы на таловой куст, по нижной конец, до Лены реки, прямо. И о той нижней меже Хабаровские деревни у балахонских пашенных крестьян, у Федора Ощепкова, у Петра Барабанщикова с товарищи, с монастырским с прежним строителем Иосифом з братиею и со вкладчики был спор. И воевода Федор Родионович Качанов по тому их спору на межи по прежним даным и по грамоте великого государя прошлого 188 (1680) года свидетельствовал и по свидетельству монастырским по старой меже велел владеть. И ямы по меже выкопаны и огород межевой по той же меже монастырские поставили. А балахонским крестьяном за ложной их спор от того отказано, потому что на той меже балахонцы Федор Ощепков с товарыщи никакова оправдания на письме не положили»4.
Далее приказная изба подтверждает, что, несмотря на решение земельных споров в пользу монастыря, документа об этом монахам не было выдано. Затем приказная изба излагает содержание ещё более важного документа — грамоты царя Фёдора Алексеевича от 2 октября 1681 года, за приписью дьяка Льва Ермолаева. Подлинная грамота была передана в монастырь, а список с неё, за рукою вкладчика Савы Онисимова хранился в илимской приказной избе. Ни того ни другого документа как в делах Илимского воеводства, так и в делах Киренского монастыря не сохранилось.
«А в той великого государя грамоте написано: в прошлом во 175-м году приложил илимской сын боярской Ярофей Хабаров заимку свою и мельницу на Лене реке в Троицкий монастырь и поступную де дал за своею рукою. И указал великий государь той Хабаровской заимке быть за Илимским (Москва назвала Киренский монастырь Илимским) Троицким монастырем, пашенным и непашенным землям и животинному выпуску и сенным покосам, против илимских переписных книг прошлого 187-го (1679) году попрежнему, и которая земля по воеводским дачам. И с тоё земли оброчного хлеба им не платить и государевы десятинной пашни не пахать».
На основании этой выписки воевода велел дать монастырю даную на Хабаровскую заимку. Копия даной, излагающей всё дело и относящиеся сюда выписки приказной избы, сохранились в делах Илимского воеводства (арх. № 74, св. 6, лл. 472-475). В конце её сделана приписка: «К сей даной великого государя (полный титул) печать земли Сибирские Ленского волоку Илимского острогу воевода Федор Родионович Качанов приложил». На документе роспись Иоасафа о принятии даной и отметка о взыскании 25 алтын печатных пошлин.
Из этих и ранее приведённых справок видно, что один из замечательных русских землепроходцев, Ярофей Павлович Хабаров, был ещё жив в 1667 году. В предшествующем году он оставил должность приказчика Верхней Усть-Киренской волости и перед смертью завещал заимку монастырю. Умер он в 1671 г.
В августе 1719 года строитель Киренского монастыря Иоил подал илимскому воеводе Ф.М. Антипину челобитную (вместо Иоила подписался Елисей Неспанов), в которой он жаловался, что жители Киренского острога на угодиях монастыря «промышляют рыбу всякою ловушкою сильно (т. е. насильно, самовольно) и нас, богомольцев твоих, в тех угодьях и в курье опромышливают». Строитель просит закрепить за монастырём курью и запретить окрестным жителям ловить здесь рыбу: «чтоб они на те наши угодья на промысел на рыбной ни с чем не ходили и рыбы не промышляли, чтоб нам, богомольцам твоим, от них голодом не помереть» (арх. № 114, св. 12, лл. 39-40).
При этом строитель ссылается на «даную» 1663 года, т. е. на акт, которым воевода Лаврентий Обухов закрепил за монастырём земли «по челобитью черного попа Ермогена и илимского спаского попа Обросима Толстоухова с товарыщи». Земля эта простиралась «от великой реки Лены к истоку; а против истоку по Киренге реке остров вниз по Киренге реке. А на усть Киренге реки островки против заимки пашенного Петрушки Киренского до Никольского лугу. А вверх по Лене до Мельнишной речки Ярофея Хабарова и у заимки Василия Скобельского,да против той заимки за каменем подле Киренги реки курья и луги и рыбные ловли и со всеми угодьи».
По челобитью последовал приговор Антипина об удовлетворении просьбы просителя. В августе же монастырю была выдана «даная» на рыбные ловли и на курью: «им, монахом, рыбу промышлять. А опричь того монастыря киренским жителям и пашенным крестьяном на те рыбные ловли рыбы не промышлять и ни с какими ловушки на те рыбные ловли им, киренским жителем и крестьяном, не ездить и монахов в тех ловлях не обидеть». К даной приложена великого государя (следует полный титул) печать земли Сибирские Ленского волоку Илимского острогу.
В сентябре того же года строитель Иоаникий Протасов, чёрный дьякон Иев и братия подали другую челобитную. Описав историю отвода земель Киренекому монастырю, они сообщают, что при прежнем строителе Иосифе «в том Киренском монастыре покрали у нас, богомольцев твоих, воры многую казну в казенном анбаре троицком и письменные крепости и оную даную», т. е. акт, выданный им при основании монастыря в 1663 году на владение землями. При челобитной монахи приложили «список» с подлинной даной за рукою старого чёрного попа Григория Тушина и прежнего строителя Иоасафа. «Список» был составлен «для обережи подлинной даной в прошлых летех» и хорошо сохранился, за исключением середины на месте сгиба5.
В этом документе дано следующее описание земель, отведённых монастырю в 1663 году: «А под тот монастырь земли им отвести на великой реке Лене подле Киренско-Никольской погост на стрелке (у Мордовского — Киренской), от великой реки Лены, от креста, что поставил сын боярской Ярофей (у Мордовского — Ерофей) Хабаров, в бор на Киренгу реку к изтоку. А против истоку на Киренге реке и на устье Киренги островки против заимки пашенного крестьянина Петрушки Киренского и до Никольского лугу. А вверх по великой реке Лене до Мельнишной речки, и до мельницы, которою мельницею владеет илимской сын боярской Ярофей (у Мордовского — Ерофей) Хабаров, да к тому ж де монастырю дать на кормлю на великой реке Леке заимку Василья Скоблевского (у Мордовского — Скобельского) с половниками и со всеми угодьями. Да против той заимки за кеменем подле Киренги реки у курьи луги (у Мордовского —луга) в межах с верхную сторону от пашенного крестьянина от Тимошки Шибенника (у Мордовского — Шибинина). Вниз по Киренге до заимки Васильева ж полов
ника Скоблевского (у Мордовского — Скобельского) Васьки Манакова и с рыбными ловлями и со всякими угодьи» (лл. 66-70).
Около современного г. Киренска и до сих пор существуют деревни, получившие свои названия от приведённых в документе имён — Скобельская, Хабарова и Никольское, причём в более ранних бумагах писали — Скоблевская, позднее — Скобельская.
На приобретённых землях в Илимском воеводстве и на Ангинской заимке, в пределах Иркутского воеводства, монастырь создал крупное сельскохозяйственное производство.
Развитие получили две отрасли — животноводство и полеводство, причём велись они на совершенно различных началах, напоминающих ведение дела в Братском монастыре.
Монастырь получал хлеб из двух источников: 1) с собственной монастырской пашни, которую обрабатывали наёмные рабочие и монастырские вкладчики, 2) от крестьян-половников, или так называемых монастырских крестьян. Монастырь в первые годы давал им лошадей и ссуду, как это делало государство в XVII веке при устроении пашенных крестьян. Монастырские крестьяне платили выдельной хлеб не в государеву казну, а в монастырь: «а пашут на себя и берется с той пахотной земли в монастырь выделу от трех четвёртой пуд и семена обратно» (фонд 482, дело № 13, св. 3). Эту выдержку следует читать так: «берётся от трёх пудов — четвёртый пуд», т. е. ¼ часть урожая, причём возвращаются семена, которые крестьянин ежегодно получал из монастыря на ¼ часть своего посева. Таким образом, в монастыре до середины XVIII столетия сохранился порядок обложения, напоминающий обложение пашенных, т. е. государственных крестьян в XVII столетии. Только норма эксплоатации в монастыре была выше, чем у государства.
Для крестьянской пашни монастырь отводил 15 десятин земли и, кроме того, 15 десятин покоса, на 150 копён. Если на данной заимке земли недоставало, то прирезывалось из соседней монастырской деревни или заимки. Это можно было легко осуществить вследствие компактного расположения заимок около Киренского острога, где был монастырь.
Размещение крестьянских земель по монастырским заимкам и деревням видно из табл. 92.
Таблица составлена на основании отчёта илимского воеводы секунд-маэора Шарыгина, ездившего осенью 1764 года в монастырь для обмера земель (фонд 482, д. № 30, св. 7) и отчёта посельного монаха Корнилия Жукова от 1 мая 1749 года, управлявшего Ангинской заимкой (фонд 482, д. № 13, св. 3). Во втором отчёте отсутствуют данные о сенокосе, поэтому итог поставлен приблизительно. О размерах посева на отведённой земле известно только по Ангинской заимке: монастырь из 62¼ десятин засевал в 1749 году 32¼ десятины, высевал 323 пуда, крестьяне из 536 десятин засевали 289½ десятин, высевали 2895 пудов. Значит, как монастырём, так и крестьянами велось двухпольное хозяйство.
Таблица 92
Второй отраслью монастырского хозяйства было животноводство. Очень подробные сведения о нём находятся в упомянутом отчёте Ангинской заимки и в книге записной Троицкого монастыря, составленной на основании осмотра скота в марте 1748 года.
Эти данные приведены в таблице 93.
Таблица 93
Размещение скота по заимкам соответствовало хозяйственным задачам — в распределении рабочего скота, и кормовым ресурсам — в распределении пользовательного скота; кроме того,чевидно, учитывались условия ухода за скотом и удобства по сбыту продукции.
Размещение скота в 1748-1749 годах показано в табл. 94.
Таблица 94
Из этих же переписных данных устанавливаются старинные названия половых и возрастных групп животных. Лошади делились на работных лошадей, жеребцов работных некладеных, кобыл, жеребчиков и кобылок. Крупный рогатый скот — на коров дойных, коров нетелей (соответствует современному обозначению — сухостойных или переходниц), порозов (быков-производителей), подростков тёлок 2-3 лет (современное название нетели), бычков того же возраста, тёлок и бычков годовых, тёлок и бычков до полугода. Свиньи делились на свиней больших приплодных (свиноматки), боровов некладеных (хряки), боровков кладеных (откормочные), подростков боровков (хрячки) и свинок (подсвинки и поросята). Овцы делились на овец приплодных (овцематки), баранов некладеных (производители), овец полугодовых (ярки) и подростков — барашков и овечек.
Эта старая терминология облегчает обработку данных о животноводстве Илимского воеводства.
Животноводство монастыря велось силами вкладчиков и работных людей.
По особому организовано было сенокошение, оно целиком велось наёмной рабочей силой. В приходных и расходных книгах казначеев Троицкого монастыри, монахов А. Засорина и С. Пабышева за 1716 и 1721 годы (фонд 482, дело № 2, св. 2) содержатся подробные записи о расчёте с рабочими.
Например, 24 июля 1715 года (поздний сенокос с сельскохозяйственной точки зрения!) за 4 дня выдано косцу 14 алтын; на мельнице на лугу гребли сено «мужеск полк, женеск и девицы», за работу дано денег 37 алтын. 27 июля «на большом острову сено гребли мужеск, женеск и девицы и молодицы», заплачено 31 алтын. Всего за 70 подёнщин на косьбе и гребле выплачено в 1715 году 6 рублей 32 алтына 2 деньги, примерно по 10 копеек за подёнщину. Кроме того, выплачено двум «строшным» 2 рубля 17 алтын 4 деньги; на кузнице «робили» двое, заплачено 11 алтын 2 деньги. На Макаровской заимке: «гулящей овин рубил и молотил» — 10 алтын.
На двух заимках за молотьбу 210 овинов выплачено 5 рублей 7 алтын 4 деньги, т. е. около 2^ копеек за овин.
По расходной книге за 1721 год число подёнщин, оплаченных деньгами, возросло в 10 раз. Если подсчитать записи монаха по выдаче денег «понедельщику», «сенокосчику», «за косьбу», «косил» за разное время: 2 недели, 6 дней с уповодом6, неделя 4 дни, 3 недели без уповода, полтретья дни и т. д., то окажется, что было нанято на сенокос 39 человек, которые проработали в общей сложности 645 дней и получили 72 рубля 11 алтын 2 деньги, т. е. в среднем по 11,2 коп. на день.
Ещё в 1679 году Киренский монастырь получал хлеба с деревень «по три тысячи по осми сот пудов и больши».
Таким образом, Киренский монастырь вёл крупнейшее в Илимском воеводстве сельское хозяйство. Оно основывалось на применении труда своих вкладчиков, монастырских крестьян — половников, батраков и сроковых рабочих.
Кроме монастырей пашня заводилась церковными причтами и отдельными священнослужителями. Первоначально белое духовенство илимской соборной церкви получало государево денежное, хлебное и соляное жалованье, а сельские священники — ругу от крестьян. В 1700 году по указу от 4 октября на имя илимского воеводы Качанова «соборные церкви причетникам жалованья годовые руги — денег и хлеба и соли з 208-го (1700) году не давать, а питатца им мирским подаянием и дать им земли, где прилично и для пашни ссыльных людей, сколько человек пригоже, по своему правому и беспристрасному расмотрению. А что по тому великого государя указу учинено будет, о том велено к великому государю писать» (арх. № 74, св. 6, дела 1705 г.). Пётр I сокращал твёрдой рукой внутренние расходы, нуждаясь в средствах для покрытия затрат на войну.
Впрочем, этим указом только доводилось до конца дело, начатое еще в 1686 году, когда ружники по их челобитью получали земли за полный годовой оклад или за половину его. Именно в этом году упомянутому попу Петру Максимову была выделена земля, начинавшаяся в трёх верстах от Илимского острога вверх по Илиму. Сын его Иоанн Петров 2 октября 1705 года подаёт челобитную воеводе о выдаче ему и причетникам даной на эту землю. Очень длинная справка воеводской приказной избы излагает подробно историю двух заимок. Заключается она в следующем. В давние годы поповской пашенной заимкой владел поп Обросим Толстоухов, после чего её пахали илимские служилые люди и в том числе сын этого попа, за казачьи годовые оклады. В 1686 году заимка была передана попу Петру Максимову за хлебное жалованье, впоследствии перешедшая к его сыну — челобитчику.
Вторая заимка, граничившая с первой, называлась Заусаевской, которую пахал ещё раньше пашенный крестьянин Иван Бутора. В 166 (1658) году заимка передаётся подьячему съезжей избы, как называлась в те годы приказная изба, Павлу Пежемскому. С тех пор и до настоящего времени, т. е. в течение почти 300 лет это название сохранилось за тем маленьким клочком пахотной земли, верстах в 16 от Илимска вверх по Илиму, где ныне находится одно из отделений илимского колхоза. В 1679 году заимка Пежемского переходит к его сыну, тоже подьячему, за хлебное жалованье, а в 1687 году к его брату казачьему сотнику Григорию за хлебный оклад.
Когда в 1700 году пришёл указ о даче ружникам земли вместо жалованья, илимский воевода послал сына боярского Герасима Учюжникова и служилого человека Григория Торлопова осмотреть и описать обе заимки, или деревни — Петра Максимова и Григория Пежемского. По этому, очень подробному дозору, оказалось «на той поповской пашне, на трех лугах, опроче сенокосу, пахотной земли 21 десятина с четью. Да по скаске старожилов, посацких людей Дементья Тимофеева с товарыщи, станет де на тех вышеписанных сенокосах копен с триста», т. е. примерно 30 десятин.
Вторая деревня, подьячего Григория Пежемского, «по дозору... на той заимке в разных местех роспашные и заложные луговые и еланные земли, опроче сенокосных мест и лесных порослей, 25½ десятин. Да по скаске старожилов илимских посацких людей, по левой стороне от Казачьи речки (правый приток р. Илима, в 6 верстах от Илимска), а по правой стороне от больших кустов и от шиверы по обе стороны вверх Илима реки до порогу (немного выше заимки Пежемской) до Каменного мысу ставитца де сена по пятисот копен и те береговые покосы большим льдом выдирает. А по Казачье речке до межи до Ленские дороги (т. е. до Ленского волока) от Илима реки 5 верст, дикие лесные дубровные места, а пашенных лушков и сенокосов нет».
Таким образом, на обеих заимках насчитывалось тогда 46¾ десятин пашни и покосов по берегам около 80 десятин.
Чтобы закончить обзор всех удобных земель, лежавших около Илимского острога, нужно ещё указать, что по дозору «против Илимского острога есть в близости на Каменю за Илимом рекою покинутая пашня, что пахали в прошлых годех илимские служилые люди Фирска да Дарошка Котовшиковы и за хлебным недородом покинули впусте, а ныне та земля лежит порозжа и заросла лесом».
Фото 27. Пежемская заимка, находящаяся в 10 км от Илимска, вверх по р. Илиму
Получив описание земель, произведённое Учюжниковым и Торлоповым, воевода поручил илимским посадским людям Дементию Тимофееву с товарищами «Григория Пежемского на заимке ево оценить: хлебной старой анбаришко, да анбаришко старое над погребом, да новой анбарец, избенко старое, банишко ветхое, три хлевишка на столбах, сараишко ветхое. А по оценке их, посацких людей, оценено все тое строение ветхое в два рубли в 16 алтын в 4 деньги».
Илимская воеводская приказная изба не могла только установить, не продано ли всё это строение, так как в 1703 или в 1704 году Григорий и Степан Пежемские умерли. Тем самым предрешался вопрос о передаче земель второй заимки причетникам Спасской соборной церкви Илимского острога.
Однако, земли без рабочих рук могли и дальше лежать впусте. Поэтому ещё в 1700 году поп Пётр Максимов, дьякон Иван Петров «с причетники» напоминали в своей челобитной, что «по указу великого государя и по грамоте дано им великого государя жалованье — под пашни земли, а для пашни ссыльных людей не дано. А есть де в Ылимску присыльные люди Ларион Федоров, Микифор Сидоров, холостые, живут не в тягле. И чтоб великий государь пожаловал их, попа Петра с причетники, велел им тех ссыльных людей дать для пашни им, попу с причетники». В том же 1700 году 9 мая «ссыльные люди Ларион Федоров, Микифор Сидоров, холостые, Спаские церкви попу Петру Максимову с причетники во крестьянство даны с роспискою».
Закончилось всё это дело передачей обеих заимок пяти церковным причетникам за полный их хлебный оклад. Что касается денежного и соляного жалованья, то воевода предложил им подать особую челобитную.
На этих примерах можно хорошо проследить, как и в каком порядке лучшие угодья вокруг Киренского острога вместе с крестьянами были переданы Троицкому монастырю и как все пахотоспособные земли, которые лежали в окрестностях Илимского острога, вместе с дворовым строением и рабочей силой, в виде ссыльных, оказались в руках илимского причта.
В стремлении к расширению своего хозяйства монастыри выходили далеко за пределы монастырской ограды, и не смущались, если это приводило их к созданию вотчин за тридевять земель от их главных гнёзд. Бадинское хозяйство отстояло от Братской Спасской пустыми на 130 вёрст, Ангинская вотчина лежала в 600 верстах от Киренского Троицкого монастыря. Посельщики Якутского Спасского монастыря в деревне Гребенскойработали на монастырь в 1500 верстах от него, а заимки по р. Тыпте сплавляли хлеб своей пахоты для питания монастырской братии более чем на 2000 вёрст. Этот путь равен расстоянию от Москвы до Эгейского моря.
Монастырские владения вклинивались в крестьянские земли, поэтому между монастырями и пашенными крестьянами неизбежно возникали столкновения, отзвуки которых нашли отражение в сохранившихся бумагах того времени. При разрешении поземельных споров воеводы всегда вставали на сторону духовенства.
Строительство церквей началось сразу после прихода русских на Илим. Первая церковь была воздвигнута в Илимском остроге в 1645 году, но она сгорела. По мере образовании волостей, в их центрах возникали и церкви. В Илимском остроге к концу XVII века имелось 3 церкви, 5 часовен и 4 часовни на крепостных башнях. В Киренском остроге была одна церковь и 2 часовни, да в монастыре — 2 церкви и часовня. В Братском остроге действовало 2 церкви и часовня, в Спасской пустыни — церковь. В начале XVIII века во всех остальных острогах и слободах, кроме Тутурской, имелось по одной церкви, а всего в Илимском воеводстве к этому времени можно насчитать 17 церквей, 16 часовен и 4 часовни на свесе. Из часовен можно упомянуть известную по литературе часовню на устье р. Муки во имя Спаса, затем одну у Шаманского порога во имя Ильи пророка.
Большинство церквей в острогах и слободах построено крестьянами, часовни строились часто религиозными людьми «по обещанию», Я.П. Хабаров поставил крест в Киренском остроге над Леной.
Когда заселилась Ново-Удинская слобода, крестьяне подали воеводе челобитную, прося помочь им в строительстве церкви. Воевода в августе 1703 года писал об этом в Сибирский приказ, причём из приведённого там текста крестьянской челобитной опустил следующие слова: «а которых, государь, священников... призываем... и те священники берут и запрашивают с нас от того большие взятки, чево нам за скудостию и за твоей государевой пашнею и взять негде». Крестьяне просили разрешения построить свою церковь, чтобы не приглашать священников со стороны, при этом они указывали, что построить и всё купить «нам, за новопоселенцем нашим невмочь» (Россыпь, № 15, св. 2, лл. 250-251).
Когда в 1686 году крестьяне 6 волостей просили об отписке Киренского острога от Илимска, они подкрепили свои жалобы на илимских воевод ссылкой на невозможность посещать церковь в Киренске, оставшемся в ведении Илимска: «мы к церквам божиим приходить не смеем ни для какой потребы, родильницы наши помирают без молитвы, а младенцы не крещены, а мы, сироты ваши, бес покаяния помираем»7. И священники не раз своим недостойным поведением оскорбляли религиозные чувства крестьян, так что бывали случаи, когда крестьяне смещали попов.
В конце второго десятилетия XVIII века правительство вместе с усилением обложения крестьян осуществляет и большее давление на их психику. 17 февраля 1718 года появляется указ об обязательности исповеди. В сообщении Правительствующего Сената в 1725 году по этому поводу было сказано: «А буде кто явитца без исповеди, и с таких править штрафы» (Россыпь, № 61, св. 7, л. 258). С этого времени священники становятся казёнными блюстителями и надзирателями над крестьянской совестью и крестьянскими помыслами. В 1726 году уже поступает первое доношение «Илимского острогу церкви Знамения пресвятые Богородицы от попа Луки Афанасьева», с приложением «реэстра» неисповедовавшихся. Среди последних названы: 2 служилых, 1 посадский, 29 пашенных крестьян, 10 хлебных обротчиков и 15 гулящих людей.
Индивидуальное хозяйство церковнослужителей создавалось там, где причт был немногочисленным. В таких случаях строилось хозяйство, во многом напоминавшее крестьянское, но отличающееся от него более широким применением наёмной рабочей силы.
Церковники могли с выгодой использовать своё общественное положение для устройства хозяйственных дел. Они мало зависели от воевод и в необходимых случаях быстро добивались их поддержки. Они, как вероучители, разоруживали крестьян, если последние вступали с ними в имущественные споры и без затруднений получали в пользование земли, перелагая к тому же оплату оброка за эти земли на крестьян. Хотя хозяйства священников имели вспомогательное значение, дополняя доход от мира и государства, они могли легко превращаться и в крупные эксплоататорские хозяйства кулацкого типа. Документы Илимского воеводства сохранили данные о подобном хозяйстве только что упоминавшегося попа Знаменской церкви Илгинского острога. Его семья состояла из 7 человек, в числе которых был сам поп: его родители старики, жена и трое маленьких детей. Несмотря на такой, не вполне благоприятный для ведения крупного сельского хозяйства состав семьи, поп Лука Афанасьев производил большие посевы и содержал много скота. Это оказалось возможным потому, что на подворье у него жило 18 человек, среди которых он и находил необходимые рабочие руки. Наряду со вдовой 75 лет, у него жили дворовые люди А. Марков 40 лет с женой 30 лет и двумя детьми и двое подростков. «У него ж живут в работе гулящие люди», далее идёт перечень 12 гулящих людей; ни у кого из них «отпусков не явилось». Невсе они работали у попа, так как 3 из них показали однообразно: «а робит он черную работу», но у кого — неизвестно; один ответил: «ремесло у него — делать кирпичные печи». Один из них «оброку никакого не плачивал», другие платили по полтине, по рублю, а печник «по рублю и по полтине на год». Трое остальных (возраст 35, 30 и 30 лет) ответили: «а робит у него, попа, черную работу», «а робит он черную работу у него, попа», «а робит он у него, попа, черную работу». Двое из них «оброку не плачивали», один в 1719 году платил рубль.
Итак, можно считать, что из 18 подворников, по крайней мере, четверо были батраками попа.
Сам поп служил здесь с 1717 года. «Денежного приходу ему попу с причетники от крестьян и от всякого чина людей приходит рублев по десяти на год. С тое церкви платит он, поп Лука, с причетники в архиерейскую казну дани 4 рубли 10 алтын 2 деньги на год. В прошлом в 717 году 4-го дни в Тобольску по челобитью ево, попа Луки, дан ему великого государя указ за приписанием руки преждебывшего в Тобольску губернатора князя Матвея Гагарина — за хлебное жалованье — о даче десятинной великого государя пашни полудесятины, владенья отца ево, Луки Афанасьева, Потапова. А ис казны великого государя оклад ему учинен: денег 10 рублев, соли 6 пуд на год. И велено в Ылимску преждебывшему камеидангу (т. е. воеводе) Давыду Молчанову на оную землю дать даную, и по получении оного указу в Ылимску камендант Давыд Молчанов дал ему, попу Луке, на оную землю даную на воску, за печатью великого государя и за пометою ево, каменданта Давыда Молчанова, руки. А в ней написано: приложена де земля в Ылгинске к церкви Знаменские пресвятой богородице и никаких денежных податей и отсыпного хлеба не спрашивать на той пахотной земле». Несмотря на освобождение, казалось бы, от всяких налогов и попа Луку настигали финансовые мероприятия Петра I. Так, он на 1719 год платил в канальную перекопь (на строительство канала южнее Ладожского озера) 23 алтына 2 деньги, на жалованье ландратам и комиссарам 3 алтына 2 деньги, за хлеб — за рожь и за овёс — жалованье им же, 5 алтын 2 деньги.
Высевал Лука на данной ему земле: ржи 100 пудов, пшеницы 5, ячменя 10, овса 6, гороха ½ и конопли 2 пуда. Это соответствует примерно 10 десятинам ржаного посева, 1,4 дес. ярового и ¼ дес. гороха и конопли, а всего 11,65 дес. Сбор хлеба был ниже среднего: ржи 30 пудов с десятины, пшеницы 45, ячменя 30, овса 25, зато гороха 65 и конопляного семени 25 пудов.
Для обработки посева он имел 5 лошадей. Кроме того, в хозяйстве насчитывалось 3 жеребёнка и 12 голов крупного рогатого скота, в том числе 6 коров и 2 быка. Возможно, что быки пускались в случку с крестьянскими коровами, так как это могло дать дополнительный доход. На наличный скот ставились 300 копён сена. Сбор хлеба и сена должен был полностью покрывать потребности попова двора и, если верить показанному урожаю хлеба, товарных излишков не оставалось. Так он и показывает: «Хлеба и скота в продаже у него никому не бывает». Но если принять средний урожай зерновых в 50 пудов с десятины, что можно считать более вероятным, если судить об урожайности по массовым данным, то у Луки должен был образоваться товарный излишек в 300-350 пудов хлеба. Вероятно, стремление получить такой доход и было причиной найма батраков.
В деле 1702 года (Россыпь, № 14, св. 2) имеется опись двора бывшего усть-киренского священника Андрея Данилова. Имущество было описано за винокурение. Тайная выкурка вина сперва была раскрыта пресловутым стольником и воеводой Богданом Анфиногеновичем Челищевым, который ограничился тем, что присвоил конфискованное вино, около 30 вёдер. Вторично выкурка вина была обнаружена через 7 лет воеводой Качановым и теперь имущество до разбора дела передавалось по описи сыну попавинокура. Посадские люди внесли в оценочную роспись следующее имущество, оценённое ими в 135 рублей: двор, мельницу, 11 голов крупного рогатого скота, 3 коня, 6 овец, барана, «6 теленков», 2 свиньи. Из описания можно узнать многие подробности о названном дворе: «5 святых икон в окладе под золото; двор огорожен заплотом, во дворе хоромного строения: изба с комнатою, в ней забрана казенка, промеж избами двои сеней, против избы клеть с перебором, над ними построена вышка, да над воротами построена горница, в комнате и в горнице печи кирпишные, в том же дворе работная изба, да во дворе два сенника, покрыты драньем, погреб с выходом на задворье, баня с предбаньем, в ней печь кирпишная, поварня рубленая с верхом... Мельница, в анбаре двои жернова, одна жабка, веретна железные, 2 колеса водяных, два сухих, шестерня на колесах и на шестерне 6 обручей железных, 4 шипа, 3 насеки железных, контарь и гиря железная. На мелыпшшом анбаре верхней анбар. На той же мельнице изба жилая с сеньми и с клетью, изба скотная, двор скотной, анбарец малой... баня старая».
Описание даёт представление об очень зажиточном хозяйстве, основанном на корчемстве и эксплоатации рабочей силы. В частности тайное винокурение велось наёмными работниками.
Выкурка вина была поставлена на такую широкую ногу, что о ней дважды сообщалось царю, на основании чего Сибирский приказ 26 октября 1702 года велел имущество попа описать и продать, оборудование взять в казну, а попа Михаила выслать для наказания к митрополиту в Тобольск.
В первый раз, в 1696 году, у попа было изъято 5 медных котлов и 12 медных труб, во второй раз, в 1703 году, изъято: 6 котлов и 10 труб общим весом в 5 пудов 33 гривенки (всё было опять медное), 2 чана, кадь, заторный ларь. На винокурне «не доезжая до Киренска, по Мельничной речке, в версте от мельницы» оказалось «трое работных людей винокуров». Винопродавалось «по два рубли и больши» за ведро. За год выкуривалось, вероятно, несколько сот вёдер. Сын и сестра попа протестовали против распродажи всего имущества и просили половину его оставить за ними (Россыпь, № 15, св. 2, лл. 229-234, там же письмо воеводы в Тобольск к митрополиту Филофею, лл. 252-256).
В делах Сибирского приказа сохранилась часть этого дела о попевинокуре: письмо Качанова, что он до 28 ноября 1702 года был в отъезде, копии грамот, сообщение об обыске у Данилова, опись его имущества, допросы работников и местных жителей о попе и о Богдане Челищеве, который присвоил изъятое у попа вино. Здесь же указывается, что описанное в 1702 году имущество попа продано, а попу велено ехать в Тобольск8.
Но большинство хозяйств служителей церкви нужно отнести к мелким потребительским хозяйствам, имевшим вспомогательное значение. Такое хозяйство имелось, например, в Тутурской слободе у попа Николаевской церкви Анисифора Сидорова. Семья его состояла из 10 человек, что позволяло своими силами вести небольшое земледелие. Денежный доход от крестьян составлял 3 рубля в год, а вместо руги попу была дана земля, с которой крестьяне платили в государеву казну 6 четвертей ржи. Сеял поп только рожь (10 пудов в год) и 1 пуд конопли, что соответствует 1 дес. ржаного посева и ⅒ дес. конопли. Сбор составлял 80 пудов ржи и 3 пуда семени конопляного. В хозяйстве имелось 3 рабочих лошади, 5 коров и 3 телёнка. На этот скот накашивали 100 копён. Живший там же дьячок земледелием не занимался.
Поп церкви «Покрова пресвятые богородицы» в Ново-Удинской слободе Роман Лебедев и дьячок Орлов, живший во дворе беглого пашенного крестьянина, сельским хозяйством не занимались. Каждый из них имел по 1 лошади и по 1 корове. Хлеб получали от крестьян: священник 50, дьячок 30 пудов.
Совершенно такое же положение было у священников других селений (табл. 95).
Таблица 95
Священники, не имевшие посева, получали в 1720-1722 годах от крестьян ругу, до 120 пудов ржи в год.
Неизвестно, для чего священникам требовались лошади, но поскольку они были недорогими, содержание их обходилось дёшево, имелся хозяйственный смысл приобрести 1-2 коней для разъездов, для мелких хозяйственных работ и сенокоса. Известен случай, когда усть-кутский поп нанимался возить дрова на солеваренный завод.
Итак, в Илимском воеводстве создаются два вида хозяйства церковников:
1. Крупные монастырские имения с товарным производством хлеба и большими животноводческими фермами. Государство наделяло монастыри землёй, вкладчики умножали их имущество внесением ценностей и личной работой, крестьяне-половники пахали на братию, батраки выполняли сезонные работы. Но монастыри не приобрели того влияния, какое они имели на Руси и, в частности, не сумели стать вотчинниками-крепостниками. Монастыри в отношении крестьян-половников выполняли функции воевод, ведавших государственными пашенными крестьянами. Но они никогда не имели здесь силы социального фактора, закрепощающего черносошных крестьян. Причина их социальной слабости коренилась не в их неспособности повторить опыт своих предуральских собратий, а в своеобразии обстановки, в которой они оказались. Здесь не было и не могло быть ни светских, ни духовных вотчинников-крепостников. Илимский землепашец остался государственным пашенным крестьянином.
2. Хозяйства белого духовенства. Земледелие велось в них по образцу хозяйств пашенных крестьян и в отдельных случаях приобретало крупные размеры. Хозяйства церковников могли легко перерастать в хозяйства кулацкого типа, основой производства которых становился наёмный труд. Но главная часть духовенства или вовсе не занималась земледелием, или вела его в незначительных размерах, не выходивших за пределы потребительских нужд семьи.
1 Сибирский приказ. Книга 686, лл. 124-134.
2 Архимандрит Мелетий отмечает: «О начале Братского монастыря актов розыскать теперь едва ли возможно. Архивов не сохранилось и монастырь давно упразднен. А по случаю какой-то грозной ревизии, как пишут оттуда, архив был спущен в Ангару». См. «Древние церковные грамоты...», Казань, 1875 г. В работе А.А. Ионина «Новые данные к истории Восточной Сибири XVII в.», Иркутск, 1895, об этом монастыре даже не упоминается.
3 Портфели Миллера, № 517, портфель 1, дело № 20, лл. 28-29.
4 Это решение Качанова 1700 года есть также в делах Сибирского приказа, книга 1227, в описании дер. Хабаровской.
5 Этот документ напечатан с некоторыми неточностями в работе Лаврентия Мордовского — «Историческое описание Киренского Свято-Троицкого монастыря, Иркутской епархии, от начала оного до нынешннх времен, с показанием, кто был первый основатель оного и кто по нем был в оном Строители и Настоятели; когда святые церкви, имевшиеся в оном, и ныне существующие и при котором Строителе или Настоятеле построены и освещены и других замечания достойных случившихся в нем произшествий, почерпнутое из архивных монастыря сего бумаг, Настоятелем сего ж монастыря игуменом .Лаврентием Мордовским», Москва, 1806.
6 Слово «уповод», обозначающее время работы с утра до обеда или с обеда до вечера и сейчас ещё встречается в речи коренных жителей северных районов Иркутской области и в других местах Сибири.
7 Сибирский приказ. Столбец 1545, лл. 2-6.
8 Сибирский приказ. Книга 1372, лл. 404-407 и 968-1007.
<< Назад Вперёд>>
