Завоевание Сибири
Рис. 5.1. Карта Сибири
После первого похода Ермака русские быстро продвигались по континенту. Еще до конца XVI века они основали главные города-крепости Западной Сибири: Тюмень (1586), Тобольск (1587) и Верхотурье (1598)2. Продвигаясь по системам великих рек, московские первопроходцы исследовали низовья Оби и Иртыша к 1605 году, Енисея — к 1628 году, Амура и Анадыря — к 1640 году. К концу 1650-х они составили карты земель вокруг Байкала. Город Якутск был основан на реке Лене в 1632 году; а Нерчинск — на Амуре в 1659 году (рис. 5.1). После того как города были построены и укреплены, в них появлялся обычный контингент подьячих, служилых людей и казаков, охотников на пушного зверя, торговцев, крестьян и священников. Рост немногочисленного русского населения Сибири происходил за счет ссыльных. Относительно удачливые арестанты по приговору русских судов оказывались сосланными в дальние уголки Сибири, где они поступали на службу того уровня, который считался соответствующим их предыдущему статусу в обществе. Большая часть зачислялась на военную службу в невысоком чине и получала от государства оружие и землю, с которой они могли кормиться. Более высокопоставленные изгнанники плавно переходили на государственную службу в более благородных должностях — таких как уездные воеводы3. Формально относясь к юрисдикции одного из центральных московских приказов (Посольского приказа или одного из областных приказов, включая Сибирский приказ с 1637 по 1763 год), Сибирские земли находились под повседневным управлением назначенных Москвой воевод. Эти воеводы обладали чрезвычайной властью в своих уездах, по крайней мере до тех пор, пока они могли определить местонахождение своих постоянно перемещающихся подданных. Если их реальная власть была ограничена способностью отслеживать свое население, то их автономия вместе с тем усиливалась за счет расстояния и затрудненности коммуникаций с Москвой.
Из основанных в Сибири центров во все стороны направлялись экспедиции для составления карт новых земель и поиска новых источников пушнины. Отряды казаков следовали инструкциям, согласно которым они должны были приглашать встретившиеся им племена под покровительство государя в обмен на уплату меховой дани. Если вежливое приглашение отклонялось, то они должны были применить такую силу, которая бы убедила «немирных иноземцев» выложить меха и хотя бы номинально подчиниться царю. Дань пушниной называлась «ясак», и народы Сибири стали называться «ясачные», или «мирные», и «неясачные», или «немирные». С точки зрения русских, уплата дани означала полное подчинение господству царя, а подчинение неизбежно влекло за собой уплату ясака. С точки зрения коренных жителей, такая интерпретация была сомнительной, и она вызывала огромное недовольство и сопротивление. Историк Майкл Ходарковский подчеркивает фундаментальное несоответствие между представлениями русских и степных народностей:
Очевидно, вещи выглядели по-разному с берегов сибирских рек и из Москвы. То, что местные вожди считали мирным договором, заключенным с прибывшими чужаками, Москва рассматривала как принесенную вождями клятву верности великому князю, их подчинение Москве. Русское завоевание Сибири началось и продолжалось на основе взаимных недоразумений. С самого начала Москва воспринимала местных жителей как подданных царя, в то время как местные жители видели в русских всего лишь еще одного военного и торгового партнера4.
Уже к 1640-м годам русские землепроходцы преодолели реки по всему континенту до Тихого океана. Иван Московитин достиг Охотского моря в 1643 году, Василий Поярков и Ерофей Хабаров исследовали Амур и его устье в 1640-х и 1650-х годах, Семен Дежнев обогнул Чукотский полуостров и вышел к Тихому океану в 1648 году, установив — хотя никто тогда этого и не заметил, — что Северная Америка отделена проливом. В 1697 году Владимир Атласов открыл, что Камчатка является полуостровом5. Это впечатляющее повествование о землепроходцах и их успехах не следует отделять от идущих за ними болезней, жестокости и экспроприации, которые здесь, рассматривая проблему с точки зрения русских, мы оставляем в стороне, но на которых мы остановимся в главе 8.
Проникая на север Азии и в Тихоокеанский регион, русские в то же время стремились установить контакты с Китаем6. Привлеченные заманчивой «торговлей с Китаем», русские посланники пробирались по суше, постоянно разочаровываясь в своих попытках найти удобный и простой путь по воде. При этом они накопили множество ценных политических, географических и культурных знаний о землях и народах между Москвой и Пекином. По пути они встретились с киргизами, казахами, калмыками, монголами, маньчжурами и, наконец, с китайцами. Экспедиция Ивана Петлина в 1618—1619 годах, как пишет Василий Дмитришин, «была самым первым русским отрядом, добравшимся до Пекина; они были первыми, кого приняли китайцы; первыми и единственными, кто получил официальное письменное приглашение вести торговлю с Китаем (для перевода запутанной формулировки которого русским из-за языкового барьера понадобилось пятьдесят шесть лет); и первыми, кто составил описание путешествия в Пекин, остающееся увлекательным до сих пор»7. К этому можно добавить, что Петлин был первым, кто составил карту своего пути, и эта карта сохранилась в виде копии, сделанной гораздо позже в том же веке подьячим Сибирского приказа8. После длительного перерыва за Петлиным последовал Федор Байков (1653—1657), а затем уроженец Молдавии Николай Гаврилович Милеску, известный как Спафарий, в 1675—1679 годах. Ни одна из этих экспедиций не привела к успешному установлению торговых отношений между государствами, но, к счастью для нас, они оставили богатый документальный и картографический след, который служит целям нашего исследования. Знаменитый Нерчинский договор 1689 года установил первую дипломатическую границу между Россией и Китаем и придал политическим и коммерческим отношениям между ними более упорядоченную форму.
Описание и нанесение на карту открытых земель с самого начала стало неотъемлемой частью продвижения московитов в Сибирь. Приказы царя предписывали агентам «итти города ставить вверх Иртыша, на Тару реку... и городовые места, и город, и острог на чертеж начертить» или захватить город, местность и нанести их на карту и «всякие крепости выписать», или построить укрепления в стратегических местах и «отписать ко государю». Составление карт стало рутинной и ожидаемой частью любой дипломатической миссии или стратегического продвижения в Сибирь, так же как оно постепенно становилось частью административной практики в центре Московии9. Картографы быстро добавляли новые географические сведения на свои карты. Последующие карты заметно более точны и полны и часто содержат упоминания землепроходца или картографа, предоставившего новые сведения.
С XVII века сохранилось несколько десятков общих карт Сибири и Великой Татарии, начинавшейся где-то на востоке от Москвы и довольно бесформенно протянувшейся до Тихого океана и Китая, и еще несколько сотен карт отдельных районов Сибири, Камчатки, Чукотки, реки Шилки и т. д.10. Эти карты создавались на основе непосредственных исследований и наблюдений русских землепроходцев, подьячих и служилых людей и подкреплялись сведениями, по крупицам добытыми у местных информантов, путешественников, купцов и любых других потенциально осведомленных источников. Наряду с ними сохранилось огромное количество документов, главным образом в виде приказов, отправленных из Москвы или воеводами основных сибирских городов, а также в виде докладов, присылавшихся из экспедиций. Московиты накопили гораздо более точные, практические сведения о Сибири, Тихоокеанском побережье и возможных водных или сухопутных путях в Китай, чем западноевропейцы того времени, на что с гордостью указывают русские ученые. Западные картографы, весьма заинтересованные вопросом о том, как наилучшим образом добраться до легендарных шелков и сокровищ Китая, крайне нуждались в московских информаторах, чтобы заполнить пробелы и заменить чудовищные фантазии своих чисто воображаемых картографий Дальнего Востока на топографические сведения. Поэтому некоторые русские карты сохранились в виде копий, сделанных на Западе, на которых русские источники либо упоминаются, либо явствуют из русского шрифта и русских топонимов, обозначающих различные места на картах11.
Карты и словесные описания маршрутов, узнаваемых объектов местности, природных ресурсов и народностей были важным инструментом московского завоевания Сибири и установления там господства. Они способствовали присоединению Сибири не только практически, но также в более абстрактном смысле. Благодаря вычерчиванию путей и превращению открытых пространств в идентифицируемые маршруты, обозначенные заметными ориентирами и защищенные сетью укреплений, крепостей и зимовок, карты и описания способствовали трансформации неизвестного в знакомое. Картография не только делала дикую природу более доступной, но «завоевывала пространство, превращая его в знакомый мир маршрутов и мест» и «заменяя аморфное пространство четко очерченной географией»12. К началу XVII века московиты научились хорошо разбираться в тонкостях политики во Внутренней Азии. С помощью карт и разведывательных экспедиций они далеко ушли от своих предков в Киевской Руси, растерявшихся перед лицом первых монгольских набегов 1223 года. Как говорилось в летописи: «их же никто же добре ясно не весть, кто суть, и отколе изидоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их. И зовуть я татары, а инии глаголють таумены, а друзии печенези... Бог же един весть их, кто суть и отколе изидоша...»13
2 Здесь я повторяю краткую историю, изложенную в работе: Dmytryshyn B., Crownhart-Vaughan E.A.P., Vaughan T. Russia’s Conquest of Siberia, 1558—1700: To Siberia and Russian America: Three Centuries of Russian Eastward Expansion. Portland: Oregon Historical Press, 1985. Vol. 1. P. XXXIX—XLI.
3 Среди известных примеров протопоп Аввакум и дед (или отец, согласно Багрову) сибирского картографа Семена Ремезова, о которых речь пойдет далее. Среди других знаменитых сибирских ссыльных XVII века польский картограф Афанасий фон Бейтон, хорват Юрий Крижанич и князь И.Н. Хованский. О Хованском см.: Кошелева О.Е. Приговор князю Ивану Никитичу Хованскому // Архив русской истории. 1994. № 5. С. 139—144.
4 Khodarkovsky M. «Ignoble Savages and Unfaithful Subjects»: Constructing NonChristian Identities in Early Modern Russia // Russia’s Orient: Imperial Borderlands and Peoples, 1700—1917 / Ed. D.R. Brower, E.J. Lazzarini. Bloomington: Indiana University Press, 1997. P. 11. Ходарковский далее рассматривает эти вопросы в работах: Where Two Worlds Met: The Russian State and the Kalmyk Nomads, 1600— 1771. Ithaca; N.Y.: Cornell University Press, 1992; и Russia’s Steppe Frontier.
5 Интересный обзор исследования и картографирования Крайнего Севера см.: Bagrow L. A Few Remarks on Maps of the Amur, the Tatar Strait, and Sakhalin. P. 127—136. Не веря в то, что Азия и Америка разделены, Петр I заказал новую карту Тихоокеанского побережья, которая была составлена И.К. Кириловым на основе китайских карт в 1724 г. (Ibid. P. 130—131). О Дежневе см. также: Bagrow L. History of Russian Cartography up to 1800. P. 22, 118. Об Атласове и составлении карты Камчатки см.: Лебедев Д.М. География в России XVII века. М.; Л.: АН СССР, 1949. С. 32—34.
6 И снова я использую сведения из работы: Dmytryshyn B., Crownhart-Vaughan E.A.P., Vaughan T. Russia’s Conquest of Siberia. P. LX—LXII, а также: Bassin M. Expansion and Colonialism on the Eastern Frontier.
7 Dmytryshyn B., Crownhart-Vaughan E.A.P., Vaughan T. Russia’s Conquest of Siberia. P. LX.
8 Оглоблин Н.Н. Обозрение столбцов и книг Сибирскаго приказа. 1902. С. 114—115; Bagrow L. A Few Remarks on Maps of the Amur, the Tatar Strait, and Sakhalin. P. 128; Лебедев Д.М. География в России XVII века. С. 116—120.
9 Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 354. Т. 2. С. 232—234; С. 347—350 (описание и перепись населения, карты, посвященные открытию Красноярска); Bagrow L. History of Russian Cartography. P. 22; Оглоблин Н.Н. Обозрение столбцов и книг Сибирскаго приказа. 1902. С. 123; Замысловский Е. Чертежи сибирских земель XVI—XVII вв. // Журнал Министерства народного просвещения. Июнь 1891. Т. 275. С. 334—347.
10 Кусов перечисляет 20 карт сибирских городов XVII века плюс 238 у С.У. Ремезова: Кусов В.С. Картографическое искусство Русского государства. С. 13.
11 Bagrow L. First Russian Maps of Siberia. P. 83—95; Carte generale de la Siberie et de la Grande Tatarie (Cartes Marines: Edward Everett Ayer Collection. The Newberry Library, Chicago). Рассматривается в работе: Postnikov A.V. Russian Cartographic Treasures of the Newberry Library // Mapline. 1991. Vol. 61—62. P. 6—8.
12 Tuan Yi-Fu. Space and Place. P. 83.
13 Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. М.: Изд-во. восточной литературы, 1962. Т. I. С. 445—446.
<< Назад Вперёд>>
