Понимание ландшафта: провиденциальные смыслы на Сибирском рубеже
Большинство тех, кто картографировал и описывал Сибирь — Иван Петлин, Василий Поярков, Федор Байков, Семен Ремезов, — родились и выросли в Сибири, и поэтому они редко задумывались о сравнении того, что видели, с полями и лесами Центральной России87. Тем не менее некоторое сравнение возможно путем параллельного прочтения двух наборов документов.
Значение пустоты — ключевой концепции обеих территорий — дает показательную точку противопоставления. Чертежи и тексты обеих территорий демонстрируют выразительный лексикон для обозначения пустоты и заброшенности. Карты, описания и судебные документы центральных уездов изображают печальный набор заброшенных земель, безлюдных земель и земель, которые раньше возделывались, а теперь заросли мелким кустарником, осокой и мхом, превратились в болота, трясины и топи. Хотя все эти слова означают обезлюдение, бегство или переселение людей и говорят о малодоходных видах земельных владений, использовавшихся в сельском хозяйстве Московии, они называют объекты собственности, которая, по мнению людей, стоила того, чтобы за нее бороться. Пустоши — пустые земли, заброшенные наделы — больше, чем какой-либо другой вид земель, становились причиной ожесточенной борьбы между противниками в суде за право владения. Мы можем слышать в этом слове отзвук навязчивой, гулкой, поэтичной пустоты, но в глазах московитов на этих пустых полях произрастали деньги и прибыли. Пустоши были положительными символами, горячо желаемой недвижимостью премиум-класса.
В Сибири огромные незаселенные пустые земли, несомненно, тоже могли быть привлекательны с точки зрения получения прибыли. Направляя доклад группы служилых людей из Нерчинска, губернатор Тобольска сообщал совместно царствующим Ивану и Петру в 1684 году, что «и в Нерчинском де, господине, уезде пашенных земель гораздо много». После перечисления богатых доходов, которые принесли уже поселившиеся там двадцать три крестьянские семьи, он предлагал царю отдать приказ, чтобы не менее пятисот крестьянских семей «из которых сибирских городов перевесть в Даур». Снова упоминая безграничные возможности этих незаселенных земель, он продолжал: «А по великой реке Шилке и по сторонным и по яланем пашенных земель много. А около Аргунского, господине, острогу, по сказке сына боярского Григория Лоншакова пашенных земель гораздо много»88. Карты, составленные на местах, отражали то же стремление превратить в пашни эти обширные земли. Земельные участки и межи тщательно отображались на чертежах, часто упоминаемых в распоряжениях, которые отправлялись на места. Лишь немногие из этих чертежей дошли до наших дней89. Некоторые карты Ремезова передают это ощущение потенциальных возможностей, присущих сибирским просторам. Одно из многих заданий, которые он выполнял, состояло в межевании сельскохозяйственных угодий для русских крестьян и ясачных людей рядом с Тобольском и другими сибирскими городами. На нескольких картах он потратил время на то, чтобы обозначить сельскохозяйственные участки, начертив небольшие геометрические фигуры пунктирными линиями, часто красными чернилами. Эти участки выглядят на страницах маленькими и незначительными (рис. 5.12)90.
Однако более обычными и более впечатляющими являются другие изображения необжитых и непригодных для жилья сибирских пространств, горных хребтов головокружительной высоты и каменистой, почти непроходимой степи. Романтическая увлеченность бескрайностью России как определяющая черта русского характера или души, существовавшая в XIX веке, отсутствует в описаниях XVII века91. Вместо этого бескрайнее пространство символизирует либо страх, либо выгоду. В любом случае пустоту необходимо заполнить, пройти или покорить, чтобы превратить страх в выгоду. В этом ландшафте, являющемся предметом более ожесточенной борьбы, русские колонисты — подьячие, картографы и землепроходцы — вынуждены были брать на себя более активную роль, чем их соотечественники в центре. Колонисты должны были продвигать русское заселение и завоевание, чтобы перевесить чашу весов и превратить пустые, бесплодные земли в щедрые и плодородные. Бог создал эту землю для их пользы, и русские колонисты несли ответственность за высвобождение ее потенциала.
В центральной Московии был известен еще один вид пустых земель, занимавший важное место почти в самом сердце православной культуры: пустыня или пустынь92. Оба слова произошли от того же корня, что и «пустошь» и ассоциируются с пустотой, но в пустоте пустыни присутствовали одинокие отшельники, занимавшиеся духовными размышлениями в уединении лесов. С учетом реалий русского ландшафта отшельники и святые не могли найти уединенные места в пустыне, сравнимые с теми, куда удалялись их предшественники во времена раннего христианства, поэтому им пришлось уравнять лес и пустыню на том основании, что и то и другое справедливо может считаться «дикой местностью». Святые места в дикой местности привлекали и создавали святых людей, а святые люди в свою очередь создавали святые места. Когда вести о духовных подвигах наиболее выдающихся из этих адептов распространялись, в их удаленные пристанища начинали стекаться последователи и ученики, которые вторгались в их уединение, и затем в этой глуши постепенно возникали духовные сообщества и даже большие монастыри. Пустыня (дикая местность) превращалась в пустынь (жилище отшельника, монастырь), укрепляя положительные, даже священные ассоциации с пустой землей. Вовсе не будучи пустыми, такие незаселенные пространства обретали святость своих новых обитателей. Иисус тоже странствовал в пустыне.
Рис. 5.12. Поля, отмеченные на карте Сибири. Хорографическая книга. Л. 44. С разрешения Библиотеки Хоутона, Гарвардский университет. Одно из многих заданий Ремезова состояло в распределении и межевании сельскохозяйственных угодий для русских крестьян и ясачных людей рядом с Тобольском и другими сибирскими городами. На нескольких картах он обозначил сельскохозяйственные участки, начертив небольшие геометрические фигуры пунктирными линиям, часто красными чернилами.
В контексте Сибири, где пустыни были реальностью, а не просто аллегорическим определением русских лесов, пустота приобретала совершенно другие значения. Сибирские картографы выражали ужас перед пустыней Гоби, которую они называли «пустыня песочная», или «пещаное море». Они не пытались скрыть свой страх перед необходимостью передвигаться по голой, пустой степи. Это были страшные места — пространства, которые надо было пересечь, завоевать, преодолеть. В пустыни отшельника его миссия была внутренней и духовной, а препятствия, которые нужно было преодолеть, представляли собой соблазны этого мира. В пустыне препятствия и враги были внешними и абсолютно материальными.
Хотя как Россия, так и Сибирь раскрывали московскому наблюдателю подтверждения чудес Божественного творения и обе содержали распознаваемые искры воплощенной святости, их смыслы для московитов XVII века существенно отличались, поскольку различались предпосылки, из которых они исходили в своих интерпретациях. В центральной Московии — в благочестивой стране, которой правил православный государь, считалось, что и земля, и люди в равной степени пользовались особой Божьей благодатью, и этот статус подтверждался индикаторами рая, такими как характерные для иконописи деревья и церковные колокольни. Даже болота имели свою ценность, а пустыня подразумевала святость. В Сибири, где Божественный свет еще только должен был загореться, земля могла означать ужас и проклятие или могла быть освещена христианским светом. Бог громко говорил на просторах Сибирской земли, и Его требования были настойчивы. Именно русские должны были изменить ситуацию, заполнив пустоту поселенцами, отдав обширную плодородную степь под плуг, собрав богатую пушнину лесов и приведя странствующих кочевников тайги под могущественное владычество царя. Эта экономическая и политическая миссия шла рука об руку с задачей, возложенной на русских и запечатленной в ландшафте: московиты несли ответственность за превращение мрачной пустыни в святую местность и распространение христианства в краю идолопоклонников. Строя свои огороженные частоколом заставы и возводя купола и кресты своих церквей, московские переселенцы следовали топографическим указаниям и пробуждали потенциал ландшафта. В следующей главе исследуется особая миссия, которую они прочитали в физическом мире Сибири.
87 Биографии многих исследователей/завоевателей приграничных территорий можно найти в статье: Бахрушин С.В. Сибирские слободчики (из истории колонизации Сибири) // Бахрушин С.В. Научные труды. Т. 3, ч. 1. С. 213—215.
88 ДАИ. Т. 11. С. 73—74; Dmytryshyn B., Crownhart-Vaughan E.A.P., Vaughan T. Russia’s Conquest of Siberia. P. 461.
89 РГАДА. Ф. 383. Оп. 1. Д. 148; воспроизведено вместе с несколькими подобными картами в работе: Ефимов А. В. Атлас географических открытий в Сибири. Рис. 35—37. Еще один пример: РГАДА. Ф. 924. Тобольская приказная палата. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 1—26 План указан отдельно как ед. хр. 11. Случайные упоминания этой карты в сопутствующем земельном споре показывают, что она использовалась во многом так же, как чертежи в судебных делах в Центральной России: чертежи упоминаются на л. 1, 13. Еще один доклад об обнаружении свободной пахотной земли: РГАДА. Ф. 924. Оп. 1. Д. 5. Л. 1—9. В других документах зафиксировано распределение пахотной земли и словесно описаны характерные объекты местности (Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 2. С. 244—245, 287, 303).
90 В своей «Хорографической книге» Ремезов обещает, что «Сия служба надобна жителем и доброприятна и состоятелна бывает в спорных делех в даных крепостях по помете и за печатью сице изографство яко птиц свое перо возвышая» (л. 8). На некоторых картах изображены виды картографических и граничных измерений описываемых им полей, например: Хорографическая книга. Л. 11, 44.
91 Bassin M. Imperial Visions, особенно p. 58. Бассин удачно цитирует «Мертвые души» Гоголя: «Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?» Занимательное рассмотрение психологии желания и колониального восприятия безграничного пространства можно найти в работе: Noyes J. Colonial Space. P. 166—182.
92 Спасибо Рудольфу Мразеку за то, что он поднял вопрос о пустыни.
<< Назад Вперёд>>
