«Неволею никаких иноземцов крестить не велеть»
В нарративных источниках перечисляются многие славные успехи и благословенные победы над коренными жителями Сибири. В них прославляется казачье воинство, которое давит туземцев ногами, как скорпионов, внушая страх и благоговейный трепет, и одерживает победу над проклятыми язычниками, разбивая неверного хана. Сокрушив иноверцев, что должны были набожные казаки с ними сделать? Очевидным ответом было бы обратить их в свою веру, но, как оказалось, московиты скорее стремились впечатлить их красотой и мощью своего христианского присутствия, чем проводить систематические кампании по обращению.
Московитам было хорошо известно, что можно распространять христианство, добиваясь обращения местных жителей. Они знали, что сама Россия была обращена в православную веру много веков назад, а популярный средневековый русский святой Стефан Пермский получил свой благословенный статус за просветительскую деятельность среди зырян на Урале. Действительно, летописи упоминают о том, что огромное количество неофитов было обращено в истинную веру и в Сибири. «Аще древле Сибирская земля идоложертвием помрачися, ныне же благочестием сияя отпаде бесовская служба и требища идолская сокрушишася, богоуведение всадися, Троица единосушная и не созданное Божество прославляетъся по глаголющему: во всю землю изыдоша вещения их и в концы вселенныя глаголы их». Русские фигурируют в этой истории как новые апостолы Христа, несущие его послание в земли, до которых не дошли первые апостолы. «Божественным бо апостолом аще и [не] благоволи Бог происходити страны сия, но проповеди их повсюду изыдоша»42. Всевидящий Бог Ремезова «искони» повелел, чтобы «проповедатися чрез Сибирь Евангелие в концы вселенныя на край гор Тобольску, граду имениту»43. Ремезов и его коллеги-летописцы иногда упоминали обращение как оправдание или, по крайней мере, положительный результат завоевания. В Строгановской летописи говорится:
И видевше невернии таковую благодать в их стране просиявшу и государъскую высокую руку над собою возвысившуся, и под его государевую руку мнози покоришася и оставльше свою богомерзъскую веру; мнози [не]вернии приходяще в крещение и крестящеся, живуще в православной вере44.
На практике, как и на проникнутых религиозным духом страницах летописей, обращение было частью истории русского имперского продвижения. Обращения происходили, и новокрещеные включались в жизнь русских поселений. Предположительно, русские переселенцы крестили пленников и рабов, ведомые как религиозным чувством, так и более приземленными, светскими мотивами. Посредством обращения они могли закрепить свою власть над рабами из коренных жителей, которые после крещения не могли вернуться к соблазнам своих языческих общин. Некоторых местных мужчин поощряли принять христианскую веру, чтобы заполнить малочисленные ряды русских караульных и гарнизонных полков в отдаленных землях. Кроме того, благодаря крещению, холостые мужчины могли превратить женщин-язычниц в невест, на которых можно было жениться, — редкий ресурс в русских поселениях с подавляющим большинством мужчин.
Обращение действительно было частью истории русского имперского продвижения, но насколько важной — остается спорным. Ходарковский на достаточных основаниях утверждает, что обращение занимало приоритетное место в имперской повестке дня Московского государства, начиная по меньшей мере с 1590-х годов. Он отмечает, что в тот век, когда политика и религия различались лишь незначительно, обращение было ни в коем случае не отделимо от цели добиться преданности и послушания завоеванных народов. С конца XVI века «русское правительство осуществляло политику, которая поощряла обращение нехристиан в православное христианство как способ укрепления в обществе единой политической и религиозной идентичности с одним царем и одним Богом»45. «Религиозное обращение стало бы самым важным политическим инструментом для приведения завоеванных народов в Русское государство. Нехристиане должны были отбросить свою прежнюю нехристианскую веру»46. Вооруженное «новым миссионерским духом все более осознающей себя православной Московии», государство начало «заниматься проблемой новообращенных, предоставляя стимулы и льготы тем, кто выбирал обращение, и дискриминируя тех, кто отказывался. Таким образом, религиозное обращение в Московии меньше всего было религиозным и духовным и состояло лишь в номинальной смене религиозной идентичности. Для нехристиан обращение обещало ощутимые экономические выгоды и надежду на социальную и экономическую мобильность»47. Если количество успешных обращений оставалось незначительным в XVII веке, добавляет он, то это происходило из-за труднопреодолимых логистических и тактических ограничений проекта. Русские завоеватели, которым хронически не хватало священников, не говоря уже о священниках, говоривших на местных языках, и которые имели лишь слабый контроль над многими приграничными областями, могли отложить свои планы по обращению, но никогда не позволяли этому стремлению угаснуть.
Все же, насколько можно установить, масштаб обращений в Сибири, в отличие от других областей империи, оставался поразительно малым на протяжении века. Цифры столь низки, что другие ученые, а именно И.И. Огрызко, пришли к выводу, что русская политика активно препятствовала обращению48. Невозможно установить точные цифры, в частности потому, что новообращенные брали русские имена и быстро становились неотличимы от русских людей в документальных свидетельствах, а в официальной политике и практике провозглашалось постепенное и добровольное распространение христианства и активно порицались массовые или вынужденные обращения. В неослабевающем потоке постановлений центральные приказы и уездные воеводы совершенно определенно повелевали своим людям избегать насильственного крещения из опасения, с одной стороны, восстановить против себя непрочно подчиненные местные племена, а с другой стороны, уменьшить количество плательщиков ясака при переводе их в категорию русских налогоплательщиков. В распоряжении Сибирского приказа в Москве, отправленном в 1655 году русским представителям среди усмиренных племен на Дальнем Востоке, крещение перечислялось среди нарушений, которые нельзя совершать в отношении племен, и таким образом признавались потенциальные риски для прибылей, связанные с обращением, и выгоды религиозного невмешательства. «А единолично б есте наших даурских, и дючерских, и гилятцких [людей], которые учинились под нашею царского величества высокою рукою в вечном холопстве и ясак с себя дают, войною не розоряли, и не грабили их и не побивали, жон и детей их в полон не имали и не крестили» (курсив мой. — В. К.). В указе разъясняется стоящая за этим политическая и финансовая логика: «...а наш ясак збирали с них ласкою и приветом, а не жесточью, чтоб, видя нашу царскую милость, и иных немирных земель люди нам, великому государю, учинились в вечном холопстве и ясак с себя давали»49. Ни коммерческие амбиции государства, ни личные материальные интересы охотников, торговцев и промышленников, физически занимавшихся поисками, не выиграли бы от евангельских крестовых походов, и ни одна из сторон не видела особой пользы от ловли душ. Меховая дань, гораздо более выгодная для царя, чем налог, уплаченный деньгами или службой, стоила большего, чем спасение душ нескольких коренных жителей.
В пространственном смысле различие между христианами и нехристианами, т.е. русскими и нерусскими, строго поддерживалось. Как только вокруг русского поселения возводили укрепления, оно становилось русским православным пространством. Его территория становилась христианизированной в буквальном смысле, и местным жителям по закону не разрешалось туда входить, что иллюстрируют огороженные стенами поселения на ремезовских чертежах. На одной особо интересной карте показано окруженное стеной русское пристанище Судат — это военное поселение, полное орудий и вооруженных солдат, — и соседний «острог калмыцкой», также защищенный ограждениями и заполненный палатками (вклейка 24). Хотя и калмыцкие, и православные полки находились на царской службе, их анклавы четко разграничены50. Стоит подчеркнуть, что этих калмыков не изобразили как врагов — они сражаются на той же стороне, что и русские, но тем не менее отгорожены от христианской земли. Однако, если бы один из них смог принять новую веру, ему пришлось бы стать русским во всех отношениях, и он смог бы жить только внутри крепостных стен, среди других христиан51.
Когда челобитчики просили разрешить им обратиться в новую веру, власти требовали тщательного изучения каждого отдельного случая, чтобы удостовериться в том, что этот поступок добровольный. Типичный указ, отправленный митрополиту Павлу Сибирскому в 1685 году, повелевал: «Буде которые иноземцы похотят креститься в православную христианскую веру волею своею, и их велеть принимать и крестить, а неволею никаких иноземцов крестить не велеть»52. Сибирские подьячие воспринимали этот наказ серьезно и внимательно расследовали каждую отдельную просьбу о крещении, чтобы убедиться в добровольности выбора, в отсутствии недовольства со стороны необращенных родственников и в наличии достаточной причины для положительного решения53.
Сохранилось много челобитных, в которых русские мужчины просят разрешения на обращение сибиряков, особенно женщин и детей. Разрешение ни в коем случае не давалось ни автоматически, ни по умолчанию. Чтобы добиться успеха, просители должны были тщательно обосновать свои просьбы. Наиболее действенные запросы поступали от мужчин, которые желали обратить своих собственных отпрысков, чтобы растить их как русских, или обратить местную женщину, чтобы на ней жениться. В положительных решениях часто указывается: «Крестить потому что русской» или «Крестить потому что русской прижиток». После принятия положительного решения уездный воевода направлял приказ официально зарегистрированным «приказным попам», которые проводили церемонию крещения54. Иногда русские получали разрешение на обращение женщин или детей, не связанных с ними родством и состоявших у них на службе, но эти дела были более туманны и вызывали подозрения в нечестной игре. В нескольких случаях якутские женщины жаловались, что хозяева обратили их в свою веру только для того, чтобы затащить их в постель, а в одном случае несколько женщин пожаловались, что жены хозяев их «на блуд предают»55. В другом случае жена служилого человека из Якутского острога была жестоко побита за то, что, получив разрешение на обращение некоей якутской девушки, она затем заменила ее другой девушкой и крестила эту вторую девушку обманом56. Реже сами местные жители обращались с прошениями об обращении, чтобы получить возможность жить среди русских и обеспечивать себе пропитание, либо работая, либо живя на подаяния христиан. В этих прошениях часто рассказываются трагические истории людей, потерявших связь со своим родом и племенем из-за насильственного похищения, продажи в рабство своими же родственниками или в результате смерти или исчезновения родни. Когда прошения об обращении получали одобрение, в резолюциях часто давалось четкое обоснование положительного решения. Коренные жители приносили больше пользы и выгоды и легче поддавались классификации, если они сохраняли свое нехристианское, нерусское положение и оставались за стенами поселения.
Оба этих объяснения: то, что обращение было логичным и необходимым приоритетом государства, и то, что государство активно возражало против потрясений, связанных с массовым обращением, — имеют основательные причины, несмотря на их очевидные противоречия. На практике и даже в риторике имперской апологетики распространение православия занимало центральное место, но представлялось естественным следствием колониального присутствия русских, заселявших тайгу, тундру и степь. Московиты развивали идеи о превосходстве православной культуры и ее географической распространенности, позволявшие им спокойно относиться к своему скудному урожаю душ. Их понимание религиозной географии и имперское мировоззрение давали им другие способы включить подчиненные народы в свою империю, не обязательно обращая их в свою веру, в то время как нежелание вызвать недовольство новых плательщиков ясака никогда не вытесняло более глубокую заинтересованность в воинственной христианской миссии. Их способы расширения господства православия и распространения славы Божьей отличались от обоих взглядов на московскую политику религиозного обращения, рассмотренных выше. На самом деле распространение христианства играло важнейшую роль в понимании московитами своих действий в степи, но обращение местных жителей, хотя и было приятным и даже желательным побочным результатом, вовсе не являлось необходимым.
42 Сибирские летописи. С. 125.
43 Ремезов С.У. Краткая сибирская летопись. Ст. 1. Стб. 1 (2-й паг.).
44 Сибирские летописи. C. 44; также: Ремезов С.У. Краткая сибирская летопись. Ст. 134: «Протчие бусурманы кучюмляна, живущеи по степи, егдаж виде, яко Кучюм зле убиен, приидоша ко граду Тобольску и приложишася ясак платити, якоже и до сего дни; овии же крестишася во христианство и поверстаны в службу в новокрещеной список... И по крещени многих бусурман, посем Сибирь распространися, и поставиша грады и монастыри со всяким превольством» (стб. 36—37 2-й паг.).
45 Idem. Conversion of Non-Christians in Early Modern Russia. P. 117.
46 Idem. Ignoble Savages and Unfaithful Subjects. P. 9—26. Цитата — р. 17.
47 Khodarkovsky M. Four Degrees of Separation. P. 263. См. Также: Idem. Russia’s Steppe Frontier. Особенно P. 191—192.
48 Лучшая работа, посвященная религиозному обращению именно в Сибири: Огрызко И.И. Христианизация народов Тобольского севера в XVIII в. Особенно с. 7—24. См. также: Огородников В.И. Из истории покорения Сибири. С. 87—92. Первоисточники можно найти в работах: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1. С. 203—204; Russia’s Conquest of Siberia / Ed. B. Dmytryshyn, E.A.P. Crownhart-Vaughan, T. Vaughan. No. 86. P. 315—316.
49 Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1. С. 203—204; Russia’s Conquest of Siberia. P. 126, 130, 315—316. Хрестоматия по истории СССР. XVI—XVII вв. / Ред. М.Н. Тихомиров. М.: Гос. учебно-педагогическое изд-во, 1962. Т. 2. С. 550—552; Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 330—333.
50 Хорографическая книга. Л. 97.
51 Slezkine Yu. Arctic Mirrors. P. 43 (Слёзкин Ю. Арктические зеркала. С. 58— 59); Огрызко И.И. Христианизация народов Тобольского Севера. С. 22—23; Александров В.А. Русское население Сибири XVII — начала XVIII в. М.: Наука, 1964. С. 121—123.
52 ПСЗ. Т. 2. С. 662.
53 Часто издавались судебные запреты, чтобы избежать жестокого принудительного крещения и коррупции при получении разрешения на крещение: Russia’s Conquest of Siberia. P. 126, 130; Хрестоматия по истории СССР XVI— XVII вв. / Ред. М.Н. Тихомиров. Т. 2. С. 550—552; Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 330—333; Т. 2. С. 377—378; Бахрушин С.В. Очерки по истории Красноярского уезда в XVII в. // Бахрушин С.В. Научные труды. Т. 4. С. 97— 229; Оглоблин Н.Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа. С. 20— 21, 50—53, 54.
54 Новообращенные должны были свидетельствовать, что обращение было добровольным и их родственники не будут жаловаться. См., например: РГАДА. Ф. 1177. Якутская приказная изба. Оп. 1, 12. Л. 180. № 14. Л. 130, 174—174 об., 337—338 об.; № 26. Л. 17—19; Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в.: Сб. документов / Ред. Я.П. Алькор, Б.Д. Греков. Л.: Институт народов Севера ЦИК СССР, 1936. № 97, 99, 100, 107—112, 123, 176.
55 РГАДА. Ф. 1177. Якутская приказная изба. Оп. 1, 12. Л. 180.
56 Колониальная политика. № 112.
<< Назад Вперёд>>
