Империя другого рода
Московиты пребывали в счастливом убеждении, что их имперский проект пользуется божественным благословением: это избавляло их от хлопот, связанных с оправданием своих колониальных инициатив перед самими собой и другими. Российское царство было христианской империей, независимо от религиозной принадлежности подчиненных народов. С такими убеждениями царский режим и его передовые агенты в степи могли с чистой совестью брать пленников, стрелять в сопротивляющихся и заявлять о своем господстве. В то же время они могли терпимо относиться к многочисленным культурам, религиям и политическим требованиям, которые, возможно, обеспокоили бы колониальный режим, менее уверенный в присущей ему святости. Именно благодаря присутствию в Сибири религиозно чуждого населения русское продвижение приобретало такое положительное христианское значение.
Важнейшим аспектом московской концепции империи был процесс формирования из коренных народов отличительных — в пространственном, политическом и культурном смысле — объединений, которые могли воздать должное христианскому царю. Для этой цели русские картографы, летописцы и администраторы пытались установить связь между коренным населением и данной территорией. Будучи общественными устройствами, племенные группы и княжеские владения получали форму и статус «земель» на страницах чертежей и атласов, где они были зафиксированы в пространстве и ограничены. В своих многочисленных, следующих один за другим титулах великий государь заявлял права на каждую территорию отдельно, не заботясь о различии общественного устройства или степени контроля, который он над ними осуществлял. На окраинах империи картографы, сборщики дани, ратные люди и охотники воспроизводили и расширяли этот процесс исторического приращения, изображая Сибирь как лоскутное одеяло из племенных групп, а царь с радостью прикреплял каждое последующее название к своему официальному титулу. Каждая земля и каждый народ, в свою очередь, способствовали созданию и легитимизации Московской империи, подчиняясь поборам государя и таким образом объявляя и закрепляя его права на обладание ими. Как объясняется в одной космографии XVII века: «Имать же под собою и Сибирскую всю землю с прилежащими к ней ордами, и царство Казанское, и Астраханское, яже прияша от поган, и к ним прилежащия многоразличныя роды татарские, нагайские, и колмыцкие, и черкаские, и черемысу, и мордву, и иных поганских народов немало, и сих имуть в повиновение, с них же и дань емлют»55. Из-за такого агломератного способа строительства империи московиты должны были предоставить степным улусам некоторую степень автономии и неприкосновенности или вообразить такую автономию и неприкосновенность, если они не существовали. Без составляющих единиц, то есть ярко раскрашенных кругов, обозначающих земли и народы, никто не смог бы засвидетельствовать царскую власть и невозможно было бы установить реальность царского владычества.
Устанавливая присутствие различных народов и вероисповеданий в ландшафте, эти агенты приграничных территорий включали коренные народы в знакомую логику прав и владения собственностью. Колониальные агенты предъявляли права на новые земли в Сибири так же, как они предъявили бы права на земельную собственность в любом другом месте Московии. Владение в широком смысле утверждалось и подтверждалось присутствием подчиненного населения со своими собственными вескими правами на землю. В центральных областях, заявляя права на земельную собственность, московские землевладельцы обращались за поддержкой к своим подданным — крепостным и холопам, которые жили на земле и обрабатывали ее. Делая крестьянские дома хорошо заметными на своих картах, записывая крестьянские свидетельства в судебные протоколы и по краям чертежей, покрывая обратную сторону чертежей крестьянскими подписями, подтверждающими истинность их показаний, спорящие землевладельцы утверждали свои права на определенные участки земли, показывая, что их крестьяне обрабатывают землю и платят им пошлины. Без подтверждения проживающих там крестьян законные права было гораздо труднее установить. Та же экономическая и пространственная логика была свойственна московским колониальным притязаниям. Агенты империи требовали, чтобы коренные жители и работали на земле (охотились и снимали шкуры с диких животных), и подтверждали царские притязания на господство. Как и пресловутое дерево в лесу, московские имперские завоевания в степи должны были быть засвидетельствованы и удостоверены, чтобы стать реальными. Их должны были подтвердить реальные люди, которые могли продемонстрировать повиновение и сделать наглядной реальность московского имперского господства. Поскольку в регионе не было другой крупной державы — конкурирующей империи, с которой Московия сталкивалась бы на границах, тем самым укрепляя их, московитам нужно было участие завоеванных народов, чтобы сделать законным и реальным существование своей империи56. Чтобы иметь возможность заявлять и доказывать свое господство, московским завоевателям нужно было декларировать и конкретизировать местные сообщества с определяемыми географическими рубежами, а при необходимости — даже изобретать национальные государства с их границами. Они обнаружили удобную логику предъявления прав в практиках и обычаях крепостного права и землевладения на русских землях и перенесли ее практическую часть на свои новые сибирские владения.
Многоуровневые коллективные притязания на землю в центре России также оказались полезны для имперского контроля в Сибири. Как мы видели, недвижимое имущество в Московии обычно раздавалось и находилось в собственности на основании принадлежности к группе людей, имеющих права на конкретные поля и пастбища. Определенная земля принадлежала посадским людям Серпухова, крестьянам монастырской деревни, пушкарям или стрельцам местного гарнизона, и в зависимости от этого карты земельных владений изображали собственность, поделенную на коллективные наделы, каждый под своим названием. Решительные требования групп людей служили для подтверждения справедливости владения и исключения посягательств представителей других групп. Сибирские карты переносят эту логику на все евразийское пространство, разделяя обширную территорию на земли различных племенных или национальных групп, которые владеют «земли своей в предки», никогда «из своих жилищь с родных границ не выступают» и никогда «в соседские [земли] не вступаются... скотом или на промыслы»57. Геополитическая логика, постулирующая эти коллективно укорененные, территориально идентифицируемые единицы, обеспечивала на первый взгляд естественное положение в империи для земель и народов, которые были неразрывно связаны.
Конкретное понимание того, что делает требование законным в данной ситуации, во многом определяло то, каким образом колониальные практики влияли на жизнь коренных народов. Довольно удивительным образом, несмотря на безжалостное и жестокое исполнение, московские модели имперских посягательств на землю делали возможным широкое предоставление прав и всеохватывающее присоединение нерусских подданных, возможно более всеохватывающее, чем имперские представления и практики большинства западноевропейских колониальных держав того времени.
Московская традиция беспорядочных, явно пересекающихся требований облегчала путь к включению в состав империи. Многоуровневое владение не представляло непреодолимых проблем, а было скорее нормой. Московский идеологический каркас поддерживал курс присоединения, который не требовал полного лишения коренных жителей их собственности. Они могли оставаться более или менее на своих местах, под покровом растущих русских притязаний. Подобно крепостным и другим подчиненным держателям земли в центре России, коренные жители, претендующие на землю, были вынуждены принять новые границы и условия на земле, которая когда-то принадлежала только им. Они оказались ограничены в передвижении, и часть их земель отдавалась постоянно прибывающим русским поселенцам. Однако важно то, что их права на земли не отменялись полностью, и их форма землепользования не лишалась силы идеологически — росчерком философского или картографического пера.
Политически и экономически московиты строили свое имперское видение из партикуляристских кубиков. Географическое видение, которое они принесли в свое завоевание, заставляло их не изгонять и истреблять, не обращать и гомогенизировать своих подданных, а скорее подчинять, локализовывать, каталогизировать и эксплуатировать их. В России раннего Нового времени, как и везде, ментальные конструкты преобразовывались в реальную политику и практику, оставляя народы и вероисповедания на своем месте на земле. Будучи интегрированы в царское государство через общее отношение подчинения и прошения, подданные империи сохраняли и даже укрепляли свое состояние отличия от целого. Московское политическое воображение требовало присутствия исповедующих иную религию иноверцев, этнически особых инородцев и проживающих на иных территориях иноземцев для создания понятной империи, которая обеспечит правдоподобное, убедительное свидетельство могущества царя.
Во время недавнего подъема научных исследований о судьбах наций при советском режиме укрепилась идея о том, что Советский Союз, погубив некоторые нации, активно создавал другие, не существовавшие ранее58. Можно сказать, что московская имперская политика в каком-то смысле несколькими веками ранее предугадала это движение, создав идентифицируемые нации с этническими эпитетами и четкими границами в попытке разобраться в аморфном, мобильном, кочевом населении и пугающе пустых, неопределенных пространствах Сибирской земли. При этом идеологически она смогла наполнить эту почти совершенно пустую землю подчиненными народами, которые с благодарностью подтверждали господство великого царя надо всеми составляющими частями империи. Когда подчиненные народы признали владычество царя, он, в свою очередь, признал их как своих подданных и приемных детей, которых он будет облагать налогами, защищать и подсчитывать, как золото и сокровища. Наслаждаясь таксономией наций под своим властным скипетром, царь напоминал себе и другим, что он был, согласно еще одному варианту формулы, не меньше чем «государь царь и великий князь Федор Ивановичь всеа Русии, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, государь Псковский, и великий князь Смоленский, Тверский, Югорский, Перский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Лифляндский, Удорский, Обдорский, Кондинский, и обладатель всея Сибирские земли и великие Оби, и Северные страны повелитель и иных многих земель государь»59. Будучи добавлена в уже длинный список русских княжеств, поглощенных с течением времени, Сибирь с ее пестрым и скрупулезно каталогизированным населением предстала как еще одна отдельная, но неотъемлемая часть Московского царства.
55 Избрание вкратце от книги, глаголемыя Космография // Изборник славянских русских сочинений и статей / Ред. А.Н. Попов. С. 516.
56 О значении имперской конкуренции см.: Tracy J.D. Iasak in Siberia vs Competition among the Colonizers in Canada: A Note on Comparisons between Fur Trades // Russian History/Histoire russe. 2001. Vol. 28. P. 403—410. Французы тоже требовали ритуальных представлений, изображающих согласие, от своих колониальных подданных, но они чаще вступали в торговые, а не в колониальные отношения в Новом Свете в этот период. См.: Companies and Trade: Essays on Overseas Trading Companies during the Ancien Regime // Ed. L. Blusse, F. Gaastra. Leiden: Leiden University Press, 1981; Seed Р. Ceremonies of Possession; Moogk Р. La Nouvelle France.
57 Чертежная книга. Л. 25.
58 Suny R.G. The Empire Strikes Out. P. 23—66; Idem. The Revenge of the Past: Nationalism, Revolution, and the Collapse of the Soviet Union. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1993; Idem. Nationalities in the Russian Empire // Russian Review. 2000. Vol. 59. P. 487—492; Martin T. An Affirmative Action Empire: The Soviet Union as the Highest Form of Imperialism // A State of Nations. P. 67—92; Idem. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923—1939. Ithaca: Cornell University Press, 2001 (рус. пер.: Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923—1939. М.: РОССПЭН, 2011); Brubaker R. Nationalism Reframed. Cambridge: Cambridge University Press, 1996; Slezkine Yu. The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1994. Vol. 53. P. 414—452 (рус. пер.: Слезкин Ю. СССР как коммунальная квартира, или Каким образом социалистическое государство поощряло этническую обособленность // Американская русистика. Вехи историографии последних лет. Советский период. Самара, 2001. С. 329—374).
59 Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. С. 344—344, обсуждается на с. 207—208.
<< Назад Вперёд>>
