III
Г-н Лаппо-Данилевский не занимается специально исследованием о сябрах. Его перу принадлежат "Критические заметки" по поводу сочинения покойного профессора Варшавского университета, А.И.Никитского "История экономического быта Великого Новгорода". В этих заметках, напечатанных в 1889 г., критику пришлось коснуться сябров и складников. Он говорит о них с величайшей осторожностью, что не мешает ему, однако, предложить целый ряд выводов для характеристики особенностей сябринского землевладения.
Все согласны, что сябры совладельцы. Но этим простым ответом наши историки не довольствуются. Они ищут глубоких исторических корней этого явления и думают, что эти совладельцы владеют не так, как совладельцы вообще, а с какими-то особенностями. Несвободен от этого увлечения и третий автор, к разбору мнений которого мы теперь и приступаем.
В складниках профессор Лаппо-Данилевский усматривает разновидность сябров. "Это ассоциации, — говорит он, — которые имеют между собой много общего" (27). Останавливаясь на вопросе об условиях возникновения этих ассоциаций, он полагает, что эти условия с течением времени менялись. "С известною долею вероятия, — говорит автор, — можно предположить, что в основе сябринства и складства лежали первоначально родственные отношения". "С течением времени подобного рода товарищества стали слагаться и на другой почве" (24). На с.28, на которую автор здесь ссылается, читаем: "Союзы сябров и складников легко приравнять к поземельной артели". Таково другое основание, развивающееся с течением времени.
Что касается первого основания — "родственных отношений", то для выяснения его исторических корней автор обращается к римским юридическим древностям. Указав на факт совокупной продажи общего имущества братьями и другими родственниками, автор продолжает так: "Но перечисление (в купчих) таких лиц (братьев и других родственников), которые могли быть его (продавца) совладельцами в момент совершения договора, невольно вызывает вопрос: не были ли они не только дееспособными, но и правоспособными контрагентами заключаемой сделки? Не были ли они sui heredes в древнейшем смысле этого термина, не почитались ли "etiam vivo patre quodammodo domini"? (18). Вот в какую глубь веков заводят автора наши купчие, совершаемые от нескольких совладельцев, т.е. сябров. Но надо отдать ему справедливость; он здесь еще осторожнее, он и предположительно не решает вопроса, а говорит только, что вопрос возникает невольно.
Сколько мы знаем, почтенному автору до сих пор еще никто не ответил на этот невольный вопрос. Мы позволим себе сделать первую в этом роде попытку. Но прежде необходимо исправить ошибку, вкравшуюся в первый вопрос. Дееспособность обусловливается правоспособностью, а не наоборот; правоспособным человек делается от рождения (если он не раб и пр.), дееспособным же он становится с течением времени, когда наступают те условия, последствием которых является дееспособность. А потому, если уже автор непременно хотел предложить свой невольный вопрос, надо было сказать: не только правоспособными, но и дееспособными, а не так, как он говорит по недостаточному, конечно, знакомству с этими терминами.
На этот первый вопрос отвечаем так: из того, что человек совершает какой-либо акт, нельзя еще делать заключения ни о его правоспособности, ни о его дееспособности. Акт продажи и пр. может быть совершен и лицом, не имеющим ни того, ни другого. В данном же случае вопрос о правоспособности и дееспособности совершенно неразрешим. Мы имеем много актов, где поименованы участники, но ни в одном случае мы не знаем, достигли они совершеннолетия или нет, были они в здравом уме или нет и т.д. Скажем более, мы даже хорошо не знаем, чем обусловливалась в то время дееспособность лиц. Поставленный автором вопрос неразрешим. Даже понять трудно, почему он нашел нужным спросить, были ли право- и дееспособны никому неизвестные лица, имен которых он и сам не приводит. Не все ли это равно?
На второй вопрос надо тоже отвечать отрицательно. Институт "своих наследников" чисто римский; у нас ничего подобного не было. Если мы даже и допустим, что и у нас были "необходимые" наследники в римском смысле, то все же ничего не получится для уяснения возбужденного автором вопроса. Римские sui heredes по смерти наследодателя могли разделиться, как и наши. Их общее владение так же легко прекращалось, как и наших сонаследников.
На третий вопрос, по отношению к древнему русскому праву, отвечают различно. Есть исследователи, которые думают, что у нас в древности собственность принадлежала не отцу семейства, а семье. Мы не разделяем этого мнения и имели не раз случай в этом смысле высказаться. Но дело не в этом, а в том, какая же тут связь с сябрами? Мы не имеем ни одного документа, где бы сыновья были названы сябрами отца. Сябрами называются, между прочим, и родственники, но родственники, оказавшиеся налицо за распадом семьи, то есть по смерти отца (или отцов, родных братьев, живших не в разделе), а не при его жизни. Но автора занимает не этот спорный вопрос истории русского права, а изречение римского юриста. Римские юристы говорят, что дети при жизни родителей считались quodammodo domoni, но те же юристы хорошо знают, что вполне хозяевами дети становились только по смерти отца. А пока отец был жив, то, по древнейшему праву, он имел неограниченную власть не только над имуществом, но и над детьми, и имел право лишить их наследства. Нет возможности найти какую-либо связь между приводимой автором цитатой и нашими совладельцами, которые продают свою собственность.
"Невольно" поставленные автором вопросы не имеют ни малейшего отношения к нашим сябрам и складникам; а приводимые им латинские цитаты выписаны из книги, которая не имеет ни малейшего отношения к вопросам автора1.
Родственные отношения — это первоначальная основа. С течением времени, утверждает автор, такие же товарищества начинают слагаться на артельных началах, то есть на началах договора. Что общее владение сябров возникает двояко: путем наследования и договора, это совершенно верно; но что второй способ появился лишь с течением времени, это догадка, в пользу которой нельзя привести никаких положительных данных. Можно думать, что захваты земель и их возделывание двумя и более приятелями столь же древни, как и установление какого-либо определенного порядка наследования, если еще не древнее.
Предполагаемая автором последовательность явлений сильно колеблется и им самим. На с.27 читаем: "Ассоциации сябров и складников, может быть, различались друг от друга скорее способом приобретения земельного имущества, чем пользования им. Сябры владели сообща унаследованною землею. В основе складства лежит, напротив, по-видимому, обоюдостороннее соглашение, направленное на приобретение имущества общими средствами".
Когда же это они так различались? Надо полагать, что здесь указано постоянное различие сябрства и складства, а если так, то и в древнейшее время общее владение возникало не только из наследства, но и из договора, что и будет верно, но только несогласно с указанной автором последовательностью явлений: утверждаемое автором на с.24 трудно согласить с тем, что он говорит на с.27.
Мнение автора о различии сябрства и складничества грешит и в другом отношении. Оно несогласно с нашими памятниками. Он утверждает, что сябры владеют наследованными от предков землями; а наши источники называют сябрами и не родственников, которые могли наследовать земли предков, а совершенно посторонних людей, волостных крестьян и монастыри; они сябры, но, конечно, не наследовали свои земли от общих предков.
На с.24, там же, где автор утверждает, что в основе складства первоначально лежали родственные начала, читаем: "Известны также весьма любопытные случаи перехода семейного союза в складство". Чрезвычайно оригинальная мысль: семейный союз переходит в товарищество! К сожалению, автор не объясняет, что это за переход и как он происходит. По-видимому, он считает это самым обыкновенным делом, а потому ограничивается указанием своих источников, и только. Он делает ссылку на г-жу Ефименко, у которой будто бы на с.222 приведен любопытный случай перехода семейного союза в складство, на исследование профессора Лучицкого о сябрах и на Рус. ист. б-ку (Т. XIV. С.339 и 602).
У г-жи Ефименко на с.222 изложен тот "любопытный документ начала XVII века (1602)", о котором мы уже не раз говорили. Это договор о ведении общего хозяйства2. У профессора Лучицкого само слово складство, кажется, ни разу не употребляется; он говорит только о сябрах и ничего не знает о переходе семьи в складство. В "Рус. ист. б-ке" на с.339 напечатана явка Васки Ярополова "на брата своего и на складника, Федора Незговорова, в том, что он вытравил за рекой его овес и причинил ему великие убытки". На с.602 напечатана другая явка Тимофейки Григорьева на складника своего на Коробицу да на его родных племянников в том, что они сына его, Мишку, "почали бить поленом по хребту и по ногам, и бив его, едва жива оставили, да живот пограбили на пол третья рубля денег, да с головы шапку в пол-сема алтына" и т.д. Тут тоже незаметно никакого перехода семейного союза в товарищество. Может быть, все это опечатки? Но допускаемый автором в тексте переход семейного союза в товарищество, конечно, не опечатка. И вот по поводу этого утверждения мы считаем нелишним сказать, что это нечто совершенно новое и до сего времени в науке неслыханное. До сих пор в науке шла речь о юридической конструкции семейного союза, о его возникновении и прекращении и только; о переходе семейного союза в какие-либо товарищества, в акционерные общества и т.д. никто никогда еще не говорил, и можно думать, что это нечто невозможное, а потому было бы лучше, если бы и наш автор о таком переходе не говорил и не вводил бы читателя в заблуждение.
Краткость есть великое достоинство ученого, но у г-на Лаппо-Данилевского она переходит в прискорбную недосказанность, порождающую одни недоумения. На с.25 он дает такую характеристику сябровского землевладения: "Сябры представляются нам товариществом, которое владеет землею в одной меже. На эту землю сябры имеют, по-видимому, одну "копную (общую) грамоту"; каждый сябр пользуется, однако, своим участком земли, но распоряжаться им, помимо всего товарищества, не может. Поэтому на суде "все сябры становятся на одном месте", хотя крест целовать должен один "во всех сябров", то есть за все товарищество".
Для автора все это, надо думать, ясно и не требует доказательств, но для читателя тут, — что ни утверждение, то большой вопрос. Сябры, как уже знает читатель, владеют, по мнению автора, унаследованною землею; в этом случае нет никакого "товарищества", они случайные совладельцы; почему же автору все сябры представляются товариществом?
"Продавать, — говорит автор, — нельзя без согласия всех"; а что нам делать с теми купчими сябров, которые совершаются без малейшего указания на согласие всего товарищества? Но автор допускает, что "продать можно с согласия товарищества". Прекрасно; сябр продал свой участок и выдал покупщику купчую; у покупщика будет особая купчая, а автор утверждает, у всех — одна.
Если сябры случайные совладельцы, что допускает и автор в другом месте, а не здесь, то как может такой случайный совладелец на суде целовать за всех? Он может их всех выдать противной стороне, так как интересы случайных совладельцев далеко не всегда совпадают? А автор это утверждает, ссылаясь на Псковскую судную грамоту, выражение которой приводит в кавычках: "Все сябры становятся в одном месте". По-видимому, он понимает, что это значит "стать в одном месте", а в действительности это место совершенно непонятно, и автор оказал бы услугу науке, если бы объяснил его.
К недоразумениям своих предшественников автор только прибавил целый ряд новых, ничего не объяснив.
1В сноске к разбираемому месту автор говорит: "Вопрос этот (?), кажется, до сих пор окончательно не выяснен в древнегерманском праве, хотя и решается утвердительно в англосаксонском" (см.: Holmes O.W. The Common law. P. 342, 344, 346). Нас чрезвычайно заинтересовало это указание на разработку поставленного им вопроса в западной литературе, и мы последовали совету автора и посмотрели в Гомса. На указанных страницах Гомса мы нашли обе латинские цитаты нашего автора и указание на споры немецких ученых, только спорят они о другом. В главе, из которой взяты приведенные в ссылке нашего ученого страницы, Гомс занимается вопросом о том, как объяснить переход долговых обязательств от лиц, их заключивших, к третьим, и полагает, что этот переход в римском праве совершился чрез посредство универсального наследования. Вот по какому поводу он приводит на с.342 те цитаты римского права, которые находим и у нашего автора. Затем, на с.346, Гомс говорит: "Английский наследник (в недвижимостях) не есть универсальный сукцессор. Каждый клочок земли достается ему, как отдельная и специфическая вещь. Тем не менее в этой стесненной сфере он, несомненно, представляет лицо своего предка. Разные мнения были высказаны о том, замечается ли то же самое в древнегерманском праве или нет. Доктор Лабанд говорит — да, Зом высказывает противоположное мнение" и т.д. Немецкие ученые спорят, да не о том. Наш автор совсем не понял, о чем идет речь в английской книге.
2Автор "критических замечаний" проявляет несколько излишнюю беззаботность по отношению к мнениям своих предшественников. Он утверждает, что г-жа Ефименко на с.222 приводит "любопытный случай перехода семейного союза в складство". А г-жа Ефименко, приводя этот любопытный случай, говорит совсем другое: это не переход семьи в складство, а образование новой искусственной семьи. Эти два мнения взаимно исключают одно другое. Но автор не нашел нужным высказаться по поводу этого разногласия. Если на основании одного и того же памятника можно говорить и да и нет, то что же такое будет наука? Не может же автор думать, что его мнение и мнение г-жи Ефименко согласны.
<< Назад Вперёд>>
