V
Перу г-на Соколовского принадлежат два труда, появившиеся почти одновременно: "Очерк истории сельской общины на севере России" и "Экономический быт земледельческого населения России"1. Они дополняют друг друга.
Г-н П.Соколовский внимательно изучил и старый материал, и вновь напечатанный, и составил прекрасную картину сельской общины в XVI и XVII веках, которая нуждается лишь в незначительных поправках; но от его добросовестной ученой пытливости ускользнуло одно очень важное обстоятельство. Он не заметил, что описываемая им крестьянская община только что возникла на землях, конфискованных у частных собственников и предоставленных в прекарное владение и пользование крестьян. Крестьянские общины распоряжаются своими землями, они меняют их, отдают участки новым поселенцам, у них есть общие луга, леса, озера, они защищают свое владение на суде и т.д.; все это верно, но все это со вчерашнего дня и на землях, которые составляли частную собственность новгородских бояр и бояришек, а Иваном Васильевичем оставлены за крестьянами. Г-ну же П.Соколовскому все это представляется стародавним, исконным явлением.
Вот подлинные его слова. Он начинает с догадок.
"Земля, занимаемая каким-либо племенем, по-видимому, принадлежность всего племени, она его собственность. Черные земли (то есть крестьянские общинные) были первоначально единственным видом земель в России. С течением времени право на землю переносится на князей. Когда и вследствие каких влияний совершилось у нас такое перенесение права на землю с народа на государя, это неизвестно. Но с XV—XVI веков она уже называется государевой землей. Татарское завоевание немало содействовало если не возникновению, то развитию такого взгляда. Поместья возникли из черных земель, а вотчины из поместий. До самой половины XVIII столетия у нас не существовало частной поземельной собственности. Частные лица, общины имели на нее лишь право более или менее постоянного владения, собственником же ее признавался государь. Происхождение общины, ее зародыш таится в дали доисторических времен. В пределах исторического времени не могла выработаться такая сложная и стройная форма взаимных отношений. Первоначально волости представляли союзы погостов, сел и деревень, вообще селений, связанных между собой общинным владением землей. До XV—XVI веков в источниках можно найти лишь самые неполные и отрывочные данные об общине. Дошедшие же до нас данные относятся к тому времени, когда разрушение волостных общин было в большинстве местностей совершившимся фактом"2.
Автор последовательно и полно развил здесь знакомую уже нам точку зрения. Западные ученые в явлениях общинного землевладения германцев XII века видят лишь слабые остатки широкого развития этой формы, господствовавшей у них еще до Великого переселения народов; то же и у нашего автора: русская поземельная община возникла в доисторические времена, мы наблюдаем ее в период вымирания.
Из области догадок, в пользу которых нельзя привести никаких доказательств, перейдем к описанию общины по памятникам XV—XVI веков, но остановимся только на тех частях описания, которые нуждаются в некоторых поправках. Мы не отрицаем крестьянской земельной общины, созданной московскими князьями на принадлежавших им землях; на этих землях у крестьян появились общие луга, леса и озера, они распоряжаются ими и защищают их на суде; мы ничего этого не отрицаем, а потому и не имеем надобности возражать в этих пунктах автору.
Но он идет далее. Полагая, что наблюдаемые у нас явления общинного владения составляют остаток глубокой старины, он утверждает, что еще в XV веке погосты, села и деревни были связаны общинным поземельным владением в одно целое — в волость. "Земледельческое население Северной России, — говорит он, — в XV—XVI веках жило не в одиночку, не на подворных участках, а группировалось в общества, называвшиеся выставками, починками, деревнями, селами, сельцами, погостами и т.д. Союз нескольких таких выселков, составлявших волость, назывался нередко "волостью-выставкой" или "выставкой-погостом". Это утверждение он сопровождает пятью ссылками на Приложение к исследованию Неволина о пятинах. По этим ссылкам можно подумать, что у Неволина приведены документы, указывающие на союзы выставок, починков, деревень и т.д. Ничего такого нет у Неволина. Излагая содержание писцовых книг, он приводит и содержащиеся в них указания на погосты, выставки, деревни и т.д., но чтобы они составляли поземельные союзы, на это нет ни одного указания. Деревни, починки, а в позднейших книгах выставки описываются как совершенно отдельные поселения. Новые поселки сперва садятся на льготе и ничего не платят, а по истечении льготных лет платят каждый особо за себя. С конфискации, как было указано, это меняется, и возникает обложение по волостям, т.е. по прежним частным владениям. Но это новость, а не старина. Некоторые выставки уходили от своих метрополий за 50, 70 и даже за 80 верст (Неволин. 107). Как же было тут возникнуть поземельной общине?
"Погосты Новгородской губернии, — продолжает автор, — составляли прежде общины, т.е. поземельные союзы поселков, следы которых находим еще в XV и XVI веках". И опять ссылки на источники, писцовые книги и иные.
Выше мы имели случай говорить о погостах и не нашли там никаких следов общинного владения. На каком же основании почтенный автор утверждает, что "погосты прежде составляли общины, то есть поземельные союзы поселков, следы которых находим еще в XV—XVI веках"? (Очерк истории сел. общины. 77).
Вот его основания. Ввиду важности их для решения спорного вопроса мы должны остановиться на каждом из них особо.
"Земли, — говорит он, — состоящие в общем владении погоста, нередко описываются в писцовых книгах; так, у Неволина (Прил. 339) описываются порозжие земли и угодья погоста".
Здесь автор ссылается на писцовую книгу конца XVI века (1582—1583). Но там нет того, что ему угодно было прочитать. Там речь идет "о порозжих землях царя и великаго князя, что были в поместьях за детьми боярскими", и затем приводится итог: "И всего в Покровском погосте порозжих земель..." Эти земли находятся в погосте округа, но они не принадлежат погосту, и такого субъекта прав, как погост, у нас никогда не было.
Далее у почтенного автора читаем: "Руткнский погост отдан жителям соседнего рядка Селищо для пашни на разъем за оброк в волость — гривну и 5 денег".
Это опять большое недоразумение. В приведенной цитате что ни слово, то ошибка. Мы должны привести подлинное место источника. Подробный анализ его даст интересную картину погоста-места.
"В Рутинском погосте великаго князя волость оброчная Ивановская Маркова. Сельцо Поречье". Идет перечисление дворов. "А на погосте у Егорья Св. дворы Ивановские же Маркова, на великаго же князя жеребьях, 8 дворов. А позему дают великому князю 3 гривны и 4 деньги. Да те же рядовичи пашут селищо3 на разъем, а дают с него оброку в волость гривну и 5 денег".
Неволин выписал это (200) из описания Деревской пятины, теперь уже давно напечатанного. Дело идет о волости, принадлежавшей Ивану Маркову и конфискованной великим князем. Крестьяне этой волости платили доход Маркову с каждой деревни особо. После конфискации, как это обыкновенно тогда делалось, подворный доход господину заменен общим оброком со всей волости в пользу князя. Волость означает здесь — бывшее имение Маркова, не больше.
Погостская церковь Св. Григория была выстроена на общей земле, принадлежавшей прежде четырем владельцам: Ивану Маркову, у которого на погосте было 8 дворов, Григорью Кобылину, у которого там было 3 двора крестьян, да 3 двора непашенных людей, Якиму Ананьину, у которого было 10 дворов пашенных и непашенных людей, и, наконец, Ивану Самсонову, у которого было 7 дворов поземщиков. Это был очень населенный погост; жители его построились рядами и образовали целые улицы. Земли всех перечисленных владельцев в Рутинском погосте были конфискованы на государя, но за ним остались только земли Маркова, а земли остальных владельцев были отданы в поместья: Кобылинские — князьям Кропоткиным, Ананьинские — Костянтинову, Самсоновские — Отяеву, к ним же пошли и их погостские дворы. Таким образом, и после конфискации погост-место остался в общем владении, и тоже четырех владельцев: князя и трех помещиков4. Но у великого князя только марковские дворы. Это и значит "на жеребьях великаго князя". За великим князем остались 8 дворов непашенных, где жили поземщики. Эти поземщики (рядовичи) арендовали селище, стали его пахать на разъем, то есть кому сколько понадобилось, и за это, кроме позема, должны были платить оброк, как и все крестьяне великого князя. Этот оброк они платят в волость, так как великий князь имеет дело не с отдельными дворами или деревнями, а с целой волостью, то есть с целым имением Маркова.
Говоря коротко, дело состоит в том, что несколько поземщиков, живущих на погосте, нанимают конфискованную великим князем землю, кому сколько нужно (на разъем), и платят за нее оброк в волость, как и все крестьяне, сидящие на землях великого князя. О погосте, кому-то отданном для пашни, и речи нет.
Господин же П.Соколовский прочел совсем другое: у него весь Рутинский погост отдан жителям соседнего рядка Селище для пашни!
Несмотря на то, что автор читает совсем не то, что написано, он имеет много последователей5, а потому мы должны продолжать.
На той же странице, после только что разобранного места о погостах, читаем: "Стремление организоваться в подобные (?) поземельные союзы было так всеобще, что даже сотни и десятки, имевшие первоначально чисто военное значение, развивались в волостные общины. Так, например, Сумерская волость, населенная пахотными солдатами, составляла прочно организованную общину". Затем приводится выписка из сотной, данной в 1627—1628 гг. крестьянам Сумерской волости, из которой видно, что оброком облагается целая волость, а не отдельные дворы-деревни, что у волости есть угодья, рыбные ловли и т.д. Все это совершенно верно. Можно только сожалеть, что автор доказывает такие права волостей ссылкой на документ XVII века. Он мог бы найти совершенно однородные явления в писцовых книгах конца XV века. Но он там увидал бы, что это новые явления, которые только что возникли после конфискации, и что до конфискации волостями в новгородских пятинах назывались владения частных лиц, а не общин.
Несколько строк далее читаем: "Сумерская волость не была одиночным явлением. Великокняжеская волость Морева, Велела, Холмский погост, судя по делению на десятки, обнаруживают военное происхождение, но в то же время образуют волостные общины. Земли каждого десятка, в которых было от 6 до 16 поселков, состояли в общем владении всех его жителей и назывались десятскими землями".
Выше мы уже имели случай обратить внимание читателя на особенность описания деревень в волостях Морева, Велела и в погосте Холмском. Но эта особенность не в том, в чем видит ее почтенный автор. Земли вовсе не состоят в общем владении всех жителей десятка. Крестьянские участки описываются здесь, как и во всех пятинах, по деревням; каждая деревня, как и везде, составляет особое целое, имеет свой особый посев и особо платит с него доход. Нет ни малейших следов общего владения землями всех деревень десятка.
Особенность описания состоит в том, что не указаны прежние владельцы, ново- и старо- сведенные новгородские бояре и бояришки, и что деревни описываются не по их владениям (волостям), а по десяткам.
Почтенный автор думает, что деление на десятки обнаруживает военное происхождение этих волостей и погоста. Это чрезвычайно рискованное утверждение. Во всех писцовых книгах конца XV века слово волость имеет всегда один и тот же смысл: это совокупность деревень, состоящих в частном владении светских лиц и духовных учреждений. Ни о каком военном происхождении этих волостей и речи быть не может. Мы знаем, что такое погост; о военном происхождении Холмского погоста также не может быть никакой речи. Предположение автора о военном происхождении двух волостей и одного погоста ни в каком случае не может быть принято. Что же представляет собой распределение по десяткам деревень в этих местностях, которое нигде более не встречается?
Этот вопрос мы ставили выше и ввиду того, что такое деление на десятки нигде более не встречается, мы полагали, что объяснение ему надо искать в каких-либо особенностях этой местности. Такая особенность нашлась, и нами указана в своем месте (с. 106—107 прим.). Деление на десятки введено, по всей вероятности, временным владельцем этих волостей и погоста, князем Вельским. Это остаток его личных хозяйственных распоряжений. После его ухода (опись была сделана, когда князь Вельский был уже переведен в другое место), осталось только введенное им наименование, самое же деление на десятки не сохранилось. Десятки распались, отдельные деревни десятка розданы в поместья разным лицам. В момент описания десятков уже нет, а почтенный автор думает, что они не только продолжают существовать, но даже владеют сообща землею.
На той же с.77 автор ссылается и еще на один документ, который приведен и в сочинении Неволина (104). В своем исследовании о пятинах и погостах Неволин говорит, что "в погостах были земли, состоявшие в общем владении всех жителей погоста". Что в погостах были земли, состоявшие в общем владении, это совершенно верно; но что они состояли в общем владении всех жителей погоста, это обмолвка или очень неточное выражение. Выше мы представили разбор полного описания Рутинского погоста. Земли этого погоста состояли в общем владении четырех собственников, из которых на погосте никто и не жил. На погосте, кроме причта, жили только арендаторы земель этих собственников, которые вовсе не были их совладельцами. Для доказательства своей очень неточно выраженной мысли Неволин, кроме писцовых книг, ссылается еще на одну мировую, напечатанную в АЮ. Она без года, но издатели относят ее к XV веку. Г-н П.Соколовский видит в этом документе доказательство не общего, а общинного владения (полагаем, он различает эти два вида владения).
Документ начинается с челобитья князю: "Бил челом староста Азик, и Харагинец, и Ровда, и Игнатец, приехав от своей братьи, на Василья на Матвеева". Но, идучи к суду, они помирились на том, что "Шенкурский погост и земли Шенкурскаго погоста до Ростовских меж — Василью и в веки. А взял Азик с своею братьею у Василья 20 000 белки, а пополнки 10 рублей".
Мировая состоялась о землях, лежащих в Шенкурском погосте-округе и на Шенкурском погосте-месте. Все эти земли, принадлежавшие истцам и их братьи, поступают в частную собственность Василья, ответчика. Но кто были истцы, которые уступили свои земли? Г-н Соколовский желает в старосте Азике, Харагинце, Ровде и Игнатце с братьею видеть представителей общины. Это очень сомнительно. Представители общины всегда говорят, что они действуют от имени всех крестьян, эти же являются уполномоченными только от своей братьи. Они, может быть, и сами между собой братья, да еще осталось несколько братьев дома. Здесь речь идет, следовательно, об общей земле нескольких совладельцев, частью родственников. Их земля находится в разных местах Шенкурского погоста, на их же земле выстроена и церковь погостская, все эти земли они и передают Василью. Что один из них староста, это еще не доказывает, что он общинник, а не частный владелец. Мы видели уже старосту-своеземца.
Приведенными данными в пользу мнения, что новгородские погосты и волости еще в XV—XVI веках сохранили следы того, что прежде они были поземельными крестьянскими общинами, автор не ограничивается; на с.82 (Очерк истории) он говорит: "Мы постараемся собрать всевозможные данные для доказательства повсеместности существования деревенской общины, так как относительно этого пункта высказывалось в литературе особенно много сомнений. За исключением усадьбы, находившейся и тогда, как и теперь, в подворном пользовании, вся земля состояла не только в общинном владении, но и в общинном пользовании".
Прежде, чем идти далее, автору надо было бы доказать, что старые деревни представляли общины. Таких доказательств он не дает, да их и нельзя дать, так как старинные деревни населены или родственниками, которые владеют своими участками по праву наследства, или посторонними лицами, которые арендовали свои участки у землевладельца. И те, и другие могут уйти со своих участков и поселиться на новых. Население старой деревни, следовательно, не имеет ничего общего с населением деревни современной. Тогда еще не было деревенской общины, а могло быть только общее владение нескольких арендаторов или сонаследников.
Не считая нужным доказывать, что старинные деревни представляли общины, автор доказывает, что они владели землями на общинном праве. Вот эти доказательства: 1) припуск одной деревни к другой, 2) наличность полей, обрабатываемых сообща, 3) равенство подворных участков.
Припуск земель одной деревни к другой, как мы знаем, встречается уже в старых новгородских писцовых книгах. В них говорится иногда о припуске помещиками земель пустых деревень в поле к той деревне или селу, в котором они сами живут. Например:
"Селцо на Белом озере, а в нем двор Иванов (помещика), двор человек его Борзой; да к тому же селцу Иван припустил в поле деревню Куплино; а на Ивана сеют" и т.д.
Сказано, припускается "деревня", но это пустая деревня — это видно из того, что в ней дворы крестьян не указаны. И так во всех случаях, которые мы заметили6. А о князе Бор. Сем. Горбатом и прямо сказано: припустил к себе в поле, к селцу Гора, где сам живет, две деревни и пашет их своими людьми. Припуск деревень есть увеличение своей запашки на счет пустых земель. То же могли делать и крестьяне с согласия землевладельца; для них это является увеличением количества арендуемой земли. Один такой случай мы уже указали в Деревской пятине (I. 509). То же происходит и в XVI веке, на писцовые книги которого автор и ссылается. Там тоже речь идет о припуске пустых деревень к жилым, нередко так и говорится. А иногда говорится, как в новгородских книгах, о припуске деревни к деревне, но что дело идет о припуске незаселенной земли, это видно из того, что число дворов показывается в одной только дерене, именно в той, которой делается припуск, а не в припускаемых. Например:
"Деревня Скокова, да в ней же припущена в пашню деревня Усища, да деревня Селивановская, до деревня Онтоново, а в ней крестьян 16 дворов да двор пуст" и т.д.
Шестнадцать дворов — все находятся в деревне Скокове, а не в 4 деревнях вместе. Пустая деревня продолжала называться деревней, как пустошь продолжает иногда называться пустошью, хотя там уже есть население. В писцовых книгах встречаются случаи припуска пустоши к пустоши; конечно, та пустошь, к которой делается припуск, имеет уже население, а называется по-старому7. И в XVI веке припуск есть увеличение количества земли одной деревни на счет другой, ненаселенной, и ничего более. Он не имеет никакого отношения к порядку крестьянского землевладения; оно остается каким было, а какое оно, этого из "припуска" не видно.
Иначе думает автор. Он полагает, что в припуске два, три, четыре селения соединяли свои поля вместе и "что такого соединения полей различных деревень не могло бы происходить так часто, как это было в XVI веке, если бы право распоряжения землей принадлежало не всей совокупности жителей поселка, а отдельным дворам, т.е. если бы не было общинного пользования землей" (Экон. быт. 158, 160). По мнению автора, следовательно, припуск совершается потому, что крестьяне суть общинники и, как таковые, сами распоряжаются своей землей, соединяют и разделяют свои общинные участки.
Автор в истинности своего мнения убеждается из того, что соединение полей происходит "так часто". А если бы не так часто? Это очень плохое основание. Да и как решить, что очень часто? Никакой статистики для того времени у нас нет. От неверно понятых источников, в которых автор усмотрел соединение двух населенных деревень, когда речь идет о припуске пустой деревни к населенной, он заключил к тому, что право распоряжения землей принадлежит всему населению, общине крестьянской. Допустим, но спросим, о каких это крестьянах идет речь в тех памятниках, которыми автор пользовался, и в какое время?
Известия о припуске деревень очень многочисленны. На указанных мною страницах (150—160) автор приводит 28 случаев такого припуска. Из них 9 случаев имели место на помещичьих землях, 18 на монастырских и только один на бывшей помещичьей, отданной крестьянам в оброк. Что касается времени припуска, то четыре случая произошли е 1577—1578, два —в 1584—1586, двадцать один в 1592— 1593 и один в 1595—15988. Итак, все случаи припуска, кроме одного, имели место на владельческих землях, а на не землях царя и великого князя, предоставленных крестьянам в прекарное владение. Громадное большинство из них (22) произошло после отмены Юрьева дня. Если мы пойдем по стопам автора, то должны будем признать, что в поместьях и монастырских вотчинах "распоряжались землями" не владельцы, а вся совокупность жителей поселка, и что такое их право существовало и после прикрепления их к земле. Полагаем, что и сам автор остановился бы перед таким заключением, если б, выбирая сведения о припуске, обратил внимание на то, в каких имениях этот припуск совершается и в какое время. На владельческих землях нигде и никогда не принадлежит никакое "право распоряжения" крестьянам, везде распоряжается господин9. А после прикрепления он распоряжается не только землей, но и лицом своих крестьян. В это время развилась барщина и мера надела крестьян землей совершенно зависела от усмотрения господина. Упоминаемые в писцовых книгах XVI века припуски, конечно, совершались по приказу землевладельца и в его интересах.
Покончив с припуском, почтенный автор переходит к общей обработке небольших участков земли всеми жителями деревни. Такие случаи записаны в писцовой книге 1592— 1593 гг. земель Троице-Сергиева монастыря10. Мы не встретили указаний на такую общую обработку нигде в другом месте; она не встречается даже в других вотчинах того же монастыря. Все это вместе с поздним появлением такой обработки указывает на исключительный ее характер и не дозволяет видеть в ней даже в последних годах XVI века общего явления. Тем не менее указания эти имеют большую важность, и мы остановимся на них.
В сельце Маринино было 32 крестьянских двора. Из них семь дворов сидели на 1/8 выти каждый, шесть на 1/3 каждый, один на 1/2, восемь на 1/4, семь на 1/6, два на 1/i6, один на 1/2, "да они же пашут сопча по мере 15/26 выти". Каждый двор, следовательно, занимает не одинаковое количество земли, на которой лежат повинности, а весьма различное; разница эта простирается от минимума — 1/16 до максимума 7/12, т.е. в 9.5 раз большой участок превосходит маленький. Все же 32 двора пашут "сопча" менее 1/2 выти (I. 748). Выть, обозначая податную единицу, заключала в себе очень разное количество земли. Как были велики приведенные выти, это из описи не видно. Из других описей мы знаем, что размер вытей очень колебался, но чаще встречаются выти в 6, 7 и 8 десятин, смотря по качеству земли. Если применить эту меру к данному случаю, получим на 32 двора общей запашки менее 3—4 десятин в поле. В других деревнях общей запашки больше. В деревне Михайловское-Лопырево на 2 двора, из которых каждый сидел на 1/2 выти, общей земли было 1/2 выти, т.е. немного более, чем на 32 двора в деревне Маринино. В сельце Озерецком было 3 двора, из которых 2 сидели на 1/4 выти каждый, а один на 1/8; в общей запашке была 1/8 выти, т.е. гораздо менее, чем на 2 двора в деревне Лопырево.
Что это за земли, почему они пахались сообща и в чью пользу, и что значит "пахать по мере" — все эти вопросы еще ждут своего объяснения. Но что эта общая запашка не имеет ничего общего с современной крестьянской общиной, об истории которой идет речь, это совершенно ясно и не нуждается ни в каких доказательствах.
"Но самым убедительным доказательством общинного пользования землей, — говорит на следующей странице автор, — служит отсутствие неравенства подворных участков". Отсутствие неравенства означает, конечно, равенство подворных участков. Это до такой степени противоречит источникам, что автор нашел нужным немедленно за этим утверждением допустить и неравенство подворных участков, но небольшое, втрое! Мы имели уже случай говорить о размерах дворовых участков, а потому и не будем более останавливаться на этом "самом убедительном доказательстве". Ни о каком равенстве дворовых участков и речи быть не может11.
Мы не пойдем далее за г-ном Соколовским. Сказанного, полагаем, довольно для характеристики его ученых приемов и того увлечения идеей глубокой древности современного общинного быта, которое нередко мешает ему читать то, что написано в источниках. Но переделов земли и он не усматривает ранее XVII века. Они явились у него как следствие прикрепления крестьян к земле (Очерк истории. 93).
1Первый труд появился отдельным изданием в 1877 г., второй я читал в книжках журнала "Историческая библиотека" за 1878 г.
2Экон. быт. С.5, 56, 57, 60, 77, 123, 127 и 136.
3Т.е. пустую деревню. Селище и теперь, между прочим, значит: гладко выгоревшее или уничтоженное, снесенное селение, остатки жилого места (Даль).
4В краткой описи Неволина всех этих сведений нет; мы берем их из писцовых книг.
5Для примера укажем на г-на Лаппо-Данилевского (Организация прямого обложения. С.77 прим.) и г-на Папкова о погостах. (Рус. вестн. 1898. XI. С.63).
6Новг. писц. кн. II. 25, 27, 211, 248, 558
7Последние два примера мы взяли у г-на Соколовского (Экон. быт. 159, 160).
8Автор ссылается на следующие с. I отд. писц. кн. XVI века, изданной под редакцией Калачова, которое тогда уже было ему известно, а на свет появилось только в 1895: 123, 268 (1584—6), 278 (1593—4), 370, 553, 560, 585 (1577—8), 633 (1595—8), 664, 678, 683, 687, 690, 709, 710, 711, 726, 763, 767, 775 (1592—3), 787—791 (1592—4), 816, 833, 838, 845, 895 (1592—3).
9Богатые монастыри предоставляли иногда своим крестьянам право менять между собой свои дворы и земли и даже продавать их, тоже между собой, но с доклада приказчику, а не своевольно (АЭ. I. № 258. 1561. Грамота Соловецкого монастыря крестьянам).
10Писц. кн. под ред. Калачова. I. 731—787.
11В "Экономическом быте" на с. 156 автор, в подтверждение своей мысли, приводит несколько данных, из которых видно, что одинаковое число дворов положено в одинаковое число обеж, и отсюда заключает, что дворы имели равное количество земли. Что отдельные дворы нередко могли занимать одинаковое количество земли, этого, конечно, никто не будет отрицать. Но весь способ доказательства автора неверен. Он отправляется от обжи, как показателя количества дворовой земли. Это неправильно. Кто читал писцовые книги, тот знает, что одно и то же количество земли может быть положено и в 2 и в 3 обжи. Во-вторых, из того, что 10 дворов положены в 10 обеж, вовсе не следует, что все дворы занимают по равному количеству земли. Писцовая книга Новгорода приводит итоги по целой деревне, а слагаемые остаются неизвестными. Считать их равными — плохой научный прием. В писцовых книгах XVI века, изданных под редакцией Калачова, иногда показаны земли, на которых сидят отдельные дворы; эти участки то равны между собой, то нет.
Доказательства автора в пользу деревенской общины и г-жа А. Ефименко находит неубедительными. "Только предвзятая идея, — говорит она, — может придать решающее значение хотя бы доводам, сгруппированным г-ном Соколовским в пользу существования деревенской общины", и возражает на каждый из трех его доводов, хотя и с другой точки зрения, чем мы (Крест, землевл. 211).
<< Назад Вперёд>>
