Население деревни
В писцовой книге Деревской пятины, в "волостке Пречистыя Щилова монастыря", находим деревню с чрезвычайно характерным названием, это деревня "Федоров двор". Можно ли сомневаться, что этот Федор сам устроил тот двор, по имени которого названа деревня? Во время описи в этой деревне был уже не один двор, а 9; в каждом из этих дворов указано по одному крестьянину, но они не имеют фамильных имен и, судя по описи, не состоят ни в какой родственной связи с Федором, между ними нет даже ни одного Федоровича. В самом деле это все новые люди или это все потомки Федора, о чем писцы не нашли только нужным упомянуть? Можно допустить и то и другое, но мы склоняемся на сторону последнего предположения и думаем, что родственных связей между жителями одной и той же деревни было гораздо более, чем можно заключить из буквы описания. В большинстве случаев однодеревенцы, конечно, были родственники.
Допуская большую родственную связь между членами одной деревни, чем можно думать на основании описи, мы, однако, далеки от мысли, чтобы наш древний крестьянский быт имел много общего с задружным бытом южных славян.
Южнославянская задруга представляет большую семью, которая состоит из 20, 30 и даже большего числа членов, находится под главенством одного из них и ведет общее хозяйство, с весьма точным определением деятельности отдельных членов, их доли в общей прибыли и их особного имущества. Члены этой большой семьи могут, однако, выделиться и завести свое частное хозяйство, если жизнь в семейной общине им не нравится. Эти семейные общины, следовательно, ни для кого не обязательны, а возникают в силу желания отдельных членов семьи принять в них участие.
Члены русской семьи также могли делиться по смерти отца. Об этом праве их говорит уже Русская правда. По смерти отца дом его делится между всеми детьми, а дом в деревне и теперь означает избу со всем хозяйством, что в XV веке соответствовало двору и, наконец, целой деревне.
При праве раздела южные славяне предпочитали, однако, не делиться, а жить большими семьями, что и повело к образованию задружного хозяйства. У нас наблюдаем обратное явление, преобладающую наклонность к дележу и жизни своим двором. Но прежде, чем идти далее, необходимо выяснить, имена каких крестьян заносят писцы в свои описи. Этих имен очень немного. Из напечатанной на с.40— 42 таблицы видно, что на каждый двор приходится по одному человеку с ничтожной дробью. Просматривая самые описи, мы действительно находим в громадном большинстве дворов только одного крестьянина, в очень немногих двух, еще реже — трех, а четырех мы ни разу не встретили. В числе двух встречаем и посторонних лиц, и родственников, в числе трех только родственников, это все отцы с сыновьями и братья. Спрашивается, всегда ли описывается сын при отце и брат при брате, или описываются только некоторые сыновья, а другие пропускаются, и в наличности мужское население было выше того, которое обозначено в итоге?
Надо думать, что в описях обозначаются не все мужчины-родственники. В книге Деревской пятины описана волостка новосведенного новгородца Никиты Моисеевича Бабкина. В этой волостке 23 двора, и ни в одном дворе не упомянуто ни одного сына. В той же пятине описана Спасская волость Футынского монастыря. В этой волости 139 дворов, и на 139 дворов при отцах оказывается всего 4 сына. В этой волостке было еще 5 сыновей, но они жили в особых двоpax1. Итак, на 23 двора ни одного сына, а на 139 дворов при отцах всего только 4 сына! Не может быть сомнения, что во дворах описывается не все мужское население, не все сыновья, не все братья и племянники, а только некоторые. Кто же описывается? Так как мы не имеем наказов писцам этого времени, то на поставленный вопрос можем отвечать только догадкой.
Для изучения этого вопроса надо воспользоваться крестьянскими порядными. Упоминаемые в описях крестьяне совершенно сходятся, по числу и качеству, с крестьянами, которые заключают с землевладельцами сделки на аренду их земель. В писцовых книгах во дворах мы встречаем: или одного крестьянина, или двух, много трех. Это множественное число образуется или из родственников, число которых доходит до трех, или из посторонних лиц, которых, обыкновенно, бывает два. То же и в крестьянских порядных, они пишутся то от одного, то от нескольких; в числе нескольких встречаем сыновей, братьев и посторонних людей. Число родственников доходит до трех, посторонних до двух. Земли, значит, нанимаются то отдельными домохозяевами, то небольшими товариществами: из 2—3 лиц. До трех число членов таких товариществ достигает, обыкновенно, только в тех случаях, когда товарищами являются отец и его сыновья. Если это посторонние люди, число товарищей не идет дальше двух2. Эти товарищи суть хозяева предприятия, они домовладыки; писцы имеют с ними дело, их имена они и записывают.
В описи Вотской пятины два таких товарища, не родственника, чрезвычайно характерно названы приятелями: "Деревня Горка, двор Исачко Спица да приятель его Стешко". Из порядных узнаем, что такие товарищи суть выходцы одного и того же места: в одном месте родились, мальчиками вместе играли и пасли скот, а как выросли, пошли вместе искать счастья и вместе сняли деревню. Это и есть приятели.
В той же описи такой товарищ назван "складником"3, что такое складник? Самое слово может навести на мысль, что это люди, образовавшие складочный капитал, на который и устроили какое-либо общее предприятие; в данном случае общее сельское хозяйство. Так многие ученые и думают. В действительности, однако, дело не так просто. Складник, о котором идет речь, живет в одном дворе с другим крестьянином на конфискованной у новгородского боярина земле. Это арендатор чужой земли. Для найма же чужой земли не требуется никакого капитала, нужны только руки. Хозяин земли может дать и семена, и лошадь, и даже денежную помощь, и нередко действительно дает и то, и другое, и третье. Итак, относительно этого складника не может быть никакой речи о складке капитала на общее предприятие. Мы имеем еще три-четыре десятка документов, в которых складниками называются крестьяне, живущие не в одном, а в разных дворах одной и той же деревни; называются в них складниками и не крестьяне, например, монастыри. Значение этих документов для определения того, что такое складник, неодинаково. Некоторые из них употребляют слово складник, как всем хорошо известное, и не дают ни малейшего указания на то, почему складники называются складниками и что они складывают. Мы уже знаем, что крестьяне, жители одной и той же деревни, могут вести разное хозяйство и иметь свои отдельные земли. Что же они складывают? К счастью, совершенно удовлетворительный ответ на этот вопрос дает документ, напечатанный в актах Холмогорской епархии. Из этого документа узнаем, что государев писец, князь Василий Звенигородский, написал тяглом в "одну сошку" четыре монастыря: Корельский, Архангельский, Кирилловский и Соловецкий. По этому письму все четыре монастыря верстались меж себя во всех промыслах повытно, а в нынешнем году (1592) Соловецкий и Кирилловский монастыри на государеву службу, на Каянские немцы, с этой сошки (соха — единица обложения), со своих промыслов, ратных людей, и лошадей, и всякого оружья по расчету не дали. Эту недоимку доправили с Корельского да с Архангельского монастырей. Вот почему эти монастыри и пишут, что "им в складстве с Соловецким и Кирилловским монастырем быть не мочно для того, что им от них обида чинится великая" (№ 74). Отсюда ясно, что такое складство. Это не складчина капитала для общего предприятия, а положение в одну податную единицу (соху) для исчисления государева тягла.
А вот и еще документ, имеющий в этом отношении тоже решающее значение. В 1641 г. поселыцик Троицкого монастыря, старец Ефрем, да ключник того же монастыря били челом земскому судье на складника своего Михаила, Яковлева сына Ногаева, в том, что у них есть при деревне Истоке общий с ним покос, который они косят с ним погодно; в нынешнем году их очередь (то есть монастырская) косить, а Ногаев вспахал этот покос и пшеницу посеял. Ногаев на суде отвечал: сенной покос, действительно, Троицкого монастыря, но пшеницу он сеял на своей земле, а не на общем покосе. Представители монастыря обвиняли Ногаева еще в том, что он и лен, и рожь сеял на общей земле, не поделя. Ногаев отвечал, что он сеял и лен, и рожь на своих участках, против которых есть монастырские участки, где и им можно сеять. Что это такое? Это спор владельцев общей деревни. Пашенные земли у них в разделе, а пожни нет, они в общем владении, их косят погодно. Из-за этого и возник спор. Ответчик назван складником, в каком смысле? Тут нет никакого общего предприятия. Даже общие луга пашутся не сообща, а по очереди. Почему же монастырь и Ногаев складники? Они складники как владельцы "вопчей" деревни, они складываются для платежа государева тягла. Но как они сделались владельцами общей деревни? Из документа этого не видно. Но нет ни малейшего основания предполагать, что монастырь и Ногаев купили эту деревню на складочный капитал и потому называются складниками, хотя и не ведут общего хозяйства. Они складники в тягле и только. В этом же смысле надо понимать и все другие документы, в которых речь идет о жителях одной деревни, которые называют себя складниками.
Приведем еще два документа. В 1606 г. крестьянин Степан Тимофеев подал властям явку на складника своего, Ермолу Иванова, да на сына его Бутору, на разбойника, вот в чем. После Прокофьева дня, устюжского чудотворца, в первый четверг, приходили на него этот Ермола да сын его, разбойник, с топорами, и били его и увечили. Степан Тимофеев насилу от них вырвался и заперся в клетишко свое. Тогда они стали его ругать всякими неподобными речами и угрожать поклепом, убийством, подметом, а под конец сказали: "Нынеча ты, детина, у нас ушол, а потом ты у нас не уйдешь, будешь ты у нас и без головы, а в деревне с нами не жить". В чем тут дело? Надо выжить из деревни неприятного содеревенца, и вот для этого прибегают к побоям и угрозам. Участника в общем предприятии нельзя так удалить. У него есть гражданский иск. Здесь об общем предприятии и общем капитале ни слова. Дело идет только о побоях, тогда как был достаточный повод указать на договор товарищества. То же самое случилось в 1652 г. с крестьянином Злобинской деревни, Захаром Елфимовым. Стал он делить в копнах сено со складником своим Иваном Козминым, а тот стал его бить и увечить насмерть, "выживая его с повытьишка (то есть с его участка) своим насильством". И в том и другом случае дело идет о государевых крестьянах, которым стало тесно на данных им землях, и вот они насмерть бьют друг друга. При этом они складники, но, конечно, не в смысле общего предприятия, а в смысле платежа общей подати с деревни. Но складники не только дерутся между собой; как владельцы в общей деревне, они нередко весьма мирно пользуются общими лугами, разводят их в отдельное владение, даже соединяются для покупки земель и т.д. Все это они делают, как однодеревенцы, как соседи, как близкие по месту жительства люди4.
Итак, складники не приятели, не товарищи общего предприятия, а однодеревенцы, земли которых могут находиться в их общем владении, например, луга, а могут быть и разделены. Называются они складниками потому, что складываются в одну обжу, соху, тягло, так как они однодеревенцы. Они однодеревенцы, а потому и складники, а не наоборот5.
Возвращаемся на прежнее.
Братья, конечно, те же приятели и товарищи, если они вместе снимают деревню. А сыновья? На этот вопрос отвечать труднее. Надо думать, что патриархальность нашего древнего быта и соединенное с нею безусловное подчинение детей родителям не шли у нас так далеко, как некоторые любят это утверждать. Отеческая власть, по всей вероятности, имела свои пределы. Мы не скажем, что она ограничивалась по общему правилу, но скажем, что она могла ограничиваться возрастом и самостоятельным характером сыновей. Малолетние — до возраста, а слабые духом и нерешительные и до смерти отца оставались под его властью и беспрекословно исполняли его приказания; люди же решительные могли оставить отца и завести свое самостоятельное хозяйство. Эта возможность потерять деятельного члена семьи должна была сдерживать родителей. А с другой стороны, и сами отцы могли находить целесообразным снизойти с высоты отеческой власти и стать на равную ногу с сыновьями, заявившими энергию, предприимчивость и хорошие хозяйственные способности. Вот при каких условиях сыновья, с согласия, конечно, отца, принимали участие в его сделках, как его товарищи. Близкие родственные связи, конечно, могли модифицировать до некоторой степени эти товарищеские отношения, тем не менее отец и сын принимали на себя обязательства за общею ответственностью; по отношению к третьим лицам они являлись товарищами в настоящем смысле этого слова.
В заключение надо указать на то, что и женщины не были в древности лишены права стоять во главе дворов и управлять хозяйством. Писцовые книги не раз упоминают во дворах вдов: "двор вдова Марья, двор Анна", может быть, тоже вдова. А в деревне одного своеземца находим "двор Федковой жены Грихнова, Устинки". Как она, при живом муже, стала хозяйкой, не знаем; а может быть, она тоже вдова. Этот порядок вещей держится и в XVI веке. В волости Захожье Тверского уезда была черная деревня Новая Роспашь. Она вся состояла из одного двора, и двор этот принадлежал вдове. В дворцовой деревне Бортниково-Теряево было два двора, и один из них принадлежал вдове, которой была дана льгота на несколько лет от государевых податей6.
Таков личный состав наших старинных хозяйственных дворов. В большинстве случаев мы имеем дело с одним семейством, во главе которого стоит отец; иногда это две, много три семьи родных братьев, иногда это семьи отца и его сыновей. Два последних случая представляют семейную общину, но весьма различную по числу членов и по организации от южнославянской задруги, как она представляется по материалам, собранным г-ном Богишичем. Большого числа членов мы не можем допустить в этих общинах потому, что все дело ограничивается соединением двух, много трех семей. Да и это случаи довольно редкие. У нас преобладало стремление к дележам. Имеем многочисленные указания, что из двух-трех братьев, оставшихся по смерти отца, каждый заводит себе особый двор, то есть по смерти отца не образуется никакой семейной общины, а происходит дележ. Надо сказать даже более. Сыновья еще при жизни отцов выделялись из семьи и устраивали свое самостоятельное хозяйство в особых дворах. Зятья тоже нередко живут в особых дворах. Таким образом, натуральная семья легко распадалась, так были мы далеки от сложных семей южных славян. Этими дележами, может быть, и надо объяснять то, что в крестьянских семьях у нас не удерживались родовые названия, а только отеческие. На ту же немногочисленность семей указывает и весьма распространенный обычай товарищества двух посторонних людей для найма деревни. В этом чувствуется потребность соединения сил для хозяйства, но родственные силы идут врознь; в восполнение этого недостатка люди соединяются не с родными, а с посторонними, с "приятелями". Давно замечаемое стремление крестьянских семей к разделам не есть явление нового времени. Весьма возможно, что в период господства крепостного права оно сдерживалось волею помещиков, а с освобождением стремление каждого к самостоятельности направилось по своему естественному руслу, по пословице: щей горшок да сам большой7.
Устройство наших семейных общин тоже мало похоже на южнославянские задруги. Там один большак, который всем и распоряжается; у нас договор о найме земли заключается не только от имени двух-трех братьев, но даже сыновей и отца. Младшие братья и даже сыновья тоже хозяева. Наша семейная община — многоначальная, югославянская — единоначальная.
Говоря о деревне и дворе, мы постоянно имели в виду деревню и двор вообще, но приводили памятники, в большинстве случаев касавшиеся крестьян, сидевших на чужих землях. В дополнение приведем несколько свидетельств, касающихся своеземцев.
У них также деревня состоит из двора, дворища, земель и угодий. В купчей 1517 г. читаем:
"Се аз Анфал, Никитин сын, купил еси у Максима у Андреева, у Попова у Смышляева, деревенку, что его владение, орамыя земли и пожни и притеребы, и в морьских пожнях участок, и поездная ловля, и путики, и ловища, и неводная ловля, и со всеми угодьи, и двор и дворище, что из старины тянет к той деревне, где што пришло".
Эти деревни тоже составляют целое хозяйство; в результате деления получаются части деревни.
"Се купил Лука, Евсеев сын Прощолыкин, у Панфила, у Нефедьева сына, землю на Лодме, Панфилов участок весь, в Часовенской деревне, Нефедьевской пятой участок весь: и в дворе, и в дворище, и в орамых землях, и в пожнях, и в по-скотине, и в перевесищах, и в притеребах, и в путиках, и во всяких угодьях — пятой участок"8.
В пределах таких владельческих деревень и возникали, конечно, крестьянские деревни. Если владельческая деревня значительная, и в ней появлялось много крестьянских деревень, она получала название волостки и даже волости. Крестьянская деревня и двор в миниатюре представляет владельческую деревню и двор. Владельческий двор именуется большим, боярским, крестьянский — просто двор.
Но между господской и крестьянской деревней есть и разница, кроме размеров. В крестьянское хозяйство не входят угодья. Крестьянам сдается только пашенное хозяйство с тем, что к нему принадлежит: луга и выгоны. Рыбные ловли, бортные урожаи, путики и другие угодья состоят при господской деревне. Они тоже могут быть сданы в аренду, но это особая статья.
Есть отступные крестьянские грамоты, в которых крестьяне продают не только земли, но рыбные ловли и другие угодья. Эти акты совершают крестьяне великого князя, сидящие на его землях. А мы уже знаем, что такие крестьяне получили и угодья бывших владельцев.
1I. Стб. 11, 41
2Крестьянские порядные в АЮ. №№ 176—178, 180, 182—183, 186. 1547—1590; Рус. ист. б-ка. Т. XIV. №№ 38, 57, 58. 1572—1590, 1660.
3Временник Имп. О-ва ист. и др. Т. XI. С.41, 56.
4Рус. ист. б-ка. Т. XII. № 44.С.217; Т. XIV. №242. С.570; №357. С.763. И это не единственные случаи дикой расправы складников друг с другом. В т. XIV "Рус. ист. б-ки" напечатано не менее 35 документов, в которых встречается слово складник. Из 35 документов 32 суть явки, то есть заявления правительственным органам о том, что такой-то складник завладел землей другого складника, покосил его луг, перебил его скот, пограбил его дом, побил его насмерть, изувечил, подал на него кляузную жалобу и т.д., с просьбой оградить пострадавшего. Ясное дело, что здесь под складником разумеется не товарищ предприятия, а крестьянин-однодеревенец. Иначе было бы совершенно непонятно, как это товарищи общего предприятия только и делают, что нападают друг на друга. Приводим для любознательного читателя №№, свидетельствующие об этих характерных отношениях складников; 130, 232, 233, 235, 242, 247, 248, 250, 251, 256, 262, 266, 277, 294, 296, 304 (2), 310, 312, 323, 324, 328, 333, 348, 350, 353, 355, 357, 358, 362, 377; Б. 31. И только три документа встретили мы без уголовщины: А. 68 и 74 и Б.8.
5Г-н Н.Рожков в приложении к своему труду "Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке" напечатал раздельную грамоту складников:
"Се яз и т.д. поделили между собою землю... на четверо... А что у нас лес., по Еловке в верх... и то, что у нас вопче у всех складников, ... а лес сечь... где кому любо"... и т.д. (494).
Здесь, может быть, складники не крестьяне, сидящие на чужих землях, а своеземцы, но это ничего не меняет. Монастыри своеземцы, а тоже складники. Они делят общее владение.
Г-жа А.Ефименко (Крест, землевл. на Крайн. Севере. 222) говорит, что у ней "есть один любопытный документ начала XVII века (1602 г.), из которого видно, что складство проникло даже в семейный союз, порождая интересный образчик договорной, искусственной семьи. Один крестьянин продает другому половину своей деревни. При продаже он заключает до-говор складства на 10 лет, чтобы в течение этих 10 лет им составлять одну семью:
"Пить и есть вместе, и платье и обувь держать из вопчего живота, и та нам своя деревня пахать, сеять и орать вместе же за едино, и в промысла ходить и посылать из вопчаго живота".
Документ, действительно, любопытный, но очень жаль, что он не приведен целиком. То, что приведено, представляет собою договор общего хозяйства. Весьма вероятно, что все крестьяне, жившие в одном дворе, имели общее хозяйство. Но это еще не значит, что они составляли одну семью: жена и дети, надо думать, у каждого были свои. Что они образуют одну семью, этого в документе не сказано, это домысел г-жи Ефименко. Семья — это союз мужа и жены, родителей и детей, а не то, что пьют и едят вместе и вместе на охоту ходят. У автора, кажется, на этот счет есть некоторые недоразумения. Также ничего не говорится в документе о складстве, это опять домысел автора. Документ в том виде, как приведен, к складству вовсе не относится. Ввиду несоответствия заключений автора с приводимым им местом документа мы и сожалеем, что документ напечатан не целиком.
6Новгор. писц. кн. III. 7. 582; Писц. кн. XVI века, под ред. Калачова. II. 49, 291. В недавно вышедших текстах Белозерских книг и выписей, под ред. С.А.Шумакова, в сотной с писцовых книг 1543—1544 гг. в числе деревень А.И.Нащокина находим деревню Дряблово всего с одним двором, принадлежащим Ульянке Суворовской. Опять не вдова.
7Проф. Лучицкий утверждает, что в некоторых местах Малороссии в половине XVIII века большие семьи хотя и не давали главного тона жизни, но и не представляли исключения. "Нередки дворы, в которых мы насчитываем по 3, 4, 5, 6, 7 и более семей, состоявших не только из родных братьев, но и братьев двоюродных, братаничей, дядей, теток, племянников, зятьев, деверей" и т.д. (Сев. вестн. 1889. № 1. С.77). По нашим памятникам этого не видно.
8Рус. ист. б-ка. XIV. На 5. 1517; № 9. 1523.
<< Назад Вперёд>>
