М.Н. Громов. Систематизация эмпирических знаний в Древней Руси
Это объединенное в единый комплекс знание, бывшее сокровищницей коллективного опыта многих поколений, передавалось в дописьменный период путем устных родовых преданий и тщательного соблюдения многочисленных запретов, рекомендаций, предписаний, ориентировавших древнего человека в окружавшей его среде обитания. Уже первобытные люди в тяжелом противоборстве с природными стихиями стали вырабатывать свои методы освоения мира, носившие главным образом эмпирически-неосознанный прикладной характер.
Еще недостаточно глубоко проникая в смысл природных явлений, но достаточно хорошо понимая их значение для своего существования, человечество уже в дописьменный период старалось каким-то образом фиксировать свои знания о природе, накопленные в результате стихийного к ней приспособления. Весьма примечательным свидетельством этому являются так называемые «аграрные календари», представляющие собой керамические, деревянные, каменные, а также изготовленные из других материалов предметы, на которые в виде знаков, криптограмм, стилизованных изображений заносились сведения о ходе полевых работ и о природных условиях, им сопутствовавших.
Большой интерес в данном отношении имеет расшифрованный академиком Б. А. Рыбаковым сельскохозяйственный календарь IV в., найденный на землях полян и относящийся к Черняховской культуре начала нашей эры1. Календарь представляет собой нанесенные на поверхность глиняного кувшина знаки — пиктограммы (серпы, крестцы снопов, символизирующие дождь волнистые линии и т. д.), отмечающие основные этапы роста, созревания и жатвы яровых культур, а также желательные для этих этапов периоды дождей.
Сам кувшин, очевидно, предназначался для «святой воды», которой окропляли поля, и был предметом языческой литургии, связанной с аграрной магией. Тот факт, что отмеченные на календаре благоприятные для урожая периоды дождей почти точно соответствуют агротехническим рекомендациям нашего времени для данного района, говорит об адекватных и достаточно точных представлениях о природе тех племен, которые жили на территории будущего древнерусского государства и находились в тесных отношениях со славянами.
С созданием письменности знание стало фиксироваться и передаваться от поколения к поколению в письменном слове. Теперь элементы представлений о природе присутствуют чаще всего в характерных для эпохи эллинизма и раннего средневековья составных сборниках, содержавших самый разнородный материал, начиная с чисто практических советов и кончая глубокомысленными размышлениями о смысле мироздания. Именно в этот период создаются «Книга Эноха», «Христиаиская топография», «Физиолог», «Толковая Палея» и многочисленные антологии, хрестоматии, сборники, стремившиеся вобрать в себя все то, что казалось для людей того времени имевшим жизненно-практическую и нравственно-назидательную ценность. «Стремление охватить мир как единство проходит через все средневековые «суммы», энциклопедии и этимологии, они последовательно рассматривают все, начиная с бога, Библии и литургии, включая людей, зверей и растения и кончая кухонным делом и умением запрягать волов и пахать землю»2.
Вместе с накоплением эмпирического и теоретического материала начинается его комплексное освоение. Первые попытки сознательной систематизации знания известны в европейской культуре с эпохи античности. Великий мыслитель и не менее великий систематизатор знаний Аристотель создал в IV в. до н.э. фундаментальную классификацию наук, разделив их на теоретические (учение о бытии, его частях, причинах и началах), практические (учение о человеческой деятельности) и поэтические (учение о творчестве и различных видах искусства). Совокупность перечисленных выше наук получила название философии, аналогичное обобщенному понятию мудрости.
Учение Аристотеля явилось «вершиной древнегреческой философии»3, оно оказало большое влияние на последующее развитие науки и было основополагающим как на Западе, так и на Востоке вплоть до эпохи Возрождения. В нем с классической четкостью были сформулированы принципы разделения наук по методу и сфере приложения. На Востоке в средние века наследие Аристотеля основательнее всего развил Ибн-Сина (известный в Европе под латинизированным именем Авиценны), на Западе — Фома Аквинский.
На Руси учение Аристотеля было известно в интерпретации одного из крупнейших византийских мыслителей—Иоанна Дамаскина (VIII в. н. э.), имя и авторитет которого были окружены глубоким уважением и почитанием. Основным трудом Иоанна Дамаскина является «Источник знания», состоящий из трех частей: «Диалектики», «О ересях» и «Точного изложения православной веры».
В своей «Диалектике» (существовавшей в виде отдельного труда) византийский мыслитель дает несколько определений философии и предлагает следующую классификацию наук. В общей системе знания философия является «наукой наук», отдельные отрасли знания являются как бы ее подвидами. Философия делится на теоретическую и практическую. Теоретическая состоит из богословия (познание духовного), физиологии (познание материального), математики (познание того, что нематериально, но раскрывается в материальном). Практическая философия имеет нравственно-руководящую, функцию, она делится на этику (учение о поведении личности), экономию (учение о жизни семьи) и политику (учение об управлении государством)4.
От системы Аристотеля система Дамаскина отличается прежде всего тем, что на первое место в ней поставлено богословие. И это не случайно, ибо Иоанн Дамаскин жил в эпоху, когда христианство стало господствовавшим в идеологии средневековой Европы учением и стремилось теперь не к обособлению от других видов духовной деятельности (как это было на ранних этапах его развития), но, напротив, к интеграции всех видов знания и деятельности под своей эгидой.
Однако идея господства церкви и религиозной идеологии, ставшая одним из принципов организации средневекового общества, никогда не реализовывалась полностью. Мощные тысячелетние пласты языческого миросозерцания, отличавшиеся необычайной устойчивостью и дожившие во многом почти до наших дней, многочисленная апокрифическая литература, содержавшая элементы разнообразного знания, сама практика общественного бытия вырабатывали иные принципы осмысления и истолкования явлений природы. Поэтому средневековые представления о мире ни в коем случае нельзя сводить к господствовавшему в официальной идеологии набору догматических установок; они гораздо шире, интереснее и разнообразнее, а культура феодального общества в целом носит сложный, многоплановый и противоречивый характер.
К XVII в. в позднефеодальном обществе классификация наук, выработанная в эпоху раннего средневековья, становится иной. Типичным мыслителем этого времени является Юрий Крижанич (1617—1683). Хорват по рождению, он получил в Италии хорошее образование, а также степень доктора философии и, одушевленный идеей единения славянских народов, прибыл в Россию в 1659 г. в царствование Алексея Михайловича. В Москве Крижанич познакомился с Епифанием Славипецким, боярином Ртищевым и другими просветителями и общественными деятелями. Но вскоре его постигла опала, и в 1661 г. он был сослан в Тобольск, где за время своего пятнадцатилетнего пребывания создал основные труды: «Политику», «Славянскую грамматику», «Толкование исторических пророчеств» и другие произведения5.
Богословие в его системе наук уже не играет доминирующей роли, оно ограничено чисто религиозной функцией и выведено за пределы «мирского знания», которое стало широко разветвленным и многообразным. Это был итог развития мысли в условиях средневекового общества и переходная форма организации знания, стремившегося в своей тенденции к созданию секуляризованной и дифференцированной науки нового времени. «По форме классификация наук Крижанича несла на себе следы схоластики (сохранялась средневековая схема «семи свободных наук»), но по существу эта схема наполнялась новым содержанием»6.
Таким образом, в эпоху средневековья на Русь проникали и по-своему осмыслялись методы организации знания и системы классификации наук, которые накладывались на уже имевшиеся у восточных славян представления о мире. Однако эти умозрительные концепции, созданные развитыми культурами античного, эллинистического и европейского обществ, передавались чаще всего через византийское, южнославянское и иное посредничество и были далеко не сразу и не в полной мере усвоены древнерусской средой, во многом еще жившей по «закону отцов своих».
Эмпирические, нередко довольно содержательные, но в целом наивные представления вчерашних язычников приходили в соприкосновение с пока еще не совсем понятными отвлеченными категориями развитого абстрактного мышления, которыми оперировала византийская ученость, опиравшаяся на более чем тысячелетний фундамент греческой цивилизации и бывшая главной наставницей древнерусского общества в духовном его просвещении.
Классификация наук Ю. Крижанича
К тому же до Руси после ее крещения доходила главным образом богослужебная и каноническая литература, естественнонаучные и философские знания попадали в древнерусскую среду чаще всего в фрагментарном и переработанном виде. Отсутствие крупных центров образования и науки, подобных европейским университетам, также сыграло свою отрицательную роль. Лишь в XVII в. возникают Киевско-Могилянский коллегиум, школа боярина Ртищева при Андреевском монастыре, Славяно-греко-латинская академия и другие культурно-просветительные и образовательные учреждения.
Все это, безусловно, тормозило развитие объективных представлений о природе и формирование умозрительных методов осмысления практического опыта, но все же постепенно шло количественное и качественное возрастание знаний о мире. Отвлеченные теоретические идеи, концепции и систематизирующие схемы накладывались на эмпирический материал как бы «сверху», они были в значительной степени импортированы и перенесены на русскую почву в готовом виде, поэтому их органическое слияние с местными условиями и традициями проходило длительный период.
Впрочем, разрыв между теорией и практикой был явлением не только древнерусским, но и общеевропейским и даже общечеловеческим, начиная с древнейшего времени вплоть до наступления капиталистической эпохи, впервые соединившей науку, технику и производство в мощную, непрерывно прогрессирующую систему воздействия человека на природу. До этого во всех странах и цивилизациях господствовали главным образом стихийно накопленные эмпирические знания, систематизировавшиеся самым причудливым образом и слабо осмыслявшиеся в теоретическом плане.
Кроме систематизации эмпирического опыта «сверху», дедуктивной по своей направленности, шла параллельная организация этого же опыта «снизу», базировавшаяся на содержании самого материала опыта, индуктивная по своей направленности. Следовательно, наряду с внешней формально-логической систематизацией обширного комплекса всевозможных знаний и навыков возник и эволюционировал внутренний функционально-содержательный способ их упорядочивания, связанный с определенными типами отражения бытия.
В этом плане можно выделить три основных метода: художественный, символический и научный, которые начиная с первых памятников письменности уже довольно определенно прослеживаются в общей структуре древнерусского знания; складываться они, конечно, стали намного раньше. Следует сразу оговориться, что данные методы существовали не в виде развитых и обособленных способов освоения эмпирического материала, но скорее в виде тенденции к их созданию. Их употребление было неосознанным, а сами методы были неотделимы от того конкретного материала, с которым они были связаны; они как бы вырастали из него.
Существуя нераздельно в средневековом сознании, данные методы неразделимы в памятниках письменности. Однако, имея свое качественное отличие, они могут быть выделены в виде тенденций к созданию самостоятельных творческих методов, поскольку сами эти методы в зрелом виде сложились позднее, в новое время. Их соотношение в рамках каждого отдельного памятника не является постоянным, тем более различно оно в произведениях разного жанра. Вместе с тем по преобладанию одной из тенденций можно выделить сочинения, носящие более наукообразный, более художественный или более символический характер.
Одним из древнейших и в древнерусской традиции, пожалуй, одним из самых развитых был способ художественный, выросший на основе образно-поэтического мировосприятия и достигший сравнительно высокого уровня совершенства еще в дописьменный период. Древнерусское «слово—образ» проявило себя хорошо приспособленным для художественного выражения сложного мира идей: «Русский язык оказался способным выразить все топкости отвлеченной богословской мысли, воплотить в себе изощренное ораторское искусство церковных проповедников, передать сложное историческое содержание всемирной и русской истории, воспринять в переводах лучшие произведения общеевропейской средневековой литературы»7.
Художественный способ широко использует образную выразительность развитых языков. Здесь важно не просто употребление метафор, сравнений и иных тропов, но умение сжатым, концентрированным образом передать главное в излагаемом. Незаслуженно забытый вследствие всеобщего позитивистского увлечения, этот метод вновь начинает привлекать внимание ученых, ищущих новые выразительные возможности языка, что особенно важно в наш век катастрофически возрастающего объема информации.
Высказывания философского порядка присутствуют уже в народном эпосе. Вот как, например, представляется в устном творчестве торжество истины в сцене эпического противоборства двух несовместимых понятий, которые, подобно былинным богатырям, вышли померяться силами в чистом поле:
А не два зверя сходилися, и не бел заяц и не сер заяц.
Сходилися Правда с Кривдою; Правда Кривду переспорила.
Кривда осталась на сырой земле, а Правда пошла
поднебесью...8
Впечатляющим образом в духовном народном стихе «Плач земли» выглядит «мать-сыра земля», жалующаяся вышним силам на людей, своих неразумных чад, забывших нравственные заповеди:
Тяжел-от мне, господи, тяжел вольный свет!
Тяжеле — много грешников, боле беззаконников9.
Этот образ восходит к апокрифу «Видение апостола Павла», в котором повествуется о жалобе всех сил природы — солнца, луны, звезд, земли, воды — на людей. Он показывает, что влияние шло не только от фольклора к письменности, но было и обратное воздействие письменного творчества на устное.
О своеобразном преломлении земледельческой психологии свидетельствует сравнение в «Житии Евфросинии Полоцкой» (содержится в «Минеях Четьих» митрополита Макария — XVI в., — но восходит к более раннему источнику) души с плодоносным полем, дающим богатый урожай: «Отверз же блаженный епископ уста своя, начать беседовати о спасении души. Блаженная же Евфросиния приимаше же словеса яко семена в житницу души своея, и плодоящи ово 30, ово 60, или 100»10. Символикой такого же рода является изображение коллектива учениц Евфросинии: «Видевше же стадо божественных овец совокуплено множество». Это сравнение восходит к аграрной символике пастушеских племен, содержащейся в Библии.
Интересным примером художественного обобщения является описание мудрого князя Владимира Святославича в «Слове о законе и благодати» Илариона, великолепном философско-публицистическом произведении XI в.: «Радуйся, учителю наш и наставниче благоверию. Ты правдою бе облечен, крепостию препоясан, истиною обут, смыслом венчан и милостынею, яко гривною и утварью златою, красуяся»11. Одной фразой, приписываемой воинственному Святославу, передает летописец характер князя: «Хочю на вы ити». Сравнение книг с реками, «напояющими» Вселенную, также весьма выразительно.
Художественный метод при всех своих достоинствах обладает и определенными недостатками, которые вытекают из его природы. Одним из самых существенных является нечеткость определений и значений «слова—образа», которое допускает многозначность его толкования. Художественный метод тяготеет к субъективному истолкованию бытия, он несет сильный эмоциональный заряд и стремится к пристрастному и возможно более богатому оттенками изображению мира. В искусстве эти качества придают ему силу и живую выразительность, но в сфере объективного отношения к бытию они из достоинств превращаются в свою противоположность.
Поэтому образно-поэтический способ отражения мира никогда не сможет заменить объективный научный метод с его точным языком и стремлением к однозначности понятий, с тенденцией к оформлению знания в логически непротиворечивую и структурно упорядоченную систему отношения к бытию. Призвание художественного метода — дополнять объективный научный способ выражения идей созданием ярких и емких образов, развивать богатство ассоциативного мышления, стимулировать творчество, воплощать в пластичных, осязаемых формах отвлеченные понятия, созданные абстрактным мышлением. Подобная специализация художественного и научного методов сложилась в новое время, в эпоху Древней Руси существовала лишь тенденция к этому разделению и функциональной дифференциации.
Помимо образно-поэтического отношения к бытию, для средневекового сознания существенным являлось символическое мировосприятие. Для древних людей все вещи и явления носили двоякий смысл: обыденный эмпирический и высший символический. Например, простой меч был не только орудием войны, но и символом воинственности. Это прекрасно понимали хозары, напугавшиеся полянской дани в виде мечей, как сообщается об этом в «Повести временных лет».
Важным является то обстоятельство, что символическое истолкование во многих случаях не требовало словесной аргументации, оно было понятно людям, говорящим на разных языках. Это была исторически допонятийная форма общения, уходящая своими истоками в мир первобытного человека, не знавшего развитой речи.
Древнейшее символическое представление о мире унаследовало и по-своему использовало христианство. Вот как, например, выглядела воспринятая от пифагорейцев символика чисел: «Число один свидетельствовало о единстве бога, два напоминало о двуединой природе Христа, три — о триединстве бога, четыре было символом материального мира. Поэтому мир имеет четыре страны света, он составлен из четырех элементов. Семь воплощало в себе соединение божественного числа три с материальным числом четыре и представляло собой человека. Поэтому все, что касается человека, семерично по своей природе: семь смертных грехов и семь противопоставленных им таинств, семь возрастов, семь планет, управляющих его жизнью, семь дней недели, в которые был сотворен мир, семь тысячелетий человеческой истории и т. д.»12
Кроме того, существовала символика цвета, драгоценных камней, созвездий, растений и животных. Известен в средние века был и символ мудрости, философии, о котором сказал Гегель: «Сова Минервы вылетает в сумерки». Весь мир представлял собой как бы зашифрованную «книгу бытия», требовавшую разгадки и символической интерпретации. Причем символизировались не только вещи, но и события, и созданные фантазией образы.
Символизм выступает в средние века в качестве заменителя теоретического мышления, доступного самым различным слоям феодального общества, поскольку «аллегорически-символический способ изложения мыслей был просто общепринятым в средневековых литературах Востока и Запада... знаменитый автор одного из оригинальных символических созданий — «Божественной комедии» (Данте) избирает для своей популярной энциклопедии средневековых знаний — «Convito» (пиршество) — форму аллегорическую, с той именно целью, чтобы в этой форме «возможно наглядно и понятно всем не посвященным в тайны науки сообщить возвышенные и отвлеченные понятия...»13
Одним из крупнейших мыслителей XII в. был Кирилл Туровский. «Златоуст, паче всех просиявший на Руси» — так называли его в древнерусской среде. Туровский создал немало произведений, из которых свыше десяти дошло до нашего времени. Большинство сочинений мыслителя названы «Словами», они содержались в так называемых «Торжественниках» — сборниках, предназначенных для праздничного чтения. Используя символический способ, Кирилл Туровский стремился дать философское толкование канонической литературы, поведать «тайн откровение и пророческих писаний разрешение».
В «Поучении на неделю цветоносную» Туровский дает символическое истолкование человеческого возраста, привязывая его к различным категориям людей: «Старца бо языческиа наменуеть люди... образ же отрок — всечестный, девьство любящий, иноческий чин нарече... младенци же вся христианы прообрази...»14 Обширное символическое истолкование содержится в «Слове на Фомину неделю». Хорошо понятный и заимствованный из дохристианской традиции образ всепобеждающей весны, пробуждающейся и ликующей природы используется мыслителем для передачи апофеоза новой веры, победившей язычество.
«Ныне зима греховная покаанием престала есть, лед же Фомина неверна показанием Христовых ребр растаяся. Днесь весна красуется, оживляющи земное естьство, и горнии ветри, тихо поведающе плоды гобзують, и земля, семена питающи, зеленую траву ражает, — так красочно живописует автор, раскрывая далее символическое значение своих слов: — Весна убо красная вера Христова, яже крещением поражает человеческое пакы естьство; бурнии
же ветри — грехотворнии помыслы, иже покаанием потворишася на добродетель, душеполезныа плоды гобзують; земля же естьства нашего, акы семя, слово божие приимши и страхом его присно болящи, дух спасения ражаеть»15.
Особо зримыми и значительными для древнерусских людей символами были так называемые «знамения» — различные природные явления, чаще всего небесные: солнечные затмения, метеориты, кометы, всевозможные оптические эффекты в атмосфере (три солнца, солнце в круге, светящиеся столбы и т. п.). Вот как летописец под 1064 г. описывает одно из знамений вместе с событиями, последовавшими за ним: «В лето 6572... В си же времена бысть знаменье на западе, звезда превелика луче имущи акы кровавы, въсходящи с вечера по заходе солнечнемь, и пребысть за 7 дний. Се же проявляше не на добро, посемь бо быша усобице многы и нашествие поганых на Русьскую землю, си бо звезда бе акы кровава, проявляющи крови пролитье»16.
Далее летописец подробно описывает, какие бывают «знамения», приводит многочисленные свидетельства из древней истории. Таким зашифрованным, символическим способом человек средневековья пытался выразить отношение своего эмпирического бытия к мировому космосу, установить взаимосвязь между природными и социальными явлениями. Несмотря на всю их наивность, эти попытки предстают как свидетельство ищущей мысли человека того времени, стремившегося постигнуть мир, его окружавший, связать воедино поток событий.
Роль «знамений» могли играть и другие природные явления, поражавшие своей необычностью и потому наталкивавшие на размышления: вторичное цветение садов, выпадение снега летом, гроза в зимнюю пору, рождение животного-монстра или уродливого ребенка. В той же летописи приводится свидетельство из древней истории: «Пакы же при Маврикии цесари бысть сице: жена детищь роди без очью и без руку, в чересла бе ему рыбий хвост приросл; и пес родися шестоног; в Африкии же 2 детища родистася, един о 4-х ногах, а другый о двою главу»17.
Более глубокий по сравнению с художественным символический метод был также ограничен ввиду многозначного толкования, мифотворческой тенденции и, самое основное, — частого несоответствия объективной реальности, ибо «знаки или символы вполне возможны по отношению к мнимым предметам и всякий знает примеры таких знаков или символов»18. В новое время возникла, например, «теория символов», или «теория иероглифов», в которой полностью снималась объективная связь символа с реальностью.
Тенденция к созданию более точного и объективного метода постепенно формировала научный способ поиска и воспроизведения знания. Определенный интерес в этом отношении имеет летопись, которая по своей форме представляет последовательное перечисление эмпирических фактов, связанных временной координатой. Элементы научного метода или по крайней мере стремление к нему постоянно присутствуют в летописании. Летописцы считали свой труд как правдивое, возможно более близкое к истине воспроизведение имевших место событий.
Эту особенность древнерусской письменности отмечают исследователи: «Проблема исторической достоверности составляла основную проблему повествовательной литературы Древней Руси. Всякий повествовательный сюжет в русской средневековой литературе рассматривался как исторически бывший, как нечто, чему свидетелем был сам автор или те, от кого он слышал его или у кого читал. Действующими лицами древнерусских повествовательных произведений всегда были исторические лица либо лица хотя и несуществовавшие, но историческое существование которых не подвергалось сомнению»19. По словам академика Б. А. Рыбакова, «Повесть временных лет» — это «научная поэма о древнейших судьбах русской земли»20.
Летописцы, придавая научную значимость своему труду, старались документировать текст ссылками на другие источники и свидетельства почитаемых авторитетов, а также путем привлечения археологической и топонимической аргументации. Указания на городища, курганы, могилы, места сражений, которые, по словам автора, можно видеть «до сего дня», призваны были подтвердить объективность повествования.
Чисто научным приемом является точное указание Времени события, а также вписывание «пустых дат», т. е. лет, в которые ничего знаменательного не произошло. В Новгородской летописи часты такие записи: например, с 1022 по 1027 г. проставлены лишь слова: «В лето 6530. В лето 6531... В лето 6535». Иногда писали в подобном случае, как видно из Галицко-Волынской летописи: «В лето 6752. Небысть ничтож». Сама хронология, особенно в наиболее документальном новгородском летописании, соблюдается возможно более точно: «В то же лето, осень, месяца октября в 23, на святаго Якова брата господня, в пятничю, в час 6 дни, опять приде Всеслав к Новугороду»21.
Хронология, как знание о счете времени, существовала на Руси уже в период раннего средневековья. Интересным источником в этом плане является «Учение им же ведати человеку числа всех лет» (1136 г.) новгородца Кирика, который «участвовал в составлении 1-й Новгородской летописи, содержащей несколько точных, со знанием дела составленных записей об астрономических явлениях»22.
В этом произведении довольно точно описываются различные методы вычисления дат. Например, под пунктом 6 дается правило нахождения индикта (принятого в Византии отрезка времени, происходящего от проводившихся один раз в 15 лет римских переписей): «6. Ведомо буди яко индикт настаеть месяцем сентябрь; всходить ж до 15 лет, и пакы настанеть 15, будеж имать круг индикта. Егдеж хощищи ведати которое лето индикта, разложидся лета от зачала тварима сего по 15, да чтотися, и збудеть после дняго круга того есть индикта»23.
Одним из распространенных жанров в древнерусской литературе были популярные в средние века «хождения» — повествования о путешествиях в заморские страны, среди которых выделялось «Хождение игумена Даниила», созданное в начале XII в. Цель автора, побывавшего в «святой земле», состоит в том, чтобы «не ложно, но истине, яко видех, тако и написах о местех святых», поскольку «мнозии друзии, доходивше мест сих, не могоша испытати добре, блазнятся о местех сих, а инии, не доходивше мест сих, лжут много».
Это произведение является лучшим (в смысле документального описания) письменным памятником не только русской, но и европейской литературы раннего средневековья, посвященным описанию географических, политических и естественнонаучных сведений о Палестине. Правитель созданного крестоносцами Иерусалимского королевства Балдуин I, заинтересованный в хороших отношениях с сильным русским государством, весьма доброжелательно принял Даниила: «познал бо мя добре и любляше мя велми»24. Он позволил русскому путешественнику посетить многие закрытые для других посетителей места. О составе посольства имеются данные, что в него «входили светские люди, понимавшие толк в топографии и навигации: приведенные в отчете данные о расстояниях по морю и по суше точно ложатся на современную карту»25.
Вот как Даниил описывает Тивериадское озеро (называвшееся в библейской литературе «морем Галилейским»): «Тивериадьское есть море обиходичаво, яко озеро, и вода его сладка зело и несть сыти пиюще воду ту, по дле же есть 50 верст, а в преки 20 верст». Далее автор повествует: «Фаворьскаа же гора и Назареф от Тивериадскаго моря на запад лиц, 8 верст великых до Фаворскыа горы ити, токмо едину гору взити, а другую малу гору възлести, а иню все по полю ити»26.
Этот памятник интересен и тем, что в нем содержится свидетельство о структуре феодального древнерусского общества: «Рассказ Даниила о поминании в Иерусалиме русских князей в самой концентрированной форме изображает всю систему княжеского старшинства, возникшую в результате активного юридического творчества и по инициативе Владимира Мономаха»27. Заканчивается «Хождение» тем, что автор его, как бы призывая в свидетели бывших с ним путешественников, перечисляет их имена: «и вся дружина, Русьтии сынове, приключьшиися тогда во тъ день новгородци и кияне: Изяслав Иванович, Городислав Михайлович, Кашкича и инии мнози, еже то сведають о мне худом и о сказании сем».
Важное место в научном мышлении занимают отвлеченные понятия. В древнерусском словнике под длинным названием «Тлъкование неудобь познаваемом в писаных речемь, понеже положены суть речи в книгах от началныих преводиик ово Словенскы, и ино Сръбскы, и другаа Блъгарскы и Гръчьскы, ихже неудоволишася преложити на Рускый» (содержится в списке XV в., но относится к более раннему периоду) имеются интересные сведения относительно терминологии отвлеченного характера, как собственно древнерусской, так и заимствованной из других языков: «Качъство — естество каковому есть», «Количъство — мера есть колика», «Свойство — кто имать что особно»28.
Как видно из данного источника, большинство упомянутых в нем абстрактных понятий являлись по происхождению славянскими. В словнике даны и некоторые греческие термины, которые не прижились в древнерусском языке: «Омусна — единосущство», «Пофез — вещь», «Стрем — право», «Тез — едино». Показательно, что автор «Толкования» отличает термины, означающие реальные предметы, от терминов отвлеченных, как это видно в толковании следующего слова: «Суетно — кроме потребы некоея, бываемо праздно: яко имя убо есть, вещь же несть»29.
Следовательно, в древнерусской письменности имеются определенные начала научного метода, однако они не выработались еще в целостный и самостоятельный объективный метод, присутствуя в источниках в обрывочном, фрагментарном и несовершенном виде. О несовершенстве зарождавшегося древнерусского научного метода свидетельствует прежде всего то, что идеальные понятия в средние века еще не понимались как продукт отражения мира человеческим сознанием, им придавалось самостоятельное бытие. Кроме того, стремление к гиперболизации, округлению цифр, сведению сложных явлений к привычным стереотипам также сдерживало развитие научного метода. Но, несмотря на все недостатки, отрицать наличие элементов научного метода в древнерусской письменности не приходится; более того, их роль постоянно возрастала вместе с накоплением естественнонаучных и иных объективных знаний30.
Подводя итоги, можно отметить, что в источниках рассматриваемого периода обнаруживается параллельное существование различных творческих методов: художественного, символического и научного, в разной степени развитых и в разной пропорции соединенных так, что одно и то же выражение может пониматься в зависимости от контекста как «слово-образ», «слово-символ» или «слово-понятие». В силу синкретизма средневекового личностного и общественного сознания данные три способа существовали нераздельно, что нашло отражение и в памятниках письменности.
Эти три способа можно выделить в сфере авторского мышления, а три подобные тенденции — в развитии древнерусского знания. Указанное обстоятельство, с одной стороны, создавало выразительный сплав различных мировоззренческих и гносеологических установок, отражавших как бы личностное переживание бытия. С другой стороны, различные методы перебивали друг друга, тормозя дифференцированное развитие знания и выделение философии, науки и искусства в качестве особых сфер общественного сознания.
Таким образом, развитие знания на Руси происходило как усвоение заимствованных из переводной (главным образом византийской) литературы сведений о мире и способов их истолкования и как осмысление уже имевшегося эмпирического материала, накопленного восточнославянскими племенами с незапамятных времен в результате наблюдений над природой и приспособления к ней.
Многообразный самобытный эмпирический материал организовывался и истолковывался как в плане систематизации знания согласно средневековым его классификациям (системы Аристотеля, Дамаскина, Крижанича и др.), так и в рамках трех основных методов, постепенно формировавшихся в рамках феодальной культуры: художественного, унаследованного от устно-поэтической традиции; символического, проистекавшего от первобытной магии и по-новому интерпретированного в духе средневековой идеологии, и научного, только начинавшего складываться и вместе с тем наиболее перспективного.
Разумеется, научный метод в рамках древнерусской культуры не следует отождествлять с современным, ибо это было бы неправомерной модернизацией. Он развивался преимущественно как эмпирически-неосознанный, без сколько-нибудь серьезного теоретического обоснования и самым причудливым образом переплетался с элементами ненаучного характера (типичным примером является развитие алхимии в Средние века). Тем не менее положительные знания, накопленные в процессе производства, строительства, мореплавания, военного дела и других сфер практической деятельности, постепенно создавали тот запас объективных представлений о мире, который стал одним из источников развития отечественной науки.
И развитая российская наука XVIII—XIX вв. обязана своим процветанием не только учреждению петровской Академии наук, ввозу иностранных специалистов, заимствованию западноевропейского опыта, но и тем глубоким основам, которые были заложены на родной почве во времена Древней Руси.
1 Рыбаков Б. А. Календарь IV в. из земли полян. — «Советская археология», 1962, № 4,
2 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., «Искусство», 1972, с. 52—53.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 27,
4 Иоанн Дамаскин. Диалектика. М., 1862. 32
5 Основные труды Крижанича содержатся в книге: Крижанич Ю. Собрание сочинений, вып. I—II. М., 1891—1892. «Политика» опубликована отдельно, последнее издание — под редакцией академика М. Н. Тихомирова (М., «Наука», 1965).
6 История философии в СССР, т. 1. М., «Наука», 1968, с. 270. Под «семью свободными науками» подразумеваются дисциплины, изучавшиеся в средневековых университетах и школах: грамматика, риторика, диалектика (тривиум) и арифметика, геометрия, астрономия, музыка (квадривиум).
7 Лихачев Д. С. Историко-литературный очерк. — В кн.: Повесть временных лет, ч. И. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1950, с. 29—30.
8 Цит по кн.: Шевырев С. История русской словесности, преимущественно древней, ч. I. М., 1846, с. 243.
9 Буслаев Ф. И. Русская хрестоматия. Памятники древней русской литературы и народной словесности. М., 1917, с. 184.
10 Памятники старинной русской литературы, издаваемые Г. Кушелевым-Безбородко. Вып. 4. СПб., 1862, с. 174.
11 Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып 1. Спб., 1894, с. 75
12 Лихачева В. Д., Лихачев Д. С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., «Наука», 1971, с. 56.
13 Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. 1, с. 116.
14 Там же, с. 128.
15 Там же, с. 138.
16 Повесть временных лет, ч. I. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1950, с. 110.
17 Там же.
18 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 247.
19 Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1947, с. 8.
20 Рыбаков В. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., «Наука», 1963, с. 353.
21 Полное собрание русских летописей, т. 3. СПб., 1841, с. 2.
22 Историко-математические исследования, вып. 6. М., Гостехтеоретиздат, 1953, с. 193.
23 Там же, с. 178.
24 Православный палестинский сборник, т. III, вып. 3, ч. 2. СПб., 1885, с. 107.
25 Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., «Наука», 1968, с. 141.
26 Православный палестинский сборник, т. III, вып. 3, ч. 2, с. 102—110.
27 Янин В. Л. Международные отношения в эпоху Владимира Мономаха и «Хождение игумена Даниила». — «Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы» (ТОДРЛ), т. XVI, Л., 1960, с. 112—113.
28 Калайдович К. Иоанн экзарх Болгарский. Исследование, объясняющее историю славянского языка и литературы IX—X столетий. М., 1824, с. 197.
29 Там же.
30 См. об этом: Кузаков В. К. Очерки развития естественнонаучных и технических представлений на Руси в X—XVII вв. М., «Наука», 1976; Симонов Р. А. Математическая мысль Древней Руси. М., «Наука», 1977.
<< Назад Вперёд>>
