Г. Г. Громов. Крестьянское жилище
Многие элементы новых культурных явлений родились в жизни и стали проникать в крестьянский быт намного раньше XVIII в., некоторые особенности традиционной культуры крестьянства продолжали жить и в XIX, и даже в XX в. (последнее следует рассматривать как исключения, как явления, вышедшие уже из круга общих закономерностей эпохи феодализма).
Крестьянское жилище1 обычно представляло собой комплекс построек, обслуживавший различные нужды крестьянской семьи, причем на первый план чаще выступают не бытовые, а хозяйственные ее потребности, хотя отделить в реальной жизни одно от другого было бы весьма затруднительно. Поэтому историческое развитие крестьянских построек тесно переплетено с историей развития крестьянского хозяйства во всех его аспектах: от технологии процессов и характера орудий труда, применявшихся крестьянами, до социальной градации внутри крестьянства. Поэтому культура жилища, ее особенности отражают степень развития и социально-экономической структуры русской деревни, и ее производственной культуры.
В этом переплетении различных факторов, влиявших на характер крестьянского жилища, по материалам XVIII в. совсем непросто бывает разглядеть влияние имущественного, социального расслоения крестьянских масс. Феодально-бюрократическая регламентация жизни России XVIII в., всесильная и подавляющая власть помещика заставляли даже очень богатых крестьян скрывать свою имущественную состоятельность. Их жилища в деревнях практически отличались от домов соседей разве что большей добротностью и количеством построек, лучшей отделкой, но состояли из тех же элементов, не выходя за рамки общепринятых норм. Только там, где не было власти помещиков и куда не всегда достигал взор бдительных чиновников, «крестьяне», владевшие тысячами рублей дохода от торговых и иных промыслов, могли позволить себе размахнуться и соорудить грандиозные хоромы, поражающие и размерами, и сложностью композиции.
В истории культуры бывает сложно не только проследить широкое распространение отдельных культурных нововведений, но и выявить причины этого распространения или, наоборот, его задержки. В этом отношении история крестьянского жилища задает исследователю немало загадок. Так как постройки крестьянского двора были для его обитателей не только и даже не столько собственно жильем, сколько производственным помещением, казалось бы, необходимость в этих помещениях делать различную работу: стряпать, шить, ткать, прясть, чинить, сбрую— должна была заставить позаботиться о достаточном его освещении. Но внутренность даже избы (не говоря об остальных постройках) освещалась обычно светом всего трех-четырех крохотных волоковых окошек, световой проем которых был равен по площади проему одного «косящатого» окна (т. е. примерно 60x60 см).
Еще больше удивляет то, что большая часть населения предпочитала топить свои жилища «по-черному», т. е. избы ставились без печных труб, хотя в практике и городского и сельского строительства богатых слоев общества применение печных труб (и даже систем сложного калориферного отопления) было известно по крайней мере с XVI в. Ссылки на незнание, на отсутствие кирпича или его дороговизну не дают удовлетворительного объяснения подобной консервативности крестьянского жилища.
Можно было бы привести еще немало примеров того, как достижения культуры, хорошо известные в соседнем уездном городе — например, продольные и поперечные пилы, — в крестьянском строительстве не применялись. Все постройки в буквальном смысле слова рубились топором от начала до конца строительства, а пила и не прикасалась к материалам. Попытки решить это и многие другие противоречия вне связи с изучением всего крестьянского хозяйства, всего комплекса условий жизни крестьян создают смещенное представление об истории развития многих сторон культуры крестьянства.
Конечно, не следует абсолютизировать обособленность крестьянской жизни в XVIII в. — крестьянское хозяйство было связано с городом, рынком самыми разнообразными отношениями. Крестьяне уходили на заработки в ближние и дальние города, на тогдашние оживленные транспортные магистрали (на Оку, Волгу и др.), бывали на рынках соседних городков и местечек, ходили с обозами и т. д. и т. п. Но вместе с тем основные устои крестьянской жизни, со всеми ее традиционными нормами и обычаями, представляли собой еще стабильную систему, отдельные части которой не могли разительно изменяться, пока вся система в целом продолжала функционировать. Видимо, в этом и заключалась общая, главная причина консерватизма и неприятия хорошо известных достижений в технике и технологии жилищного строительства, организации самого комплекса крестьянских жилых и хозяйственных построек.
Этот комплекс жилых и хозяйственных построек, удовлетворявший основные потребности крестьянского хозяйства и крестьянской семьи, составляв то, что очень устойчиво определяется понятием «крестьянский двор» на протяжении всего периода феодализма.
Конкретный состав построек, их количество (и, видимо, качество) могли сильно варьироваться во времени, в пределах географических зон, в зависимости от состоятельности владельца, но все эти вариации не выходили за пределы как определенного минимума (иначе появлялся «двор бобыльский»), так и максимума. Основными компонентами такого двора «были «изба да клеть», «изба да сенник», т. е. основная жилая постройка и основная хозяйственная постройка для хранения зерна и другого ценного крестьянского имущества. Остальные крестьянские хозяйственные постройки, хотя и входили в состав комплекса (амбары или житницы, сараи, бани, погреба, хлевы, мшаники и т. д.), не были обязательны, так как их отсутствие, учитывая соседские и родственные взаимосвязи, различный уровень развития хозяйства, не сказывалось катастрофически на хозяйственных возможностях крестьянской семьи.
В понятие «крестьянский двор» включались не только строения, но и участок земли, на котором они располагались (или могли располагаться, и тогда это — «дворовое место»), а также прилегавшие к дому угодья — огород, занятый овощами, льном или коноплей, гуменник — специальная площадка для молотьбы, хранения хлеба в скирдах, одоньях, где могли быть поставлены и овины, крытые гумна, половники. Но последний участок всегда располагался в известном отдалении от жилых строений.
Нужно отметить и длительное бытование, вплоть до XX в., некоторых своеобразных принципов устройства подворий. Так, нередко все хлебные амбары сосредоточивались в одном месте, в центре деревни или на окраине. Почти всегда бани ставили также в отдалении, на берегу реки, озера, у ручья. Иногда по тому же принципу располагали погреба. Но, видимо, из этого не следует делать поспешных выводов, о силе общинных традиций. Скорее, целесообразность была главной: причиной, заставлявшей крестьян некоторые постройки, и весьма важные (амбары), относить за пределы собственного двора.
Характер жилых и хозяйственных построек в доиндустриальную эпоху в значительной степени зависит от наличных строительных материалов, пригодных в данных климатических условиях для их возведения. На протяжении всего XVIII в. дерево оставалось основным строительным материалом для крестьянских жилых и хозяйственных сооружений, причем следует учесть, что количество лесов с прекрасным строительным материалом в XVIII в. намного превосходило то, что сохранилось сейчас, особенно в южнорусских областях. Для крестьянского строительства лес поставлял почти все необходимое. Только камень и глина для печей добывались в любых ближайших пригодных копях2. В конце столетия русское население начало активно осваивать, степные пространства на юге, юго-западе и юго-востоке, где столкнулось как с нехваткой леса для строительства, так и с традициями применения других материалов, других приемов возведения построек у местного населения.
Практический опыт десятков поколений крестьян отобрал определенную сумму знаний, закрепленных традицией, которые отражали требования к строительному материалу. Лучшими породами дерева для построек считались сосна и ель, но сосне всегда отдавалось предпочтение. Лиственница и дуб ценились за прочность древесины, но они были тяжелы и трудны в обработке. Их применяли только в нижних: венцах срубов, для устройства погребов или в сооружениях, где нужна была особая прочность (мельницы, соляные амбары и т. п.). Другие породы деревьев, особенно лиственные (береза, ольха, осина), применялись в строительстве, как правило, хозяйственных зданий. Сравнительно широко использовали в постройках и различные прутья, для. чего шли не только ветви ивы и других кустарников, но и еловые сучья, обладавшие достаточной гибкостью. В лесу получали необходимый материал и для кровли. Чаще всего береста, реже кора ели или других деревьев в XVIII в. оставались еще необходимой гидрозащитной прокладкой в кровлях различных зданий, расширяя возможности устройства и самих кровель.
Примеры крепления углов в срубе
Практика строительства отработала определенные требования к качеству дерева, создававшие нередко целую систему технологических условий по заготовке строительных материалов. Начиналось все с выбора деревьев в лесу, которые должны были пойти на сруб, кровлю, нижние венцы сруба, на другие части дома или на хозяйственные постройки. Для каждой надобности деревья выбирались по особым признакам. Так, для стен сруба стремились подобрать особые «теплые» деревья, поросшие мхом, прямые, но не обязательно прямослойные, в то же время для теса на кровлю обязательно подбирали не просто прямые, но именно прямослойные деревья. Выбранные деревья метились, при возможности, срубались и вывозились к месту строительства. Если пригодный для построек лес бывал далеко от поселения, то сруб могли срубить и в лесу, дать ему выстояться, высохнуть, а потом перевезти к месту стройки. Но чаще срубы собирали уже на дворе или поблизости от двора.
Тщательно выбирали и место для будущего дома, учитывая самые различные условия: микрорельеф, господствующие ветры, расположение угодий и т. п. Далеко не сразу и не везде распространение «регулярных» принципов планировки поселений свело эти заботы на нет, определяя место и дома, и других построек по некоторой, принятой в данной местности схеме. При относительно свободной застройке дворового места традиционно строго определялось место лишь самых главных частей — избы, сеней, клети. Остальные постройки могли располагаться достаточно произвольно и сооружаться позднее, но опыт постепенно отрабатывал и в этом наиболее рациональную для данных конкретных условий схему.
Для возведения даже самых крупных построек срубного типа обычно не сооружали специального фундамента по периметру стен, но по углам зданий (изб, клетей и других основательных построек) закладывались опоры — крупные валуны, большие пни. В редких случаях, если протяженность стен была много больше обычной, опоры ставили и в середине таких стен. Отсутствие фундамента в обычном смысле нельзя трактовать как черту отсталости крестьянского строительства. Сам характер срубной конструкции зданий позволял ограничиться опорой здания на четыре основные точки, так как сруб — цельносвязанная конструкция.
Срубные конструкции основаны на четком использовании свойств бревен хвойных пород дерева (сосны, ели) как основного строительного модуля. Сосна и ель имеют прямой ствол со слабым перепадом толщины от комля к вершине. В нижней части спелого дерева (80—100 лет) такие перепады на пролетах в 6—10 м практически несущественны для строительства. Видимо, этим можно объяснить то, что в строительной практике Восточной Европы в течение всего 2-го тыс. н. э. в наземных срубах длина стен основных построек лежит в пределах трех, саженей3. Этот своеобразный стандарт выработался практикой использования хвойной древесины как основного материала4. Конечно, в разнообразной практике строительства можно встретить и отступления от этого размера, но в массе это самый распространенный размер от X до XX в.
При строительстве укрепления для насыпей, возведении мостов и т. п. использовались приемы удлинения бревен (сращивание). Такие приемы, но сравнительно редко, встречались и при строительстве жилых и хозяйственных построек. При устройстве длинных стен прибегали к замене срубпой техники иными приемами. Существовал прием укрепления таких, стен при очень длинных или срощенных бревнах — «поруб», когда в середине или в нескольких местах в стене врубались дополнительные перпендикулярные ей ряды коротких бревен, игравшие роль контрфорсов, обеспечивавших вертикальную устойчивость стен.
В основе подавляющего большинства построек лежала «клетка», «венец», — связка из четырех бревен, концы которых были рублены в связь. Способы такой рубки могли быть различными по технике исполнения, но назначение связи было всегда одним — скрепить бревна между собой в квадрат прочными узлами без каких-либо дополнительных элементов соединения (скоб, гвоздей, деревянных штырей или спиц и т. п.)5.
Бревна в венец подбирались по толщине, длине и конфигурации ствола. Бревна метились, каждое из них имело строго определенное место в конструкции. Срубив первый венец, на нем рубили второй, на втором третий и т. д., пока сруб не достигал заранее определенной высоты. Конструктивно такой сруб без специальных связующих элементов мог подняться на высоту нескольких этажей, так как вес бревен плотно вгонял их в гнезда крепления, обеспечивая необходимую вертикальную связь, наиболее прочную в углах сруба и наименее прочную в середине стен.
Мы уже упоминали «пору бы» для укрепления стен, но в жилых крестьянских зданиях этот прием почти не применялся. Увеличение площади помещений гораздо чаще достигалось изменением общей конструкции. Такая конструкция, известная в XIX в. под именем «пятистенка», применялась в строительной технике еще со времен Киевской Руси.
Высота сруба избиралась в зависимости от разных причин и по отдельным географическим зонам уже в XVIII в. была различной. Сруб четко делился на два или три яруса: подполье (если оно было), собственно жилое помещение и чердак (кровля). Если помещение было двухэтажным, то вместо подполья устраивали дополнительный нижний жилой ярус, при этом на нижние венцы стремились положить самые крупные и самые прочные бревна. Чердачный ярус несколько отличался по конструкции.
Стропильная техника сооружения кровли, как и другие виды конструкции крыш, хотя и была известна мастерам, но в крестьянском жилом строительстве употреблялась как исключение. Самым распространенным приемом было постепенное сведение сруба как основания для кровли. Для этого после определенной высоты бревна стен начинали постепенно и пропорционально укорачивать, сводя их под вершину кровли. Если укорачивали бревна всех четырех стен избы, получалось основание крыши «костром», т. е. четырехскатной; если укорачивали бревна только двух стен, передней и задней, получалась двухскатная крыша («на самцах», «на быках»).
Сверху скаты покрывались различными материалами. Более других был распространен способ многослойного покрытия, когда вначале прокладывалась специально приготовленная береста6, по ней укладывались либо тонкие тесины, либо дрань — длинная щепа, получавшаяся из сосновых бревен7. Сверх такой крыши могли положить и слой дерна (преимущественно на крышах хозяйственных построек). Вес подобной кровли был очень велик, и всей тяжестью она давила на венцы сруба не только равномерно вниз, но и распирая стены сооружения. Поэтому и не могли крестьянские плотники слишком увеличивать длину стен. Опыт поколений, эмпирические знания создали особую культуру возведения построек, в которой все составляющие элементы были выверены временем и взаимно согласованы.
Соломенные кровли, ставшие в XIX в. синонимом крестьянской бедности, в лесной зоне для XVIII в. были исключением8. При относительном обилии леса и сравнительном обилии осадков солому как кровельный материал применять было невыгодно, не говоря о том, что солома ценилась как зимний корм для скота.
Наиболее распространенным приемом возведения больших жилых помещений в крестьянском строительстве оставался способ совмещенных, составляемых вместе клетей-срубов, когда к одному срубу приставлялся другой, третий. Промежутки между ними могли быть минимальными, и тогда срубы ставились «впритык», но они могли быть объединены и сенями («мостом»). Сообщение между этими постройками всегда шло через такие мосты, а не напрямую. Другая возможная техника расширения помещений — путем прирубов, когда в одну из стен основной клети врубались две стены пристраиваемого помещения, не получила сколько-нибудь заметного распространения.
XVIII век — время если не зарождения, то заметного распространения потолков современного типа, что привело и к известным конструктивным новшествам. Верхние венцы, несшие на себе тяжесть матицы9 и потолочных полубревен, необходимо было дополнительно стягивать специальными большими бревнами (переводами), чтобы увеличить сопротивление стен на распор.
Все жилые помещения и некоторые хозяйственные постройки (хлевы, мшаники) для утепления прокладывались в пазах между бревнами мхом, паклей, у состоятельных эти пазы и конопатились. Продольные пазы в бревнах не только обеспечивали их лучшую устойчивость в срубе, но и увеличивали площадь соприкасания бревен. Стремление утеплить дом сказывалось уже в его конструкции и технологии строительства (завалинки на зиму по периметру нижних бревен снаружи и внутри здания, промазка глиной пазов потолочин и засыпка их листвой, землей или обкладка кровли дерном — все это прежде всего было предназначено для сохранения тепла).
Помимо леса, который в течение всего XVIII в. оставался основным строительным материалом, крестьянину были достаточно хорошо известны и приемы употребления таких материалов, как глина, саманные кирпичи, плетеные стены с глиняной обмазкой (турлучные)10. Эти технические приемы русскими крестьянами спорадически применялись, но нигде не закреплялись как устойчивая традиция. Возведение построек таким способом требовало меньше затрат труда и материалов, но в условиях умеренного климата лесной зоны, при большом количестве влаги они были очень недолговечны. Соединение глины с деревом создавало постоянную сырость в помещении, усиливало гниение деревянных конструкций.
При возведении хозяйственных построек, предъявлявших несколько иные требования к качеству зданий, применяли и другие технические приемы. Одним из самых распространенных было употребление заплотной техники. В землю врывались столбы с вертикальными пазами. В них укладывались горизонтально бревна, одно на другое на требуемую высоту. Создавался заплот. Так можно было огородить прочной стеной обширное пространство (что и делали, используя заплоты в качестве прочных заборов). Но тогда возникали существенные трудности с устройством кровли. Применялось два основных приема. Для сравнительно небольших по ширине зданий (сараев и т. п.) пары противоположных столбов связывались по верху большими стропильными переводами, в которые уже и врубались сами стропила, державшие кровлю. Когда же требовалось перекрыть площадь, значительную не только по длине, но и по ширине (например, крытые молотильные гумна), вкапывались массивные специальные столбы, составлявшие опору независимой кровли. В таких конструкциях стены здания и кровля представляли собой самостоятельные элементы постройки. Бывали случаи, что основательные стены и не возводили, ограничиваясь плетневой оградой.
В хозяйственных постройках применялись нередко и упрощенные, более экономные системы возведения стен на срубной основе («в погон», «в иглу»). И только в исключительных случаях ставили стены «в забор», когда бревна крепились не горизонтально, а вертикально.
Высотность жилища нередко представляется как один из показателей общего уровня культуры строительства. Расширение наших знаний по конкретной истории жилища подчеркивает относительность этого признака: полуземляночные и наземные жилища сосуществовали в одних и тех же областях (и даже в городском строительстве) в течение очень длительного времени, до XIX в. включительно11. Для русского крестьянского жилища XVIII в. господствующим типом были наземные постройки. Но по высотности жилые постройки сильно различались. Географически такое различие делило области расселения русских на северные и южные. В северных районах жилище на подклете (и даже на высоком подклете или подизбице) появилось уже с XVI в., а к XVIII в. стало в большинстве районов господствующим типом12. Возникновение в XVI—XVII вв. здесь сложных дворовых комплексов привело к распространению двухэтажности и на дворовые постройки.
В центральных районах господствующим типом продолжали оставаться «поземные» жилые избы, часто с земляным полом. Однако здесь высотность жилища уже с XVII в. стала признаком состоятельности владельца.
В пригородных слободах, ремесленных посадах, в богатых селах и у богатых крестьян жилые постройки стремились ставить на высоких подпольях (подклетах), с парадным входом через высокое крыльцо, как в городских и дворянских хоромах. Но нередко в одном дворе рядом с высокой избой ставили и «зимник», зимнюю избу — приземистое сооружение с земляным полом, где крестьянская семья проводила холодное время года. И в северных районах такие «зимницы», «зимники» были чуть ли не обязательной постройкой при высоких хоромах в течение всего XIX в.
Южнорусские земли в XVIII в. активно заселялись и осваивались. Переселенцы из нечерноземного лесного края имели возможность, пока лесов еще было много, не только сохранить, но и развить традиции наземного срубного жилища и хозяйственных построек, принесенные с прежних мест жительства. Немногочисленные группы древнего местного населения при общем подъеме культуры также в начале XVIII в. активно переходили на сооружение наземных жилищ срубного типа. Традиции полуземляночных жилищ почти исчерпали себя. Во всех южнорусских районах наличие или отсутствие настланного из досок пола и небольшого подполья выступает уже как своеобразный социальный, а не региональный признак (признак состоятельности, богатства, сословного положения).
Таким образом, можно говорить о распространении в крестьянском жилом строительстве трех типов устройства жилья по высоте: 1) жилища «поземные», с земляным полом; 2) жилища с настланным из досок или полубревен полом, но приподнятым невысоко над землей (часто под таким полом сооружали подполье, углубленное ниже основания избы); 3) жилища на подклете, подизбице, на высоком подполье, к которым примыкали и двухэтажные избы, — явление редкое и только во дворах очень богатых крестьян.
Рассматривая причины, определявшие распространенность тех или иных типов организации жилища, необходимо обратить внимание на зависимость высотности жилища прежде всего от состоятельности крестьян, их возможности строить такие жилища (наличие леса, степень закабаленности.крестьян помещиками и т. п.). Определенную роль, конечно, играли и географические условия, но широкое распространение зимников, зимних изб даже в самых северных районах заставляет сомневаться в решающей силе этого фактора. Чем выше постройка, тем труднее сохранить тепло. Практика двойных изб — одна высокая, «летняя», другая низкая, для зимы, — говорит о возросших потребностях и возможностях крестьянской семьи.
Очень интересна и утилизация подполий. Чаще всего это дополнительная кладовая,, но нередко, особенно на Севере, в подклетях изб содержали скот зимой, чем компенсировались потери тепла, хотя такой способ сокращал срок службы нижних венцов постройки: постоянная сырость ускоряла их гниение.
На сравнительно недавнее происхождение в крестьянском быту настланных полов вообще и высоко поднятых половых настилов указывают и обычаи кормления скота зимой в жилой избе (такими, сюжетами полны народные сказки), и поздно появившаяся традиция мытья полов. Полы застилали соломой, которую периодически меняли, а мыли полы, как и всю избу, по «великим праздникам», раз-два в году. Видимо, не случайно крестьяне некоторых губерний говорили не «мести» пол, а «пахать» пол веником13.
Хотя у нас нет необходимых полных наблюдений о жилище XVIII в. у русских крестьян ни по признаку наличия пола, ни по распространенности подполий и подклетов, можно отметить, что в деревнях и селах, тесно связанных с городом, отхожими промыслами, т. е. более развитых экономически поселениях, эта черта встречалась гораздо чаще. Раннее возникновение и развитие жилищ на высоком подклете в северных областях также нельзя относить только за счет географических условий. Не следует забывать, что большая часть крестьян в этих губерниях относилась к числу государственных, не подвергавшихся давящему гнету помещичьей эксплуатации.
Сейчас трудно себе представить, что привычные для нас плоскости потолочных перекрытий — явление в истории культуры русского жилища не столь уж давнее и по первоначальным формам совсем не похожее на теперешние потолки. В крестьянском жилище потолки современного типа появляются в XVIII в., хотя их распространение шло неравномерно в различных местах и у разных социальных групп сельского населения. Первоначальные типы потолков представляли собой «подволоки», т. е. специальную «подшивку» из тонких тесин внутренней части сводчатой кровли14. Наряду с этим бытовали, и, видимо, достаточно широко избы вообще безо всяких «подволок», где свод кровли был и крышей, и потолком одновременно. Но именно с XVIII в. в нашем распоряжении появляются данные (прежде всего, графические), которые говорят о распространении потолков современной конструкции, что повлияло на многие особенности в развитии жилой части крестьянского двора. Главнейшим свидетельством такого развития могут быть рисунки крестьянских изб, на которых окна (три или гораздо реже четыре) располагаются на одном уровне. В рисунках XVI—XVII вв. окна располагались своеобразным треугольником, когда боковые были на одном, нижнем, уровне, а центральное окно размещалось выше по фронтону. В подобном расположении окон была определенная необходимость, так как верхнее окно, как и вся конструкция жилой избы, обеспечивало вытягивание дыма во время топки «по-черному». Когда в домах появились плоские потолки, необходимость устраивать третье окно выше двух боковых отпала, так как плоский потолок равномерно расслаивал дым по всей избе. Для лучшего оттока дыма стали искать иные пути — специальные дымоводы (дымники, дымницы). Все окна теперь стали выполнять лишь одну основную функцию — освещение. Вместе с плоскими потолками появились и чердаки (пространство между кровлей и потолком), для освещения которых устраивали уже совсем маленькое «слуховое» оконце по фронтону. Появилась необходимость в конструктивных дополнениях и устройстве верхних венцов сруба, были заложены и условия для облегчения конструкции самой кровли (хотя стропильные перекрытия кровель распространились в крестьянском быту широко только к концу XIX в.).
Устройство самих потолков можно достаточно ясно представить себе по этнографическим аналогиям XIX в. Они могли быть двух типов. Первый — потолки, «набранные» из колотых пополам бревен, плотно пригнанных друг к другу «в закрой». Стыки потолочин дополнительт но тщательно конопатились, промазывались глиной, а на чердаке по-верх потолочин насыпался слой земли. Может быть, более архаичным Оыл способ, когда потолок набирался из нетолстых круглых бревен, которые плотно подгоняли друг к другу, выбирая пазы по всей длине. Впрочем, при топке по-черному закопченные потолочины, и плоские, и округлые, бывали плохо различимы в полутьме избы с волоковыми окнами 15.
Одним из важнейших элементов жилища крестьян всегда была печь. И не только потому, что в суровом климате Восточной Европы без печного отопления зимой не обойтись. Нужно отметить, что так называемая «русская», «варистая», а правильнее всего духовая печь — изобретение сугубо местное и достаточно древнее. Еще на глиняных моделях трипольских жилищ можно видеть начальную форму таких печей. Генетически этот тип отопительной системы обнаруживает несомненное родство с «тандырами» или другими видами печей для выпечки хлеба, лепешек, распространенных и по сию пору во многих странах Азии. Но там такие устройства предназначены только для выпечки хлеба, но не для отопления жилых помещений, и расположены всегда на улице. Западная Европа знала преимущественно каминную систему, т. е. пристенный очаг, дым от которого выводился наружу каминным кожухом и трубой. Такое отопление действовало только на время топки камина, поглощая много топлива. Для выпечки хлеба в деревенских общинах Западной Европы строились общинные хлебные печи.
С III тыс. до н. э. глиняная полусфера была перенесена внутрь жилых построек наших предков, что оказалось очень эффективным способом отапливать наземные глинобитные и турлучные постройки в лесостепной зоне Восточной и Центральной Европы, так как нагретая во время топки полусфера, — а она была достаточно массивной, — могла постепенно отдавать аккумулированное тепло помещению. Это культурное достижение трипольских племен постепенно распространилось у их соседей и наследников и стало устойчивой, типичной чертой культуры жилища многих народов. Судя по археологическим данным, к началу II тыс. н. э. подобного типа духовая печь становится непременным элементом жилища у большинства народов Восточной Европы. Рецидивы прежних систем отопления — открытых очагов, пристенных очагов (чувалов) — сохранились лишь во временных постройках (лесных избушках, землянках и т. п.). Основным же средством отопления постоянных жилищ всегда оставалась духовая печь того или иного типа.
Но в конструкции самой духовой печи в течение второго тысячелетия н. э. произошли весьма значительные изменения, позволившие гораздо полнее утилизировать калорийность топлива. Как видно на схематических рисунках, одним из первых шагов на этом пути было совмещение дымохода и устья печи, что превратило топку в замкнутую камеру, в которой тепловая энергия поглощалась ее стенками. Наружу уходило из печи только тепло дыма, но и оно при топке «по-черному» в значительной степени поглощалось внутри помещения. Веками отрабатывались и закреплялись в традиции в опыте печников пропорции печей, размеры топок, материал, из которого они сооружались. Даже место, где укладывались дрова в печи, было строго определенным, и каждая хозяйка знала, где именно на поду нужно положить костер дров, чтобы печь затопилась. На другом месте — ближе к устью или дальше от него — дрова просто не загорятся. Всё эти изменения к XVIII в. уже кристаллизировались в определенную форму печи. По отдельным регионам были различия в применяемом материале, размерах, но все они оставались частностями по отношению к общему принципу.
Печь всегда ставилась на специальном опечке — небольшой высоты срубе, который внутри засыпали песком или другим наполнителем. Вровень с краями сруба тщательно выстилался «под» печи. В основу его клались плоские камни, черепки посуды. «Под» должен был быть не только очень ровным, но и прочным, так как долгие годы по этой плоскости предстояло передвигать печную посуду. После сооружения пода начинали выкладывать стены и свод печи. Основным материалом служила глина. В ряде мест, особенно в нижней части стенок печи, закладывался «дикий камень», но печи ставились и из одной глиняной массы, только состав такой смеси подбирался с особой тщательностью и старанием, как на лучшие сорта глиняной посуды. На печь нужно было приготовить большое количество массы, которую месили на месте стройки. Судя по сравнительным материалам из этнографических наблюдений XIX в., применялись разные способы сооружения корпуса печей: из специально приготовленных блоков-кирпичей (очень редко из обожженного кирпича), в специальной опалубке, в которую укладывали глиняную массу и затем били ее деревянными колотушками, добиваясь максимального уплотнения. Но при всех способах полую внутреннюю часть печей формовали заранее и специально, определяя размеры и пропорции будущей топки. Внутренняя опалубка делалась деревянной и достаточно прочной. Если сооружалась глинобитная печь, то и внешняя опалубка должна была быть устойчивой и массивной. Готовую печь затапливали очень сухими дровами и топили достаточно интенсивно, но осторожно несколько дней кряду, чтобы не только просушить массу печи, но и прожечь, «закалить» ее стены и свод. У хорошего мастера печи получались настолько прочными, что при сломе их приходилось прибегать к ломам.
К XVIII в. уже выработался тип печей, который позволял использовать их не только для обогревания, но и как лежанку. Достигалось это разными способами. Можно было соорудить печь в виде куба с плоским верхом. Но для XVIII в. скорее можно предположить переходную форму, когда поверх глиняного остова печи сооружались специальные досчатьш настилы, на которых и спали. В передней части такой печи делались специальные печурки (углубления) для сушки лучины и бересты и шесток — выступающая наружу часть печного пода служившая специальным столом для хозяйки. В одном из углов печного шестка устраивалась «загнетка» — особая печурка, куда закладывали угли, присыпанные золой, чтобы утром можно было разжечь огонь в печи, не прибегая к другим способам и не «занимая» огонь у соседей («потерять огонь» считали недобрым знаком).
Печь в избах занимала значительную площадь, и вес ее был весьма велик. Поэтому всегда стремились ставить печь на независимой основе, возводя для нее специальные опоры. Если избы были поземные, то такой опорой был сам опечек, ставившийся прямо на грунт или специальные подставки. Если же в избах бывали подпол или высокий подклет, то под основание печи рубили клетки, опирая их на грунт. В противном случае через некоторое время изба сильно косилась в сторону угла, где стояла печь. Но и такие меры, видимо, были недостаточны, так как печи укрепляли специальными распорными брусьями. Для этого внешний угол печи ограничивал печной столб, а от него шли два бруса — полатный, упиравшийся в боковую стенку, и «хлебный» — упиравшийся в стену фронтона. И тот и другой были утилизированы в быту крестьянской семьи дополнительно: на один из них опирались полати (если они были высокие), на другой действительно клали хлеб, муку и всякие припасы. Но основное назначение их было конструктивное: удерживать массу печи.
С появлением плоских потолков в избах неудобства во время топки печи «по-черному» намного увеличились, так как дым теперь стлался гораздо ниже, чем при сводчатых потолках-кровлях. Но переход к топке «по-белому», т. е. к применению печей с трубами, происходит только во второй половине XIX в., а кое-где задержался и позже. XVIII век знал широкое распространение лишь различных систем дымников, т. е. специальных дополнительных приспособлений для вытягивания дыма из избы, из сеней, но не печные трубы. Технически изготовление таких труб, учитывая достаточное и повсеместное развитие гончарства, не могло быть препятствием. Была иная, гораздо более весомая причина такого «консерватизма», и заключалась она в том, что духовая печь нуждалась в огромном количестве дров, а заготовлять эти дрова приходилось не просто вручную, но с помощью только одного топора. Обычное для современного языка выражение «нарубить дров» для XVIII в. было буквальным. Дрова нужно было не только нарубить, вывезти из лесу, но и разрубить на части, высушить. Все это отнимало очень много труда и заставляло весьма бережно расходовать топливо. Печь с трубой и топка «по-черному» дают весьма ощутимую разницу в использовании калорийности дров (по крайней мере вдвое). И пока в быту деревни не распространились фабричные пилы, не поднялись резко этико-бытовые нормативы благоустройства самого жилья, топка «по-черному» продолжала бытовать в жизни русских крестьян.
Духовая печь использовалась разносторонне. Кроме обогревания жилья, в ней же готовили пищу, пекли хлебы, сушили на зиму грибы, ягоды, подсушивали зерно, солод — во всех случаях жизни печь прихjдила на помощь крестьянину16. И топить печи приходилось не только зимой, но в течение всего года. Даже летом хотя бы раз в неделю необходимо было хорошо вытопить печь, чтобы испечь достаточный запас хлеба. Используя аккумулятивные свойства духовых печей, крестьяне готовили пищу раз в день, утром, оставляя приготовленное внутри печей до обеда — и пища оставалась горячей. Лишь в летний поздний ужин приходилось подогревать пищу. Эта особенность духовой печи оказала определяющее влияние на кулинарию русских крестьян, в которой преобладают процессы томления, варения, тушения.
XVIII век в крестьянском строительстве оказался родоначальником еще одного новшества — «косящатых окон»17. Как и во многих других случаях, достаточно большие окна в жилищах с рамами, «остекленными» либо слюдой, либо привозным стеклом, либо полупрозрачными пленками животного происхождения, были известны на Руси со времен былинных, но как черта культуры, как распространенное явление даже в городском строительстве большие окна и в XVII в. были редкостью, особенно в жилых помещениях. Чаще их сооружали в сенях, в «светлицах» — специальных постройках для работы домашних швей, вышивальщиц в помещичьих домах. Еще реже они встречались в домах посадского люда и совсем были чужды крестьянскому быту. Развитие торговли и собственного производства стекла в России резко изменило положение дел в городском строительстве и в помещичьих усадьбах, где окна стали делать достаточных размеров и застекленными. В крестьянский быт эта черта культуры проникала очень медленно. В XVIII в. в избах только зажиточных крестьян делали одно окошко «косящатое», размером примерно 60x70 см, а остальные оставлялись волоковыми. Да и такие окна были типичны лишь для крупных торгово-промышленных сел, поселений, близких к городу. Для большинства же крестьянского населения переход к «косящатым» окнам: произошел в середине—конце XIX в. Как это ни кажется странным на первый взгляд, гораздо раньше «косящатые» окна стали делать в сенях, которые в крестьянском быту, по примеру посадского быта, использовали для приема гостей.
Курная изба. Постройка 1765 г.
Рассматривая развитие окон как культурной особенности жилища, следует учесть, что большую часть работ крестьянская семья совершала вне дома, да и для производства обычной крестьянской работы достаточно было скудного освещения. Только женские старания по производству одежды нуждались в освещении, так как в основном приходились на осенние и зимние месяцы. Но п в этих занятиях уровень ремесленного автоматизма в прядении,, ткачестве был настолько велик, что работа выполнялась «не глядя» (как теперь некоторые женщины вяжут на спицах). Света одной или нескольких лучин, укрепленных в светцах, видимо было достаточно.
Двери устраивали низкие. Нередко на зиму делали дополнительные «нижние» двери так, чтобы холодный воздух из сеней не сразу врывался в избу. В зимнее время двери старались утеплить рогожей, мешковиной, жгутами соломы. И здесь бросается в глаза стремление максимально сохранить тепло в жилище.
Внутренняя планировка крестьянских жилищ была подчинена достаточно строгим, хотя и неписаным законам. Большая часть «мебели» составляла часть конструкции избы и была неподвижной. Вдоль всех стен, не занятых печью, тянулись широкие лавки, тесанные из самых крупных деревьев. Такие лавки можно было видеть в старинных избах еще не так давно, и предназначены оди были не столько для сиденья, сколько для сна. В зависимости от места расположения лавки имели свои названия — «длинная», или «долгая», вдоль боковой стены, насупротив печи, «красная» лавка по фронтону. Около печи была судная, или посудная, лавка, где полновластной хозяйкой была старшая в доме женщина. По диагонали, в противоположном от печи углу помещали иконы, и сам угол звался святым, красным, кутным.
Внутренний вид курной избы
Одним из обязательных элементов интерьера были полати, специальный помост, на котором спали. Зимой под полатями часто держали телят, ягнят. В северных губерниях, по-видимому, уже в XVIII в. полати делали высокие, на уровне высоты печи. В центральных и южных губерниях полати приподнимали над уровнем пола невысоко. Место для сна старшей супружеской пары в избе (но не стариков, место которых было на печке) специально отводилось в одном из углов дома. Это место считалось почетным.
Над лавками, вдоль всех стен устраивали полки-«полавочники, на которых хранили предметы домашнего обихода, мелкие инструменты и т. п. В стене вбивались и специальные деревянные колышки для одежды.
Хотя большинство крестьянских изб состояло всего из одной комнаты, не деленной перегородками, негласная традиция предписывала «соблюдение определенных правил размещения для членов крестьянской семьи. Та часть избы, где находилась судная лавка, всегда считалась женской половиной, и заходить туда мужчинам без особой надобности считалось нейриличным, а посторонним — тем более. В северных губерниях эта часть избы была и конструктивно изолирована от остальной избы в пятистенках («шовныш», «шовныша»18). В этой части располагались ручная мельница, посуда, утварь.
Крестьянский этикет предписывал гостю, вошедшему в избу, оставаться в половине избы у дверей, до матицы. Самовольное, без приглашения вторжение в «красную половину», где ставился стол, считалось крайне неприличным и могло быть воспринято как оскорбление. Подобные правила поведения строго соблюдались и составляли определенную часть крестьянской культуры взаимоотношений.
К жилой избе в XVIII в. обязательно пристраивались сени, хотя в крестьянском обиходе они были более известны под именем «мост». По-видимому, первоначально это действительно было небольшое пространство-перед входом, вымощенное деревянными лагами и прикрытое небольшим навесом («сенью»)19. Роль сеней в крестьянском жилище и в XVIII в. и позже была разнообразной. Это и защитный тамбур перед входом, и дополнительное жилое помещение летом, и хозяйственное помещение, где держали часть запасов продовольствия. Подобная многофункциональность свойственна разным постройкам крестьянского двора, особенно тем, которые возникли в древнейший период (изба, клеть, погреба).
Значение клети в составе крестьянских построек определялось не только ее прямым назначением — быть основным хранилищем ценностей крестьянской семьи: клети были как бы продолжением жилого помещения, хотя никогда не отапливались. Но в клетях хранили зерно, крупы, муку и многие другие запасы. Здесь же в ларях, скрынях и сундуках или просто развешанные по стенам находились запасы одежды и тканей. Нередко молодые пары даже зимой ночевали в клети, а в южнорусских губерниях долгое время держался обычай, по которому каждая невестка в большой неразделенной семье имела свою, особую клетку, где держала приданое и где обычно спала ее «малая» семья 20. Сооружение клети было под стать ее назначению: рубилась клеть из хорошего дерева и с такой же тщательностью, как изба. В клетях раньше, чем в избах, стали делать прочные полы и тщательно укреплять кровлю, чтобы предохранить имущество от мышей и лихих людей. Во многих местах клети, а позже и амбары, ставили на специальных столбах, приподняв над землей.
В XVIII в. происходит дифференциация групп построек крестьянского двора на отдельные зональные типы. В связи с этим и местоположение клетей в разных зонах обнаруживает разные тенденции. В северных русских хоромах, объединявших под одной кровлей большую часть хозяйственных построек крестьянского двора, клеть преобразуется в одну из камер такого комплекса. Но если она и не имела собственной кровли), то рубилась прочно, с полом и потолком, хотя и находилась практически внутри дома. В южнорусских губерниях клети продолжали оставаться отдельными постройками.
В составе крестьянских дворов еще с XVI—XVII вв. можно наблюдать появление специализированных построек для зерна — амбаров и житниц. По-видимому, это были однотипные сооружения, но под разными названиями, пришедшие в крестьянский быт из хозяйств феодалов, купцов — тех, у кого было что хранить в больших количествах. Но с ростом уровня крестьянского хозяйства, его внутренней специализированности появилась потребность наряду с клетью в особых помещениях для хранения зерна. Ими и стали амбары и житницы в составе крестьянских дворовых комплексов. Располагали их по-разному, но обязательно в некотором отдалении от дома, чтобы в случае пожара хлеб остался невредим. И в то же время изо всех крестьянских построек только житницы и амбары имели замки, их стремились ставить так, чтобы они были на виду, иногда в самом центре поселения. Сооружались амбары и клети из доброго леса и старательно. Внутри устраивались специальные сундуки или рундуки, сусеки для хранения зерна,, различных продуктов, ценной хозяйственной утвари.
В комплекс построек крестьянского двора входила, кроме амбаров, и житниц, еще целая группа сооружений, тесно связанных с производством основной продукции — зерна. Подобные постройки могли быть обязательными или нет в составе отдельного крестьянского двора, но их наличие при возраставшем уровне сельскохозяйственного производства стало уже необходимостью для крестьянского хозяйства. Это прежде всего овины и им подобные сооружения для сушки снопов хлеба перед молотьбой. В умеренной зоне с повышенной влажностью воздуха осенью такое приспособление при сколь-нибудь значительных размерах зерновых урожаев было необходимостью. Для полного вымолота зерна вручную из колосьев нужно было их подсушивать весьма основательно. В обычной практике ведения хозяйства молотьба растягивалась по срокам до октября — ноября включительно. Поэтому даже в »сухую осень снопы успевали «отволгнуть» в скирдах или одоньях, куда их складывали до молотьбы. В практике были известны овины нескольких типов. Самый примитивный из них «шиш» — яма, где разводился костер, над ямой устанавливали конус из жердей, который, в свою очередь, обкладывали дерном. А сверх этого дерна укладывали снопы для просушки. Такие сушильни продержались в бедняцких хозяйствах или на дальних от селения полях весь XIX в. Эффективность их была вполне достаточной для полного вымолота зерна, но они отнимали много внимания и сил, так как нужно было все время следить за огнем и снопами, чтобы не сжечь урожай.
Гораздо более распространены были специальные постройки для сушки снопов, которые в принципе повторяли устройство шишей — в нижней их части раскладывался костер или устраивали печь-каменку, а в верхней камере размещали снопы для просушки. Эти двухкамерные сушильни были гораздо более совершенными и менее опасными, так как между зоной топки и сушильней устраивали специальный пол, тщательно промазанный глиной, со специальными продухами-щелями для теплого воздуха и дыма. Снопы в таком устройстве высушивались намного лучше, в любую погоду. Овины топили обычно ночью, чтоб светлое время дня употребить на молотьбу. По устройству самих овинов этнография XIX в. знает два типа: ямные, где над землей размещался лишь сруб собственно снопосушильни, и верховые, в которых и топка (печь), и снопосушильня ставились над уровнем поверхности земли. Последние требовали больше леса на постройку и были более удобными и дорогими сооружениями. В XVIII в. стали распространяться, особенно в западных русских губерниях, «риги» — сушильни, где печь ставилась не внизу, а сбоку. Чаще их применяли в помещичьих хозяйствах, так как в такую сушильню можно было заложить большее количество снопов одновременно.
Сами овины известны в культуре русского земледелия гораздо ранее XVIII в., но чаще их можно встретить в боярских и монастырских хозяйствах. К XVIII в. овины занимают достаточно прочное место в ряду построек крестьянского двора в центральных и северных губерниях, населенных русскими крестьянами. Были они перенесены и в соответствующие климатические зоны Урала и Сибири. Встречались овины, и нередко, в южнорусских губерниях, где более поздние этнографические наблюдения фиксируют употребление овинов как ред кость.
Функционально с овинами связаны гумна, специальные площадки, вычищенные, утрамбованные, на которых молотили снопы. В XVIII в. чаще всего были уже крытые гумна. Название «гумно» было перене-сено и на постройку, хотя можно встретить выражение «гуменный сарай». В состав гумна могли входить и другие постройки, например, половни — для хранения половы, употреблявшейся на корм скоту. Все эти сооружения обычно делались облегченной конструкции плетневой или заплотной техникой.
Эта группа производственных построек тоже ставилась в известном отдалении от жилых строений, основного жилого комплекса. Главная причина такого расположения — боязнь пожаров. Овины горели сравнительно часто, и их старались поставить так, чтобы этот пожар не затронул другие важные в жизни крестьянской семьи строения.
Другая группа построек, связанных со второй важнейшей отраслью крестьянского хозяйства, скотоводством, размещалась в непосредственной близости к избе. Специальные постройки для содержания скота, возникшие очень рано, обязательной принадлежностью крестьянского хозяйства становятся не сразу и не везде в одно и то же время. Раньше всего комплекс таких построек возникал в северной зоне21, где он достаточно интенсивно обнаруживал тенденцию к формированию слитного ансамбля, объединявшего под одной обширной кровлей в разных модификациях и жилые и хозяйственные помещения. К такому объединению подталкивали севернорусских крестьян не только суровый климат, но и большие возможности крестьянских хозяйств, не знавших помещичьего произвола.
В других зонах формирование определенных комплексов крестьянских дворов затянулось на более длительный период, и лишь к концу XIX в. сложились более или менее устойчивые типы дворовой застройки.
Специальными постройками для содержания скота были мшаники, хлевы, конюшни, свинарни. Все эти постройки по древним документам известны нам задолго до XVIII в. Представляли они собой срубные, небольшой высоты сооружения, иногда (мшаники) утепленные в пазах мхом. Обычно мшаники предназначались для коров, птицы, ульев, хлевы для овец. Ставиться такие постройки могли поблизости от избы, но совсем не обязательно под одной кровлей. Нередко над хлевами и мшаниками устраивали более легкое помещение для хранения запасов корма (сенники). Для тех же целей использовали и чердак, образованный крышей отдельного хлева или мшаника. Для содержания скота использовали и обычные навесы на столбах, под которыми скот всю зиму находился практически на вольном воздухе. Такое содержание скота было обычным для южнорусских губерний, что, конечно, сказывалось на породе скота, его низкой продуктивности. Недаром знаменитые русские молочные породы скота (холмогорская и ярославская) возникли в северной зоне, где само содержание скота было более благоустроенным еще с XVII в.
К группе построек для скота нужно отнести и сараи. Так называли крытое помещение рядом с сенями дома, где содержался скот зимой. Так называли и постройки для хранения сена, ставившиеся не только возле сел и деревень, но и в полях. Сараи могли быть достаточно вместительными, и хранили в них сено, солому и другие запасы. Но возведение сараев зависело от экономических возможностей семьи, и большинству приходилось держать сено старинным и убыточным способом в стогах, ометах, где пропадала значительная часть корма (до одной четверти).
В течение всего XVIII в. в планировке русских деревень и сел происходят дальнейшие изменения. Рост численности населения, большая его плотность заставляли по иному относиться к земле, рождали более плотную, компактную застройку. С этим общим процессом, учитывая влияние и других факторов, связано и формирование определенных типов застройки крестьянского двора, точнее оформление этих типов в определенные комплексы. Известные теперь материалы и документы по истории жилища избавляют нас от нужды искать корни таких типов в традициях мифических «племенных культур»22. Причина их рождения на свет была куда более прозаической и действенной — сумма хозяйственных, климатических и социально-экономических условий жизни русского крестьянства, те условия, которые делали неизбежным прогресс, развитие сельскохозяйственного производства, и те факторы, которые этому прогрессу мешали.
Благодаря стараниям многих поколений архитекторов и искусствоведов у нас собран огромный и уникальнейший материал о богатствах архитектурного убранства русской деревни. И каждый, кто знаком с особенностями русского деревянного строительства, соприкасался с его эстетикой, невольно восхищается и отточенностью пропорций, и художественной выразительностью форм зданий в целом и отдельных их частей, и изобразительностью и красотой, а порой и сказочной причудливостью резных украшений. Но анализ массовых материалов по истории крестьянского жилища создает далеко не такую радужную картину, как она рисуется читателю по изданиям искусствоведов. Да и вправе ли мы считать те «украшения», которые были столь затейливы и столь разнообразны, которые были обязательны для каждого дома и каждого двора, областью одной лишь эстетики? Всесторонний и глубокий анализ таких украшений еще ждет своих исследователей, но достаточно взглянуть на места расположения их, чтобы понять их глубокую и органичную связь с теми верованиями крестьян в добрых и злых духов, которые менее всего были связаны с официальным православием. И в этом случае как бы ни был беден дом, но ряд его элементов должен был быть выделен «украшением».
Прежде всего так или иначе украшалось «охлупное бревно», или «князевая слега», венчающее крышу. Обычным образом таких украшений были голова коня или птицы23. Искусство резьбы бывало различным, как и его выразительность, но украшение считалось обязательным. Подобный же символ мог венчать и кровлю клети, амбара, постройки для скота.
Второй обязательной с.ферой украшений были входы в жилье (ворота, дверь). Та же традиция переносилась и на дверцы шкафчиков, крышки сундуков, ларей. Здесь узоры чаще относились к группе солярных символов, создававшихся весьма упрощенными приемами выемчатой резьбы. С появлением «косящатых» окон подобные же узоры стали переноситься и на наличники окон, а прежде того солярными знаками украшали волоковые доски, которыми задвигали волоковые окна.
Третьей областью украшений была внутренняя часть избы, где узорному орнаменту были отведены также строго определенные места, и прежде всего печь. Не всегда справедливо роспись и другие украшения печей приписываются лишь одной украинской народной традиции. Цветными глинами, охрой, мелким рельефом украшались печи и у русских, и у белорусских крестьян. И здесь преобладали солярные символы и группа мотивов, связанных с почитанием огня и солнца. Но нередки были и образы животных — коней, лебедей.
Символом коня были украшены и лавки-коники, которые отводились для сна хозяину, главе дома. Голова коней— один из излюбленных и наиболее часто встречающийся мотив в украшении полавочников, киотной скрыни (где ставились иконы). Крестьянское сознание, признавая формально христианскую церковь, продолжало доверять свою судьбу, свое здоровье и благополучие древним, но более близким и понятным покровителям из полузабытого языческого пантеона. Поэтому вряд ли мы вправе подобные украшения рассматривать для XVIII в. только как декор, как украшения крестьянского жилища, хотя искусство и мастерство, с каким они сделаны, часто заставляют восхищаться этими творениями. Внешне же, «зрелищно» дворы крестьян XVIII в. производили весьма скромное и неброское впечатление, усиливавшееся серебристо-серым отсветом срубных стен и унылостью пейзажа деревенской улицы без садов и палисадов, с редкими деревьями.
XVIII век для крестьянского жилища, учитывая специфику социального развития этого времени, стал веком завершения тех тенденций и возможностей в росте культуры, которые были заложены всеми предыдущими стадиями развития. То, что было типично и возможно для средневековой культуры, получило здесь свое наибольшее выражение в технологии крестьянского строительства, приспособленности этой технологии к локальным природным условиям, техническим и экономическим возможностям крестьянского хозяйства. В конечном итоге были отработаны некие определенные и по своему совершенные стандарты, обобщенные приемы, суммировавшие эмпирические знания крестьянства многих поколений.
Прежде всего это выразилось в выработке дворового комплекса построек крестьянского двора, удовлетворявшего его основные экономические потребности, уже зависевшие от состоятельности и экономических возможностей каждой крестьянской семьи, колебавшихся весьма значительно. К концу XVIII — первой половине XIX в. можно отнести завершение образования выделенных этнографами зональных дворовых комплексов, которые в принципе отражают однотипные группы построек и примерно одинаковый их набор, но различаются степенью объединения. На Севере они оказались собранными под одной кровлей, на юге они так и остались обособленными постройками, в центральных губерниях бытовали переходные типы. В этом процессе имело место завершение одного весьма важного явления — окончательное формальное выделение отдельного крестьянского двора в пределах общины в особую и четко ограниченную экономическую ячейку. Только уравнительные тенденции общинного существования в условиях феодально-бюрократической системы Российской империи сдерживали дальнейший логический шаг в таком развитии — дифференциацию внутри самого крестьянства. Даже самые богатые крестьянские дворы XVIII в. ставились по той же принципиальной схеме, что и другие, средние, отличаясь лишь размерами, добротностью и количеством построек.
Культура крестьянского жилища обнаруживает прямую и ясную зависимость от города, от городских образцов. Все новшества идут через город («косящатые» окна, плоские потолки и т. п.) и встречаются чаще в селениях, территориально близких к городу. Но такие влияния еще очень слабы, так как им противостоит весь уклад деревенской жизни с ее особенностями, устойчивостью не столько традиционного крестьянского быта, сколько «уравновешенностью» всего строя, всего образа жизни крестьян и в первую очередь — с экономической стабильностью их хозяйственной системы. Дело было вовсе не в том, знали или не знали чего-то крестьяне, а в том, что они могли взять для себя и осуществить в пределах своих возможностей.
1 Жилище других сословных и социальных групп рассматривается в последующих: очерках настоящего издания, посвященных культуре дворянской усадьбы и города.
2 Далеко не всякая глина годится как для гончарства, так и для строительных целей.. Хорошую глину не ленились возить и даже продавать на рынках далеко от месторождения. Крестьяне знали прекрасно и свойства различных камней, употреблявшихся ими в строительстве.
3 Сажень=2 м 13 см.
4 Раппопорт П. А. Древнерусское жилище. — Археология СССР. Свод археологических источников, вып. Е—1—32. М. — Л, 1975, с. 129.
5 Такие дополнительные приемы крепления были хорошо известны не только профессиональным плотникам, но и всем крестьянам, владевшим топором с детства. Однако трудоемкость таких приемов заставляла прибегать к ним в редких случаях» когда без этого уже нельзя было обойтись.
6 Обычная береста отличается хрупкостью, легко слоится. Чтобы увеличить ее прочность, берестяные полотна, свернутые в трубки, варили в течение нескольких суток в воде, после чего береста, становилась прочной и эластичной.
7 Изготовление драниц продержалось в быту крестьян до XX в., но на рубеже веков оно было потеснено дранкой. Это короткие деревянные дощечки, щепа, которая крепилась на крыше ряд за рядом с помощью гвоздей. Драницы же крепились с помощью «пригнетов», слег.
8 Только на первый взгляд кажется, что соломенная кровля проще в изготовлении. На самом деле прочная соломенная кровля требует большого мастерства и специальных навыков при сооружении. В качестве связующего и гидроизолирующего материала в солому или камыш в лесостепной зоне часто добавляли глину.
9 Матица — основная срединная потолочная балка.
10 Турлучные постройки имеют стены, сооруженные из плетня, одинарного или двойного, обмазанного глиняным раствором с примесью соломы, навоза или других наполнителей. По внешнему виду турлучные постройки очень похожи на каркасные или каркасносрубные, оштукатуренные глиняным раствором («мазанки»).
11П. А. Раппопорт считает, что сосуществования не было, что было вытеснение одного типа другим, но как раз последние раскопки в Киеве показали, что считавшийся земляночным древний Киев, на самом деле сочетал в своей архитектуре и землянки, и наземные, и очень высокие срубные жилища. — Раппопорт П. А. Указ. соч., с. 163; Толочко П. П. Массовая застройка Киева X—XIII вв.— В кн.: Древнерусские города. М., 1981, с. 63—94.
12 Шенников А. А. Крестьянские усадьбы XVI—XVII вв. (Верхнее Поволжье, северо-западная и северная части Европейской России).— Архитектурное наследство, № 15. М., 1963.
13 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка, т. III. М., 1955, с. 25.
14Как редчайший рудимент, такая подволока сохранилась в «рудной» (черной) избе деревни Малые Холуи Каргопольского р-на Архангельской обл. до середины нашего, XX века, что было зафиксировано Архангельской этнографической экспедицией кафедры этнографии исторического факультета МГУ под руководством автора.
15 Этот способ устройства потолка бытовал кое-где до середины XX в. в Архангельской, Новгородской обл., что зафиксировано Архангельской и Новгородской экспедициями кафедры этнографии исторического факультета МГУ под руководством автора.
16 Профессор С. А. Токарев насчитывал в лекциях до 10 различных функций русской духовой печи. В их числе лечебную, обрядовую и даже оборонительно-охранную. То, что в печи прятались от врагов, часто обыгрывается в фольклоре.
17 «Косящатое» окно, размером 60X60 или 60X70 см, крепилось в стенах с помощью «косяков» по бокам —отсюда и его название. Оконная коробка имела, кроме боковых косяков, верхний косяк и подоконник. Волоковые окна устраивались гораздо проще: между двумя бревнами прорубался проем в полбревна соответственно в нижнем и верхнем ряду. Длина волоковых окон колебалась от 1/2 до 3/4 аршина (35—47 см).
18 Бломквист Е. Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов (поселения, жилища и хозяйственные строения).— Труды Ин-та этнографии, нов. сер., т. 31. М., 1956, с. 216.
19 Раппопорт П. П. Указ. соч., с. 142; Засурцев П. И. Усадьбы и постройки древнего Новгорода. — Материалы и исследования по археологии СССР, № 123, М., 1963.
20 Бломквист Е. Э. Указ. соч., с. 189.
21 Шенников А. А. Крестьянские усадьбы XVI—XVII вв.
22 Бломквист Е. Э. Указ. соч., с. 456.
23 Маковецкий И. В. Архитектура русского народного жилища. Север и Верхнее Поволжье. М., 1968, с. 180—181.
<< Назад Вперёд>>
