2. Паровая система с трехпольным севооборотом и ее модификации в XVIII столетии
Основной культурой в XVIII столетии оставалась озимая рожь. она сохраняла ключевое значение в крестьянском хозяйстве от северных пределов распространения (Вологодская и отчасти Архангельская губ.) до южно-степных и заволжских районов (Воронежская, Оренбургская и др. губ.). Рожь, занимавшая все озимое поле и составлявшая 50% площади всех возделываемых культур, была для крестьян и в XVIII в. нужнее «на пищу всякого другого хлеба», «ржаной хлеб пред пшеничным почитают они за здоровейший»1. Рожь была «прочнее в зернах и в муке нежели пшеница», т. е. дольше не портилась в условиях бытового хранения. «Уважают еще и то, что рожь в солод годится лучше, нежели пшеница, и варение пив и квасов без ржаного солода хорошо и здорово быть не может». «На винокуренных заводах ржаной солод и ржаной хлеб за самый лучший почитается». Рожь была и самой выгодной в хозяйстве зерновой культурой. Ее отличали наиболее надежная урожайность, рациональность затрат труда по ее возделыванию. Не требуя весенне-летней прополки, рожь давала приемлемый урожай на любой земле. Поспевшая рожь, как говорили современники, была «в колосьях всякого ярового хлеба крепче», т. е. меньше всех теряла зерно на корню, и в сжатом виде. А в южных районах при мягкой зиме рожь иногда выстаивала до весны. Таким образом, господство ржи как основной зерновой культуры — итог многовекового воздействия на агрикультуру русского земледелия критерия целесообразности. Важную роль играла и яровая рожь, которая часто страховала озимый посев при гибели всходов от червя. Ярова я рожь пользовалась популярностью и как крупяная культура.
Из яровых культур аналогичное место занимал, овес, шедший «к содержанию лошадей»; он же был в крупах «лучше и прочнее всякого хлеба»2. Не менее существенны и чисто агротехнические достоинства овса. Он неприхотлив, а стало быть, растет и на плохих «безнавозных» землях, требует минимальной обработки. Почти повсеместно почву под овес пахали и боронили лишь один раз, а это — громаднейшая экономия крестьянского труда. Овес из всех яровых культур требует для посева меньше земли из-за необычайной густоты высева: он сеется по норме, вдвое и втрое большей, чем основные зерновые культуры — рожь, ячмень и пшеница. Наконец, самое главное достоинство овса — стабильность его, хотя и сравнительно невысокой, урожайности (сам-3, сам-4, сам-5). Относительную стабильность урожайности крестьянин предпочитал резким ее колебаниям, какая свойственна, например, пшенице.
Важное место в ассортименте яровых культур занимал ячмень («жито»). Эта важнейшая крупяная культура была также сравнительно неприхотлива. Ячменный солод шел на варение пива и браги. Обладая самым коротким вегетационным периодом (от 6 до 10 недель, по сравнению с 12—16 неделями яровой ржи, пшеницы), ячмень был второй (вслед за овсом) культурой со сравнительно надежной урожайностью. Зерно ячменя было крупнее пшеничного, а примол ячмень имел больше, чем у ржи. Ячмень прочно входил, таким образом, в круг минимально необходимых для крестьянина культур на громадной территории от Архангельской губ. на севере до Воронежской и Курской на юге, Урала и Оренбурга на востоке.
Современники свидетельствуют о бытовании в XVIII в. в южных районах России сорта ячменя, называемого «голым», т. е. без кожицы у зерен (голозерный) колос такого ячменя был безостый («без усов»)3.
Пахарь с сохой
Пшеница (яровая) также была одной из тех культур, которые более или менее прочно входили в круг потребностей крестьянской семьи и на севере, и на юге, и на востоке России. Однако очень небольшие размеры ее посева были, видимо, закреплены традицией: «сие обыкновение — писал П. Рычков, — есть самое древнее». В основе этого — особенности агрикультуры и агротехники пшеницы. Лишь во второй половине XVIII в. в результате народной практики был создан сорт пшеницы, более или менее адекватный природно-климатическим условиям России — «ледянка» (особый вид яровой культуры). Важнейшим достоинством «ледянки» является ее сверхранний посев, причем на землю, вспаханную и забороненную еще с осени. (К такой агротехнике в русском земледелии был приспособлен дотоле лишь мак). Ледянка «сеется весною, как скоро снег сойдет и земля несовершенно еще растает»4. Отсюда и ее наименование. В частности, в районе Каширы урожайность ее на хорошей земле достигала иногда чрезвычайного уровня (сам-8 и больше). Но что особенно важно «ледянка» могла расти на хорошей, но неунавоженной земле5. Сверхранний посев делал «ледянку» способной не заглушаться травами, меньше болеть. Главное же ее достоинство — оптимальная приспособленность к экономическим условиям трехполья. Как и любая пшеница (озимая и яровая), «ледянка» требовала хорошей вспашки земли. В общем чередовании и бешеном темпе весенних работ двойная затрата труда на подготовку земли для яровой пшеницы была часто для крестьянина просто непосильным бременем. В условиях роста эксплуатации барщинного крестьянства, вызванного развитием товарного помещичьего хозяйства во второй половине XVIII в., весенний цикл работ крестьянина был настолько напряжен, что часто ставил под угрозу воспроизводство самого крестьянского хозяйства. Единственным минимальным резервом трудовых ресурсов была осенняя послеуборочная пора, поскольку молотьба не была в большей части России сопряжена с сезонно-погодными условиями. Постепенно со второй половины XVIII в. именно этот резерв и начинает использоваться в Центральной России и на Северо-Западе для так называемой зяблевой вспашки, в частности под пшеницу-ледянку. В 60— 70-е гг. XVIII в. ее посевы отмечены в Переяславль-Залесской провинции («пшеница, называемая ледянка, красная и скороспелая»), Тульской, Тверской и др. губ.6 Однако А. Т. Болотов отмечает, что в 60-е гг. XVIII в. эта разновидность пшеницы только начинает распространяться.
В осенний резерв времени крестьянина-земледельца вторгается прежде всего помещик. И посевы пшеницы-ледянки — это прежде всего элемент зернового хозяйства помещика, как и вообще все виды пшениц. А. Т. Болотов отмечал, что в Тульской провинции крестьянские посевы пшеницы-ледянки были лишь в некоторых деревнях, да и то преимущественно у оброчных крестьян . Несмотря на это в целом появление и распространение пшеницы-ледянки было выдающимся агрикультурным достижением русского земледелия XVIII в.
Достоинства пшеницы-ледянки оттеняют недостатки озимой и яровой пшениц как очень прихотливых, капризных, «нежных», как говорили в XVIII в., хлебов. Прежде всего эти «хлеба» требовали исключительно хороших, плодородных, тучных или же добротно унавоженных земель. В условиях XVIII в., когда в Нечерноземье преобладали считавшиеся малоплодородными, минимально удобряемые земли, это создавало большие трудности и приводило в итоге к минимальным высевам, и притом главным образом яровой пшеницы, озимая не могла еще конкурировать с рожью. В черноземных краях, где уровень плодородия почв был высоким, более или менее широкому распространению как озимой, так и яровой пшеницы препятствовала слабая устойчивость тогдашних сортов этой культуры к болезням (головня, костер, так называемый «пух»), А. Т. Болотов с горечью писал в 60-х гг. XVIII в., что хорошие всходы озимой пшеницы, чаще всего благополучные до стадии колошения, «потом заглушаются пухом, костером и другими худыми травами», или «недозрев или в самый налив ложатся на землю и большая половина сопревшая с пустыми колосьями приходит»7. Практически те же причины, но прежде всего трудоемкость, обусловили слабое распространение яровой пшеницы в крестьянском хозяйстве Заволжья и Оренбургского края. Были здесь и чисто местные препятствия расширению пшеничных посевов: даже новые земли под пшеницей особенно быстро выпахивались («после 2-х или 3-х севов требует пшеница новой распашной земли»)8. Итог был один — минимальные сравнительно с товарными потенциями посевы в крестьянском хозяйстве как озимой, так и яровой пшеницы.
Встречались, однако, и редкие исключения —в районах Суздальского и Владимирского опольев, очагов древних культурных зон плодородия. Так, в 21 вотчине Спасо-Евфимьева монастыря Суздальского у. в 1761 г. посевы пшеницы составляли 15% ярового поля, а во владимирских вотчинах монастыря (с. Мордош, Коврово, Торки и Новое) в том же году — 27%. В конце XVIII в. посевные площади под пшеницей в Орловской губ., наиболее крупном районе ее производства, достигали всего 9,8% (493 99 дес.)9.
Пшеница была, таким образом, культурой, возделываемой прежде всего помещичьим хозяйством. Она имела максимально допустимый удельный вес в рамках трехпольного севооборота на огромных просторах Тульской, Орловской, Курской, Тамбовской, Пензенской, Симбирской, Воронежской и др. губ. Преимущество и здесь было за яровой пшеницей.
Среди остальных культур ярового клина необходимо упомянуть горох и гречу, также входивших почти всюду в непременный ассортимент культур крестьянского хозяйства. Посевные площади под ними достигали иногда 8% и 12% ярового поля. В крестьянском хозяйстве дорожили не только их ценнейшими качествами как продовольственных культур (греча из круп считалась лучшей и наиболее ценной), но и сравнительно нетрудоемкими процедурами их возделывания.
Наконец, обязательными для парового трехполья культурами были лен и конопля. Лен очень плохо рос на черноземе, конопля, наоборот, в Нечерноземье. Но будучи важнейшим элементом натурального крестьянского хозяйства, они, хотя и в минимальных размерах (до 2%)., сеялись в самых неблагоприятных зонах (правда, в Оренбургской губ. лен совсем не рос). Остальные яровые культуры (полба, чечевица, репа, просо, бор — разновидность проса, мак и др.) сеялись лишь по тем или иным природно-климатическим зонам в размерах, значительно уступающих всем остальным культурам.
Живучесть трехпольного севооборота опиралась прежде всего на натуральный характер крестьянского хозяйства. В XVIII в., даже во второй его половине, в условиях довольно сильного проникновения товарно-денежных отношений в деревню, натуральный характер крестьянского хозяйства все же преобладал. При сравнительном многообразии ассортимента культур, возделываемых в крестьянском хозяйстве, вовлечение в орбиту товарно-денежных отношений производства одной-двух, редко трех культур, не могло повлиять решающим образом на натуральный характер хозяйства в целом. Крестьянину почти все необходимо было иметь свое. Такова специфика феодального хозяйства, такова специфика и взращенной этим хозяйством психологии крестьянина. Трехпольный севооборот был могучим фактором реальной действительности. Новые моменты в развитии агрикультуры с трудом пробивали себе дорогу.
Передовая агрономическая мысль XVIII столетия в лице одного из виднейших деятелей, А. Т. Болотова, уже к 60-м гг. четко осознавала известный анахронизм и консерватизм трехпольного севооборота (впрочем, не только его, но и системы общинного землепользования и землеустройства). «Земли, которые крестьянин и на себя и на господина своего пашет, лежат не вместе, но в разных местах и от дворов по большей части в дальнем расположении...» Сложное переплетение, дробность помещичьего землевладения и общинного землепользования и землеустройства создавали, в частности, ситуацию, когда «ни помещику, ни крестьянину всю землю свою унавозить никак невозможно, хотя б он и довольное количество навоза имел. Унавоживаются только придворныя земди или в близости лежащия десятины, а прочия всегда без всякого унавоживания оставляются и весьма худую пользу приносят»10. Консерватизм и архаизм трехполья и дробности полей А. Т. Болотов суммировал в коротком и емком определении «черездесятинщина» (что в XIX в. стало именоваться «чересполосицей»). «Черездесятинщина» была, по мнению А. Т. Болотова, основным препятствием «малою своею землею по своему хотенью пользоваться»11.
Хотя жесткая определенность трехпольного севооборота паровой системы земледелия и в середине XVIII в. все еще имела в своей основе экономические реалии, в ее рамках в XVIII в. были возможны ограниченные, но весьма существенные сдвиги в развитии агрикультуры и агротехники. Разумеется, иного севооборота в рамках трехполья быть не могло, но выбор для той или иной культуры поля того или иного достоинства существовал вполне определенно. В 60-е гг. XVIII в. лучшие загонки ярового поля в районах южнее Тулы и Рязани отводились под пшеницу и ячмень, которые выступали в черноземных районах своеобразными конкурентами. Овес как наиболее могучая по выносливости культура сеялся на худших и посредственных землях. Для льна и конопли, если это были товарные культуры, отводились лучшие земли. Просо в черноземных регионах сеялось преимущественно на новых землях. Наряду с обычным просом в Курской, Воронежской, Оренбургской и др. губ. был широко распространен так называемый «бор», или «дикуша». Эта разновидность, известная и в Европе, отличалась способностью давать урожай сам-20, сам-30 и более при самой примитивной обработке поля и даже вовсе без нее. В Оренбургском крае в XVIII в. в агрикультуре обычного проса сохранилась интересная и, видимо, очень древняя традиция: «чтоб родное (урожайное. — Л. М.) и доброе просо иметь, то некоторые мужики так скоро, как оно всход окажет, перепахивают его сохой, токмо... оную перепашку зделать в дождливую погоду». Перепаханные таким способом всходы давали в итоге обильный урожай (рекордный — сам-60).
В ассортименте культур крестьянского хозяйства России были вместе с тем и такие, которые активно использовались в трехпольном севообороте с целью улучшения плодородия полей. Для черноземов России и отчасти для ее Центра — это гречиха, обладающая свойством очищать поля от сорняков, поскольку густая листва ветвистой гречи подавляла все вокруг. П. Рычков, обобщая наблюдения крестьянской практики, писал, что «та земля, на которой бывает греча посеена, хотя б она и плохая, по снятии ее бывает весьма мягкою и тучной, чего ради и сеют ее на старых десятинах нарочно, чтоб одобрить землю»12. А. Т. Болотов также отмечал, что в пределах Тульской провинции сеялась «гречиха на самой худой земле, что оставалась от посева овса» (который, в свою очередь, сеялся далеко не на лучших землях). В Калужской провинции греча обычно сеялась также не на очень удобренных землях13. Общеизвестно, что гречиха, будучи отменным медоносом, опыляется почти исключительно пчелами. Вследствие этого огромные ее посевы там, где мало лугов, требуют специальной организации опыления. По Рязанской провинции мы имеем прямые данные о массовом разведении в XVIII в. пчел для опыления гречи. Здесь «почти у всякого мужика по нескольку ульев пчел есть». Главный мед был гречишный: «когда гречи недород, то и пчел по здешнему местоудовольствию получить не отчего»14. Так, видимо, было и в других районах. Следовательно, в рамках консервативного трехполья культура возделывания гречи на громадных пространствах черноземного Центра России была на весьма высоком уровне, являясь вместе с тем довольно действенным средством повышения плодородия.
Посевы гороха также играли важную роль как средство восстановления плодородия. Русская земледельческая культура, видимо, чисто экспериментальным путем выявила эти особенности гороха — обогащать (как и др. бобовые) почвенный слой азотом. П. Рычков, опираясь на народную практику, писал, что «земля после гороху утучняется и бывает мягка». Больше того, на тучных землях горох «нежился» и бежал в плети, давая плохой урожай. А. Т. Болотов писал, что навоз для гороха просто вреден. Самое же интересное в наблюдениях Болотова заключается в том, что горох старались (за «вредностью») не сеять на одной и той же земле чаще одного раза в 6—10 лет15. Таким образом, создавалась ситуация, когда в рамках трехполья «гороховый клин» «кочевал» по всем полям, способствуя восстановлению плодородия.
Столь целенаправленная практика использования ценнейших свойств гороха и гречи явственно проступает даже по самым скупым сведениям о распространенности культур. В частности, в Меленковском, Ковровском, Юрьев-Польском, Переяславском, Александровском у. Владимирской губ. преобладали посевы трех культур — ржи, овса и гороха. В Гороховецком и Муромском у. кроме ржи, овса и гороха чаще всего сеялась греча. В Суздальском, Киржачском и Покровском у. той же губернии кроме ржи, овса и гороха существенное место занимали посевы ячменя. В Вязниковском у. преобладали посевы ржи, овса, ячменя и гречи, а в Шуйском — ржи, ячменя, овса и гречи16. Разумеется, ассортимент культур этих районов явно вынужден обстоятельствами: широкое распространение в яровых полях посевов гороха, а кое-где и гречи скорее всего — проявление усилий по поддержанию плодородия довольно тощих почв этого региона (исключая небольшие территории Владимирского, Юрьевского и Суздальского опольев).
В XVIII в. были уже весьма ощутимы пути развития культуры земледелия, связанные с модификацией парового трехполья. Одним из таких путей было качественное перерождение социально-экономической сущности ряда глубоко архаичных приемов земледелия, вторая жизнь которых была обусловлена серьезными изъянами жесткой и неподвижной модели парового трехполья. В этом перерождении факторы традиционной целесообразности агрикультуры натурального хозяйства обретали новую сущность факторов, порожденных стоимостным механизмом товарного производства.
Типичная архаика подсечного земледелия сохранилась в XVIII в. преимущественно в северных, изобильных лесом местностях17, причем там, где земледелие не играло сколько-нибудь значительной роли. В частности, современники писали, что в южной части Олонецкой провинции в 60-х гг. XVIII в. «жители по большей части питаются купленным хлебом». Тем не менее подсечное земледелие местами там еще сохранялось и развивалось. Виды подсеки зависели от возраста леса. Десяти—двенадцатилетний лес с кустарником давал после рубки и выжигания пашню со сравнительно коротким сроком использования и не очень высоким урожаем.. Рубка и выжигание «посредственно крупного или 50 лет стоявшего леса» давали пашню, на которой «в хорошие годы рожь в 20, а овес по два лета в 10, 12 и 15 крат» приносили урожай по сравнению с посеянным. Наконец, встречался тип лесной пашни, называемый «подстой». Для «подстоя» лет не сводили, ибо это был, как правило, двухсотлетний строевой бор. Он очищался от кустарников, а большие деревья оголялись от коры и засыхали. Земля же иногда вспахивалась, а иногда сев шел прямо по выжженной почве, на которой потом было «столько уголья, моху, хворосту и пеплу, сколько потребно к прикрытию семян. И так сеют хлеб на голую выжженную землю, и загребают семена граблями». Влаги на такой земле было достаточно от тени стоявших деревьев. Иногда при «подстое» деревья очерчивали, т. е. обрабатывали почву отрезом или чертежом. «На сей земле в хорошие годы обыкновенно родится рожь и овес по 2 лета сряду от 40 до 50 крат» по сравнению с посевом. Столь баснословная урожайность была обратно пропорциональна сроку использования такой пашни. Подсечное земледелие давало эффект лишь за счет одномоментного насыщения почвы пеплом и компонентами гниения хвороста, сучьев и т. п., сама же почва, наоборот, выгорая, становилась совершенно бесплодной. Это был крайне экстенсивный способ земледелия, сохранившийся в XVIII в. только в роли реликтового явления.
Уровень агрикультурных знаний русского крестьянства XVIII в. был в целом уже таков, что земледелец Нечерноземья не гнался за одномоментным баснословным урожаем на лесном пепелище. Четко осознавался вред почвенному слою от бурного лесного пожара. Как правило, в XVIII в. лесные росчисти освобождались от стволов и крупных сучьев. В Кашинском у. Тверской губ., например, расчистка пашни из-под леса сопровождается практическим использованием всего леса, кроме прутьев и сучьев, которые сжигали на месте. Такая практика приводила к тому, что иногда первый урожай бывал самым скромным. Больше того, нередко, обработав пашню, первый год оставляли ее пустой. Но, «чем далее пашется, тем более урожай приносит». Срок действия таких росчистей с самой высокой урожайностью 4—5 лет как минимум, а при росте интенсивности обработки — 8 лет18. В Кашинском у. однократная вспашка и боронование росчистей бывали лишь в первые два года, «но для посева третьего хлеба пашня двоится»19.
Именно здесь, на лесных росчистях, зарождалась новая для Нечерноземья плодосменная система земледелия с чередованием яровых, а иногда и озимых культур. В Калязинском у. в первый год сеяли овес. Во многих районах Нечерноземья в первый год сеяли лен, на второй —ячмень и овес, потом шла озимь, т. е. летом землю «парили». Очень важную роль для восстановления плодородия таких земель играли посевы репы20. Такая система уже в XVIII в. получила в народе свое название — «обороты», что почти не отличается от позднейшего «севооборота» — термина агрономической науки.
При первых признаках «выпашки» земли, т. е. падения урожайности, землю вновь запускали под лес. В Олонецкой провинции была практика осушения заболоченных земель. Они непрерывно использовались десять лет подряд, после чего временно запускались под сенокос. Росчисти после 8—10 лет активного и непрерывного севооборота включались в дальнейшем в трехпольный севооборот, т. е. становились полевыми землями. В том же Кашинском у. при первых признаках выпашки росчисть часто начинали удобрять, т. е. включали ее в число регулярных пашен21. Таким образом, традиционная практика краткосрочных росчистей была заменена качественно иными методами земледелия, представлявшими собой в зародыше систему плодосмена. Часто этот процесс сливается с общей тенденцией увеличения пашенных угодий, обусловленной ростом народонаселения.
Важнейшим изъяном модели парового трехполья в эпоху позднего феодализма являлось постоянное снижение плодородия регулярных пашен. Так называемая выпаханность почвы была буквально бичом для русского крестьянина. Зародившаяся в XVIII в. русская агрономическая наука видела в этом главную и чуть ли не единственную беду сельского хозяйства. Кратковременный пар лишь замедлял темпы потери плодородия, но не ликвидировал ее. «Как бы земля ни хороша была, — писал П. Рычков, — однако через десять, двадцать, а инде через 30 лет и более выпахиваясь, лишается растительной своей силы»22.
В условиях феодализма сама система земледелия представляла весьма малые возможности для добавочных вложений в землю труда и материальных затрат на ведение производства. Об этом писал В. И. Ленин: «Возьмем за данное: трехполье, посевы традиционных зерновых хлебов, навозное скотоводство, отсутствие улучшенных лугов и усовершенствованных орудий. Очевидно, что при условии неизменности этих данных пределы добавочных вложений труда и капитала в землю крайне узки»23. В сельскохозяйственной практике XVIII в. чаще всего эти вложения просто отсутствовали.
Уже во второй половине века наблюдается острая нехватка навозного удобрения. Это связано прежде всего с вовлечением в пахотный массив всевозрастающего числа земель малоплодородных или вовсе «худых», требовавших повышенных норм удобрения. Вместе с тем, как показывают отдельные исследования, около 60% земель, удобряемых навозом, получало его в половину меньше нормы24. Многие земли удобрялись нерегулярно25. А. Т. Болотов уже в 60-х г. XVIII в. писал о Каширском у., что там обычно «большая половина земель ненавозных», а навозные удобряются в 9-й и 12-й год. В связи с тем что удобрялись далеко не все пахотные земли, в XVIII в. фигурировала весьма характерная классификация пахотных земель: «навозные, добрые, средние и худые»26. К такому положению приспосабливали и высев культур. Например, овес, греча сеялись на мало или вовсе неудобряемых землях, на землях худых и «средственных».
Выпаханные земли, как правило, в конце концов забрасывались, но взамен их в пахотный массив включались новоросчистные земли. Упоминания о них в XVIII в. постоянны и повсеместны. В Галицкой провинции «для расчищения поль и лугов довольно рубят лес и кустарник; оный выжигают и сеют пшеницу, где весьма изрядно родится». Во Владимирском ополье, там, где были лесные территории, «выжигают леса и кустарники для расчищения полей»27. Такие сведения постоянно фигурируют в материалах по Новгородской, Смоленской, Московской, Ярославской, Костромской, Вологодской, Тверской, Нижегородской, Вятской, Тамбовской, Рязанской, Калужской и др. губ.
Важнейшую часть их составляют прежде всего так называемые дальние поля, иногда фигурирующие как «запольные земли» трехпольного севооборота. В Калужской провинции к ним относилась, в частности, такая земля, «которая от» поль отделена и навоз на нее возить далеко, и пашется без одобрения столько лет, доколе в силах производить хлебные произрастания. А когда урожай на ней начнет становится худ, тогда оной земли дают отдыхать до тех пор, покуда на оной вырастет небольшой лес или кустарник... Потом опять оную распахивают и почитают ее за новую землю»28. Такие земли были даже в помещичьем секторе феодального хозяйства. В конце концов они запускались, хотя по статусу, своему числились пашней. В итоге этих большей частью стихийных, но тем не менее постоянных процессов запуска одних и освоения других пашенных массивов в общей совокупности пашенных угодий существовал постоянный резерв пустующих земель в виде залежей, перелогов, незасеянных внеочередных паров и т. п. Следовательно, объективно, т.е. вне четко осознанной культурной традиции, трехпольная система земледелия сочеталась с периодическим обновлением той или иной части общего массива полевых земель29. Иначе говоря, в XVIII в., как и в более раннюю эпоху, паровая система земледелия с трехпольным севооборотом далеко не всюду была классической, т. е. замкнутой и целиком автономной, системой. На огромных просторах России она существовала во многом за счет постоянного обновления части полевых земель из резервов пашенных угодий. Лишь со второй половины XVIII в. эти резервы, дававшие серьезный импульс сохранению и повышению плодородия полевых земель, начинают исчезать. В итоге это приводит к абсолютному господству классической замкнутой системы парового трехполья, которая при отсутствии должных вложений труда и капитала ведет в конечном счете к падению плодородия земли. Вот так, например, выглядел этот процесс изменения в соотношении площади: пашенных угодий и посевных площадей по Тульской губ. 1788— 1859 гг.30.
Таблица 1
Из данных таблицы вполне очевидно, что даже к концу XVIII в.. пашенные угодья постоянно использовались едва наполовину и лишь, в 50-е гг. XIX в. посевы стали занимать всю пашню.
Вполне естественно, что процесс систематического, хотя в значительной мере стихийного, обновления части земель парового трехполья нельзя считать доказательством существования архаических пережитков переложной системы. При перелоге обязательно соотношение регулярной пашни с залежью как 1:5, но такого соотношения нигде в XVIII в. уже не было. Залежь или перелог составляли здесь; от 20% до 50% регулярной пашни. Больше того, после 4—5-летнего или 10—12-летнего отдыха переложные земли вводились в орбиту парового трехполья, а это принципиальное отличие от перелога.
Агрономическая мысль XVIII ст. пыталась обобщить практический народный опыт, предлагая так называемую 4-польную и 7-гюльную системы разделения полей. В основе их было восстановление плодородия путем продления отдыха. А. Т. Болотов писал: «Полугодовой пар, а особливо мало скотом унавоженный, мало пользы приносит, но чтоб также мало пользы происходило от трехлетнего перелога, того, кажется мне, никоим образом утвердить неможно»31. В дальнейшем предложенные в XVIII в. системы были модернизированы травосеянием.
В черноземной полосе к нарушению трехпольного севооборота, к периодическому обновлению пахотных угодий толкало бессилие крестьянина в борьбе с сорняками. Буйное плодородие чернозема и неэффективность древней традиции агрикультуры приводили к тому, что поля трехпольного севооборота весьма скоро погибали от сорняков. В конце XVIII в. современники отмечали, что «чернозем, лучшая почва... приносит с хлебом пополам дикую траву»32. Однолетний пар служил традиционным средством повышения плодородия и здесь, но функция .его была вместе с тем иной. Как правило, это было так называемое «толочное поле». «Толока» — специфический и для этой зоны весьма эффективный способ борьбы с сорняками. На поле иногда на 10—15 дней, а чаще на весь период «пара» выгоняли скот, который выедал и выбивал копытами ненужную растительность. Толока — повсеместный прием агротехники черноземья и степных районов33. Там же, где скотоводство было развито слабее, применялось выжигание полей: «часто, случается, когда вся степь весною походит как бы на великое огненное море». Сгорание верхнего слоя почвы в тучных черноземах приносило даже пользу, так как несколько умеряло бурное плодородие земли и сохраняло хлеб от полегания. Главное же состояло в очищении почвы от сорняков. Во многих районах Тамбовской губ. стерню из-под озимых специально жгли под посевы овса, ячменя, мака, гороха и проса 34.
Помимо этого существовала и широкая практика запуска выпаханных (засоренных) полей на три, «а излиществом (т. е. в слишком благоприятных условиях. — Л. М.) — на четыре года». Постоянному введению в оборот новых земель способствовало и еще одно обстоятельство — потребность в хороших сенокосах, которые бывали лишь на землях, запущенных из-под пашни35.
Таким образом, внутренние противоречия парового трехполья, его изъяны приводили к постоянной практике расчистки и распашки новых земель. В одном из самых интересных экономо-географических очерков о России XVIII столетия, помещенном в известном Словаре А.Ф. Щекатова, классификация пашенных земель дана с учетом именно этого обстоятельства: «Земля обыкновенно, а особливо в губерниях, лежащих в окружностях Москвы, делится иногда на четыре поля, т. е. на новину, озимь, яровые и перелог». Точно такую же классификацию мы находим и в более раннем источнике — путешествии Ивана Лепехина 1768— 1769 гг.: крестьяне «разделяют пашню на четыре рода, из которых первой называется новиною, другой — яровою, третий — озимовою, а четвертый— паром»36.
«Новина» была в итоге временной возможностью выйти из-под зависимости трехпольного севооборота и увеличить посев наиболее выгодных с точки зрения рынка культур. «Обыкновенно на нови сеяные хлеба» были лучшими37. В Орловской губ. это была пшеница, урожай которой достигал сам-10—1238. В черноземных районах Тульской губ. это были мак и просо (в инструкции А. Шестакову предписывалось занимать «по 9 дес. каждый год из лугов под мак и под просо»); в Курской на новине сажали арбузы, пшеницу, просо; в нечерноземной полосе новину отводили большей частью под лен39. Практиковалось это и в издавна славящейся льнами Псковской губ. Причем на новине сначала «взрезывали... луг резами и давали недели 2 на солнце выгореть, потом заборанивались опрокинутыя дернины бороною и не делая более ничего, тотчас так по дернине и сеелось, а потом заборанивалось в другой раз». Лен на новине считался лучшим40.
Борьба с сорняками и стремление сохранить «зимнюю сырость» для весенних всходов яровых культур привели к широчайшему распространению в черноземье зяблевой вспашки. В Острогожской провинции в середине века обычно «с половины сентября принимались за пахоту, заготовляли на вешнее время в другой год к посеву ярового хлеба ниву. Даже до тех пор, пока усилятся морозы»41, т. е. до ноября включительно. Зяблевая вспашка, безусловно, содействовала вымерзанию корней многих сорняков. Весной же большую часть яровых хлебов (яровую пшеницу, пшеницу-арнаутку или «горновку», овес, яровую рожь, ячмень, коноплю и др.) сеяли уже по вспаханному осенью полю и заборанивали семена, дабы всходы появились как можно раньше. От такой практики иногда страдали лишь посевы ячменя, всходы которого угнетались весенними заморозками и отставали в росте от сорняков, которые потом, в свою очередь, угнетали его, засоряя поля. Возможно, что именно по этой причине сроки сева яровых не были слишком ранними. Весной же пахали землю лишь под просо и гречиху, которые боялись весенних утренников и сеялись позднее других культур.
Чрезвычайно ранняя зяблевая вспашка и раннее созревание основных яровых культур повлекли за собой другое важное изменение в классическом паровом трехполье. Озимые культуры в этой зоне сеяли после яровых на яровом же поле, а паровое поле, наоборот, стало засеваться не озимыми, а яровыми и притом лишь следующей весной. Именно такая практика отражается в не вполне ясном на первый взгляд описании севооборота в Острогожской провинции: «в озимовом поле, где бывает рожь, сеются и другие скороспеющие хлебы, то есть яровая рожь, пшеница, ячмень, овес, и горох, а в яровом — кроме озимой ржи весь вышеписанный хлеб, к тому ж просо, греча, конопля, лен»42. Иначе говоря, традиционно считавшееся озимым паровое поле шло под «скороспеющие» яровые хлеба. И наоборот, в поле, традиционно считающемся яровым, сеялась озимая рожь. Вм.есте с тем современник отмечает, что этот кардинально иной севооборот существовал в крае наряду с традиционным.
Столь сильная модернизация парового трехполья была, видимо, итогом длительного приспособления к специфике природно-климатических условий степного черноземья, где колоссальное плодородие сочеталось со знойно-жарким, большей частью засушливым летом. В этих условиях выносливая озимая рожь успешно боролась с сорняками и использовала «зимнюю сырость», будучи посеяна не на «толочном поле», а сразу после яровых. Главный же упор в агротехнике делался на подготовке земли для яровых.
В XVIII в. осваивались устойчивые к зною сорта, в частности пшеница-арнаутка (по-российски ее звали «горновка»), любившая сухую и теплую почву. В округе Таганрога и Мариуполя в придонских степях получали сказочные урожаи пшеницы: «тридцатикратные и даже сороковые пшеничные жатвы в сих странах не суть редкость». Правда, речь идет о «новине» в первые 4—5 лет «на одном поле без унавоживания»43. Вскоре поле запускалось на 3—4 года для получения в итоге наиболее чистой «нововзрезанной пашни». Постоянный запуск земель в залежь и распашка их создавали «оборот», так сказать, параллельный паровому трехполью, хотя проявлялся он лишь частично, поскольку и эти земли подвергались периодической «толоке». Однако подобная практика, во-первых, создавала резкие диспропорции в величине озимого, ярового и «толочного» полей, во-вторых, приводила, в сущности, к «пестрополью».
Парадокс заключается в том, что залежная система земледелия и «пестрополье» более чутко, чем классическое трехполье, реагировали на запросы рынка. Именно на них наиболее успешно воздействовали стоимостные факторы товарного производства, удельный вес тех или иных культур во второй половине XVIII в. в значительной мере был обусловлен не только потребностями крестьянского хозяйства, но и запросами рынка. Типичным примером здесь могут быть данные о площадях под отдельными культурами в двух уездах Курской губ. (80-е гг. XVIII в.). Так, в Корочанском у. озимые составляли около 40%, а яровые — около 60% всего посева. Резко выделялись огромным удельном весом во всем посеве пщеница (14%), греча (14%) и конопля (7%). По другому уезду, Щигровскому, картина несколько иная. Здесь посевы пшеницы составляли всего около 3%, но посевы гречи были еще более огромными (около 31%). Также велики и посевы овса (около 26%), а рожь составляла около 36% всех посевов. Если по Корочанскому у. площадь ржи взять за единицу (иначе говоря, величину обычного ярового клина при трехполье), то пшеница составит 1/2, греча — 1/2, овес — 1/2, ячмень — 1/5, горох — 1/5, просо — 1/5, конопля — 1/3 и только лен — 1/1044. Иначе говоря, под яровыми, коноплей и льном было 2,4 единицы собственного ярового клина (если размер ярового поля считать традиционно равным ржаному полю). Сходные аномалии классического трехполья наблюдаются к концу века и в более северных районах. По ведомости 1797 г. в Брянском округе (уезде) Орловской губ. ржаное озимое поле составило 80,6% посевной площади, а все яровые — 19,4%; в Ливенском у. той же губернии ржаное поле тогда же составило 61% посевной площади и т. д.45
Такого рода процессы приводили к зарождению и бытованию «оборотов» сева, когда постепенно прояснялись оптимальные предшественники для тех или иных культур. В частности, для этой зоны в щелом характерно, что ячмень сеют после пшеницы, после ячменя— овес, после овса — гречу и только после гречи — озимую рожь. Напомним, что часто при севе озимой ржи после яровых, особенно гречи, пашню не пахали, сеяли по стерне и только потом запахивали семена, получая при этом «изрядный урожай»46.
Другая возможность вырваться из рамок парового трехполья предоставлялась в том случае, если ту или иную культуру можно было выключить из севооборота. Народная агропрактика издавна выделила такую культуру. Это была конопля, способная при соответствующих условиях расти на одном и том же поле многие годы подряд. Это свойство конопли особенно активно использовалось во второй половине XVIII в., когда получила бурное развитие парусно-полотняная промышленность. В районах, где были наиболее благоприятные условия для конопли (главным образом, северо-запад Курской, северная половина Орловской, почти вся Калужская губ. и др.), поля, ближайшие к селениям, а иногда и часть усадебной земли, отводились под конопляники.
Наконец, был еще один путь избежать узких рамок трехполья — это полный отказ от него. Однако в XVIII в. это случалось крайне редко, так как для этого необходимы были особо благоприятные условия. Речь идет о селениях, расположенных в непосредственной близости к крупным промышленным центрам, в первую очередь к Москве. «Поселяне, и особливо живущие по близости Москвы упражняются в сажании огородных овощей, так что во многих селениях почти все поля обращены в огороды»47. Во второй половине XVIII в. специализация г. Боровска и Вереи на производстве лука и чеснока захватила и пригородные селения. Наконец, огородническая специализация Ростова, Петровска и специфические условия вокруг озера Неро способствовали появлению в конпе XVIII — начале XIX в. поселений, специализирующихся на огородных культурах. Разумеется, подобных районов в ту эпоху было очень мало и их роль была ничтожна. Можно указать еще один пример отказа от трехпольного севооборота. Это район вокруг г. Мологи, где сильные разливы Волги и ее притоков привели к специализации селений лишь на яровых культурах48. Наконец, встречались и случаи отклонения от парового трехполья с тенденцией к многополью. Мы имеем в виду применение в некоторых районах (например, Дмитровский у.) нечто вроде занятого пара, посев в паровом поле репы. Это давало крестьянам возможность вносить под репу гораздо больше удобрений, чем под озимые хлеба, и тем самым достигать более высокого общего плодородия земли. В Переяславль-Залесской провинции загонки под репу пахали в июне, потом 2 недели парили, потом вносили в почву навоз, пахали второй раз, сеяли репу (семена, смешанные с песком) и боронили49. В Гжельской, Гмелинской, Гвоздинской и других волостях Бронницкого у. Московской губ. в помещичьих селениях систематически сеяли репу к<на полях и на задворках», т. е. дальних полях, а после того «на репищах сеют овес и лен». В Калужской провинции в 60-х гг. XVIII в. «репу сеяли по большей части в полях между хлебом»50. Иначе говоря, здесь было тоже нечто вроде занятого пара. Регулярно сеяли репу и в Оренбургском Заволжье. В Тверской губ. репу сеяли по «лядам», т. е. росчистям. Причем, поскольку довольно часто росчисти в первый год не засевались, то репище также играло здесь роль занятого пара. Например, в Бежецком у. в первый год сеялась репа, на второй — ячмень, па третий — озимая рожь и т. д.51
Таковы были в общих чертах довольно разнообразные агрикультурные и агротехнические явления, влекущие за собой постепенное разрушение системы парового земледелия с трехпольным севооборотом. Эти процессы были характернейшим явлением русской земледельческой культуры именно в XVIII в., особенно его второй половины. В них отразился переломный характер эпохи, когда различные модификации индивидуального опыта, обретая социальную опору в общностях разного масштаба и уровня, выступали в форме так называемых местных особенностей. Однако их социально-экономическая суть как проявлений аграрной культуры была связана не со старым традиционализмом, а с новыми факторами развития товарного производства.
Вместе с тем этот процесс был сложнейшим: новое наслаивалось на старое и, наоборот, старое, традиционалистическое, служило новому.
1Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 118—119
2Там же, с. 120—121.
3Рычков П. Письмо о земледельстве.., ч. II, с. 510—511
4Там же; ч. I, 1758, май, с. 120;
5Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 120—121.
6Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 84; 1766, ч. II, с. 139; Генеральное соображение по Тверской губернии.., с. 5, 48. « Труды ВЭО, 1766, ч. II, с. 140.
7Там же, с. 135.
8ВЭО, 1767, ч. VII, с. 121—122.
9Баранов М. А. Крестьяне монастырских вотчин накануне секуляризации. М., 1954. Рук. дисс., с. 95—98; ЦГАДА, ф. 273, on. 1, д. 19 068, л. 202—205.
10Труды ВЭО, 1766, ч. II, с. 162, 165, 167.
11Там же, с. 163, 165, 167, 168.
12Рычков П. Письмо о земледельстве.., ч. II, с. 511, 514.
13Труды ВЭО, 1766, ч. II, с. 141; 1767, ч. VII, с. 71; 1769, ч. XI, с. 87. См. также: Лепехин И. И. Дневные записки путешествия доктора и Академии паук адъюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства 1768—1769 гг ч. I. Спб., 1771, с. 141.
14Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 71.
15Рычков П. Письмо о земледельстве.., ч. II, с. 515; Труды ВЭО 1766 ч II с. 139, 140. .
1651 Топографическое описание Владимирской губернии, составленное в 1784 г Владимир, 1906, с. 26, 37, 43, 58, 65, 77, 83, 94, 101, 106.
17Труды ВЭО, 1769, ч. XIII, с. 15—16, 17—18.
18Труды ВЭО, 1774, ч. XXVI, с. 12—13; Генеральное соображение по Тверской губернии.., с. 48, 56.
19Труды ВЭО, 1774, ч. XXVI, с. 27. В некоторых районах роль таких росчистей по сравнению с полевыми землями была очень велика.
20Генеральное соображение по Тверской губернии.., с. 48, 106—157- Лепехи н И. И. Указ. соч., с. 63; Труды ВЭО, 1769, ч. XIII, с. 23.
21Труды ВЭО, 1769, ч. XIII, с. 23; 1774, ч. XXVI, с. 12—13.
22Экономический магазин, ч. XVIII, 1784, с. 37—39.
23Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 102.
24Горская Н. А., Милов Л. В. Опыт сопоставления некоторых сторон агротехнического уровня земледелия Центральной России начала XVII и второй половины XVIII в. — Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1964 г. Кишинев, 1966, с. 187—191.
250 Историческое и топографическое описание городов Московской губернии с их уездами. М., 1787, с. 190.
26Труды ВЭО, 1766, ч. II, с. 156, 334, 133; 1770, ч. XVI, с. 85.
27Труды ВЭО, 1768, ч. X, с. 83; ч. XII, с. 101.
28Труды ВЭО, 1769, ч. XI, с. 93; 1766, ч. II, с. 114—115.
29 Милов Л. В. Исследование об «Экономических примечаниях» к Генеральному межеванию (к истории русского крестьянства и сельского хозяйства второй половины XVIII в.). М., 1965, с. 160—175; Он же. О роли переложных земель в русском земледелии XVIII в. Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы,, 1961 г. Рига, 1963; Дорошенко В. В. Очерки аграрной истории Латвии в XVI в. Рига, 1960.
3065 Крутиков В, И. Об изменении размера, наделов помещичьих крестьян в 1-й пол. XIX в. — Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1969 г. Киев, 1979, с. 158—165.
31Болотов А. Т.. О разделении, полей. — Трудны ВЭО, 1771, ч. XVII; ч. XVIII.
32Труды ВЭО, 1796, ч. II, с. 254.
33Рычков П. Письмо о земледельстве.., ч. I, с. 427—428.
34Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 33; Описание Тамбовского наместничества. — В кн.: Собрание сочинений, избранных из месяцеслова, ч. VI. Спб., 1790, с. 423—439.
35Труды ВЭО, 1768, ч. VIII, с. 196; 1771, ч. XVIII, с. 89—96; Черниговского наместничества топографическое описание.., сочиненное Аф. Шафонским.., 1786 г. Киев, 1851, с. 149; Топографическое описание Харьковского наместничества. М., 1788, с. 75.
36Щекатов А. Словарь географический государства Российского, ч. V. М., 1807, . стб. 339; Лепехин И. И. Указ. соч., с. 69
37Болотов А. Т. Продолжение о разделении земли на семь полей. — Труды ВЭО, 1771, ч. XVIII, с. 80—96.
38 ГБЛ, ОР, ф. 267, д. «2716, л. И об.
39Журнал земледельцев, 1859, № 23, л. 303, 309; Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство России во второй половине XVIII в. М., 1957, с. 347; Лепехин И. И. Указ. соч., с. 63.
40Труды ВЭО, 1766, ч. II, с. 212.
41Труды ВЭО, 1768, ч. VIII, с. 182.
42Там же, с. 165.
43Труды ВЭО, 1795, с. 281.
44ЦГВИА, ф. ВУА, on. III, д. 18 800, ч. III, IV (подсчет наш. — Л. М.).
45ЦГАДА, ф. 273, on. 1, д. 19 068.
46Труды ВЭО, 1768, ч. VIII, с. 109, 141.
47Историческое и топографическое описание городов. Московской губернии с их уездами, с. 85.
48ЦГВИА, ф. ВУА, on. III, д. 19 176, л. 59.
49Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 91.
50Генеральное соображение по Тверской губернии.., с. 172; Труды ВЭО, 1769, ч. XI, с. 100.
51Рычков П. Письмо о земледельстве.., ч. II, с. 518—519; Генеральное соображение по Тверской губернии.., с. 66.
<< Назад Вперёд>>
