И. Захарин. На службе у персидского шаха274-275
Три года военной службы в мирное время, мое пребывание вначале в команде разведчиков, а затем в учебной команде дали мне теоретическую военную подготовку. Два с лишним года службы во время войны, прошедшей в усиленных боях против турок, позволили мне использовать мои теоретические знания на практике. Понятие о чести и долге перед Отечеством, дедовские заветы, казачьи традиции побуждали меня не только выполнять приказы моих командиров, но и проявлять личную инициативу в боях. За это я был награжден Георгиевскими крестами 4 степеней и званием подхорунжего. Мое назначение вызвало безобидную зависть среди младших офицеров полка, которые шутя говорили мне, что готовы променять их чины на мое звание.
Приближается 3 ноября 1916 года, день отъезда в Тегеран. Тяжело было мне расстаться с боевым товарищем, моим конем, приведенным из дому, много раз «носившим меня в огонь и из огня». Щемило сердце при прощании с ним. Поласкав по шее и дав ему кусочек сахару, я поцеловал его в лысину. Отъезжавших нас было 12 человек. При собравшихся офицерах полка полковой командир сказал нам напутственное слово, призывая нас служить и дальше так же, как служили раньше Родине и царю-батюшке. В Тегеран мы прибыли через две недели. Там мы явились в штаб бригады и представились полковнику Филимонову, который сообщил нам, что мы остаемся в Тегеране на 3 месяца, чтобы ознакомиться с персидским языком. К нам был прикомандирован персидский офицер Кулам Али Бек, говорящий по-русски. В течение 3 месяцев мы собирались в помещении при штабе для изучения языка и усердно зубрили его дома. По окончании этого срока нас распределили по отрядам. Мы — инструкторы — представляли три рода оружия: кавалерию, пехоту и артиллерию. Я попал в Ардебильский отряд. Необходимо заметить, что бригада называлась казачьей и персы, служившие в ней, одеты были в форму кубанских казаков, чем они очень гордились. Начальником отряда был назначен капитан Добромыслов, его помощником — поручик Гедеонов, младшими инструкторами: кавалерийским — я, подхорунжий Захарин, пехотным — урядник Симоненко, пластун. В Ардебиль отправился я вместе с моими начальниками, которые решили проехать Каспийским морем через Баку к себе домой, приказав мне ехать из Баку в Ардебиль. Я тоже совершил короткий визит в родную Николаевскую станицу. Вернулся оттуда с женой и двумя моими детьми. Из Баку мы все прибыли через неделю на место службы. Там с большими трудностями пришлось разрешить квартирный вопрос из-за мусульманских обычаев обитателей, изолирующих своих женщин. Дома в Ардебиле с плоскими крышами, обнесены стенами высотой приблизительно в 3 метра, с наглухо закрытыми воротами. Снятая мною квартира была примитивна: она имела стены, в середине комнаты, служившей кухней, была яма объемом в кубический метр, а в потолке отверстие. Яма служила печкой, а отверстие в потолке предназначалось для эвакуации дыма. Яма нагревалась дровами или же кизяком. В ней персы пекли их «лавай» (лепешки). Тяжело было моей жене, привыкшей к зажиточной кубанской жизни, очутиться в первобытных условиях. Пришлось мне в свободное от занятий время обустраивать квартиру: соорудить из кирпича печку для приготовления пиіци и даже голландскую — для отопления.
По прибытии в Ардебиль приступлено было к деловой жизни — формированию отряда. Начальство дало объявление в газетах и расклеило афиши о том, что принимаются молодые люди в Ардебильский отряд персидской армии, в кавалерию и пехоту. Стали поступать добровольцы: в кавалерию шли главным образом сыновья богатых ханов, в пехоту — бедные. Для кавалеристов выдавались черкеска, бешмет, брюки, сапоги и белье. Они должны были приобрести за свой счет коня, седло, шашку, кинжал и папаху. Месячное жалованье рядового кавалериста было 12 туманов (приблизительно 24 рубля). Пехотинцы получали шинель, куртку, брюки, рубашки, сапоги и белье, месячное жалованье их было 7 туманов. Персы очень любили форму кубанских казаков. Она была введена во всей Персидской казачьей дивизии. Офицеры и казаки (персидские) украшали свои шашки, кинжалы и газыри серебром и даже золотом (сыновья ханов). К концу марта 1917 года в кавалерии нашего отряда было 150 казаков, а в пехоте 180. К этому времени был назначен командный состав отряда из персидских офицеров. Командир отряда — генерал Гусейн Мамед-Хан, младшие офицеры: Гусейн-Али-Хан, говоривший по-русски и служивший переводчиком, Рагим-Мамед-Али, Риза-Хан и др. Начались строевые и словесные занятия, а таюке гимнастика по методу, применявшемуся в Русской армии. Кавалерия обучалась по уставу русских казачьих войск: построение, стрельба, рубка лозы и чучел, уколы, взятие препятствий, джигитовка, атака лавой и т. д. Работали мы не покладая рук. Отдыхали только вечерами, собираясь вместе и отводя душу в беседе с воспоминаниями о привольной жизни на Кубани. Персы воспринимали неплохо нашу выучку. К апрелю состав частей значительно увеличился: в кавалерии насчитывалось 250 бойцов (2 сотни), в пехоте — 300 (2 роты), в артиллерии 30 человек (1 батарея в 3 пушки), в пулеметной команде — 20 человек (4 пулемета), в хоре трубачей — 20 музыкантов. Персидский командный состав — 12 офицеров.
В конце апреля или в начале мая я был командирован в отряд, стоявший в городе Реште в Гелянских лесах. Ардебиль расположен в гористой местности поблизости горы Хапин-Чапик. На юго-запад от него находится город Табриз, главный город персидского Азербайджана, населенного курдами. В настоящее время упоминается этот город в связи с борьбой курдов с персами. Борьба эта — явление не новое.
В то время противоперсидское движение возглавляли 3 брата: Кулям-Али, Гусейн-Мамед-Али и Рагим-Али. Они имели отряд, исчислявшийся приблизительно в 3000 всадников, носивших прозвище «шахсевени». Действовали они разрозненными разбойничьими шайками, ведя нападения на персидские деревни и забирая хлеб, скот и молодое поколение. Отряду нашему пришлось с ними бороться. Жалобы жителей деревень губернатору Ардебиля побудили последнего приказать начальнику отряда дать отпор шахсевени. От русского начальника отряда капитана Добромыслова я получил приказание выступить с 2 сотнями кавалерии, ротой пехоты, с 2 пулеметами и 2 орудиями в деревни Гурдагу и Каранк для защиты их от нападения. Необходимо заметить, что вооружение отряда было далеко не на высоте. Деревни были расположены у подножия горы. По прошествии первой ночи без приключений, на другой день я вместе с персидским офицером объехал местность с целью ознакомления. По нашему указанию на окраинах деревень были расставлены заставы, пушки и пулеметы.
В одиннадцать часов конные шахсевени начали спускаться с гор. Артиллеристам был дан приказ открыть по ним шрапнельный огонь. Разрывы перед фронтом наступавших заставили их свернуть в сторону и наткнуться на пулеметы нашей заставы. Продолжая уходить во взятом направлении, они встретили заставу, расположенную в другом месте на кургане. Там завязался настоящий бой, в котором был убит офицер, начальник заставы. Казаки обратились в бегство, крича как дети. Заметив это, я поскакал навстречу беглецам, угрожая им револьвером. Мне удалось повернуть их обратно и отбить атаку. Через две недели отряд наш вернулся в Ардебиль. Успешно законченная операция была отмечена пиром, устроенным командиром сотни, с национальными персидскими яствами.
В ноябре 1917 года произошла перемена в составе русского командного персонала: капитан Добромыслов по болезни был заменен есаулом Ходалицким, прибывшим из Табризского отряда.
В августе 1917 года есаул Ходалицкий отправил меня со взводом казаков в город Сераб. Между Серабом и Ардебилем пролегает горный хребет, в котором кишели шахсевени. Утром в день выступления взвода я проверил его состояние: вооружение, вьючных животных (ослов), запасы провианта и патронов, — и после этого взвод тронулся, следуя по тропе к перевалу. Вечером мы прибыли в деревню Ныр, где расположились на ночлег, приняв необходимые меры предосторожности и предупредив казаков быть наготове. Персидский офицер и я поместились в одной комнате. К нам пришел местный мулла. Расположившись по-мусульмански на полу, он в беседе с нами начал задавать такие вопросы: куда мы направляемся, сколько нас. Услышав это, я сказал офицеру, чтобы он приказал гостю немедленно удалиться. Утром, выступив из Ныра, в 2—3 верстах от него мы заметили несколько групп всадников, скачущих пересекая нам путь и стреляющих в воздух. Достигаем перевала. С высоты осматриваем местность, всадников не видно. В стороне видим хлев. Я скачу туда и нахожу там лошадей без всадников. У меня мелькнула мысль, что всадники, спешившись, спрятались за глыбами камней, мимо которых мы должны проходить. Приказываю казакам быть наготове, но не стрелять. Внимательно осматривая через бинокль подозрительные места, я замечаю головы, выныривающие временами из-за камней. При спуске с перевала высланы были два дозорных казака. На них-то и напали шахсевени. Офицер и я увидели, как они отнимали винтовки у дозорных. Обнажив шашку и крикнув «За мной!», я поскакал защищать их. Нападавшие бросились бежать на ближайший курган и, достигнув его вершины, начали кричать: «Кальма, капаеглы урлам (Не подходи, убьем)!» Я направляю своего коня на курган и, приблизившись к шахсевени, рублю их головы. Их было пять. Один из казаков гнался по пшенице за шестым. Убегавший приостановился, готовясь стрелять в преследовавшего казака, но не успел — посланная мною винтовочная пуля сразила его. То был мулла, сделавший нам визит накануне. После этой стычки к нам подбежали персы верблюжьего каравана, ограбленные перед этим бандитами, с которыми мы сразились. Бросившись ко мне, они начали целовать мои ноги и поводья. В этой схватке мы захватили 3 пленных, 15 винтовок и 5 лошадей. Верблюжий караван под нашей охраной прибыл в Сераб. Там я сдал пленных, отбитое оружие и лошадей губернатору, выдавшему мне удостоверение с занесенными в него свидетельскими показаниями людей каравана. Из Сераба мы, забрав больных казаков, вернулись тем же путем, с остановкой на ночлег в том же селе Ныр. По выходе из Ныра перед нами предстала прежняя картина: гарцующие всадники, стреляющие в воздух, но не осмелившиеся напасть на нас.
В конце июля 1918 года отряд получает приказ из штаба дивизии о переводе его в Гелян. Там не давал покоя крупный отряд шахсевени, руководимый шефом по имени Кучик-хан. Отряд выступает с семьями командного персонала. Для этой цели были реквизированы вьючные животные: 100 верблюдов и 50 ослов, к двуколкам были приданы фаэтоны для женщин и детей и взята необходимая прислуга. В городе появились слухи о новом нападении шахсевени.
Настал день выступления. Громоздкий отряд растянулся по шоссейной дороге на Астару. Шел он с необходимыми мерами предосторожности, выслав вперед взвод казаков-разведчиков. Шоссейная дорога шла по насыпи. Около деревни Каракирах по отряду с двух сторон был открыт ружейный огонь. Стали падать убитые верблюды и ослы. Я приказал вожатым верблюдов свести их с насыпи, а пехоте открыть огонь по противнику. Высадив жену с грудным ребенком из экипажа, я спустил ее в канаву у подножия насыпи, сказав ей, чтобы она легла. Двое других моих детей ехали сзади с женой доктора. Я бросился к ним. Кучер их экипажа сбежал. Доведя экипаж до места, где находилась жена, я уложил в канаву детей и жену доктора. После этого я поскакал навстречу командиру. Взволнованный моим сообщением, он приказал мне взять конных казаков и выбить противника из деревни, занятой им. Двумя сотнями всадников я атаковал деревню и выгнал оттуда шахсевени. В нее вошел наш отряд полностью вместе с обозом. Эта встреча с шахсевени обошлась нам дорого: было убито 5 казаков, 1 женщина, 3 детей, ранено 10 казаков, две женщины сошли с ума, я и жена лишились сына, грудного ребенка, из вьючных животных погибло 20 верблюдов и 10 ослов.
Наконец, после еще ряда встреч и незначительных стычек с шахсевени мы прибыли в Астару, пограничный город с Россией. Там встретили мы представителей новой власти на нашей родине — большевиков, шнырявших между нашими казаками. Соседство это не предвещало ничего хорошего. Начальство реквизировало 5 шхун. Погрузив на них больных, раненых, женщин, детей, имущество отряда и 20 вооруженных казаков, под моим командованием, Каспийским морем, под парусами мы поплыли в Энзели, отряд же походным порядком направился в Решт.
Прибывший из Решта есаул Ходалицкий телеграфировал в штаб дивизии, который уладил дело. Мы выгрузились и присоединились к нашему отряду в Реште, где находился, помимо него, казачий отряд под командованием ротмистра Булацеля.
Из Решта отряд совершил экспедицию в горы против шахсевени Кучик-хана, гелянского вождя. Экспедиция, сопряженная с большими трудностями, увенчалась успехом: мы захватили там 3 пленных, 5 лошадей и 15 винтовок. Преследуемый нами Кучик-хан бежал в Исвагань. За эту экспедицию я был награжден серебряной медалью Персидского Шаха. После этого отряд вернулся в Ардебиль. В 1919 году он два раза выступал против шахсевени.
Однажды я был командирован со взводом казаков в Табриз, за деньгами для отряда. Там я представился генералу Реза-Хану, ставшему потом шахом Пехлеви.
В мае 1920 года отряд наш получил приказ о переводе его в Тегеран. В столице Персии было неспокойно. По прибытии туда через две недели отряд выступил в район города Решта для борьбы с большевиками, вступившими на персидскую территорию. Командовал экспедицией поручик Гедеонов, есаул Ходалицкий и я оставались в Тегеране. Большевики были выбиты с персидской земли. В боях против них погиб поручик Гедеонов.
Захват власти большевиками в нашей стране положил конец русскому руководству в персидской армии. Российской разрухой воспользовались англичане. Слабая персидская государственная власть подпала под английское влияние. Англичане потребовали увольнения русских кадров из персидской армии, шах подчинился. Начальник дивизии, полковник Старосельский, получил приказ о передаче командования персидским офицерам. 20 декабря 1920 года нам — русским — было предложено выехать в страны по выбору каждого за счет английского правительства.
На этом закончилась моя военная служба, длившаяся 9 лет: 5 лет Русскому царю и 4 года Персидскому шаху. Конец ее не был тот, о котором я мечтал. Хотелось мне после 6.5 лет жизни в боевой обстановке вернуться в родную Николаевскую станицу и иметь от станичников то внимание, которое, по казачьей традиции, они оказывали ветеранам и, в особенности, георгиевским кавалерам. Но, увы, станица находилась в руках преступной власти, подчиниться которой я не мог. Я предпочел жизнь на чужбине, полную неизвестности, возвращению на родную Кубань с риском жить в рабских условиях.
274 Захарин Иосиф (Исидор) Евстафьевич, р. в 1889 г. Подхорунжий Кубанского казачьего войска. С 1916 г., в мае 1920 г. в Персидской казачьей дивизии. В эмиграции во Франции. Умер 27 декабря 1982 г. в Сент-Женевьев-де-Буа (Франция).
275 Впервые опубликовано: Часовой. Январь 1981. N9 629.
<< Назад Вперёд>>
