Морские сражения русского флота: Воспоминания, дневники, письма

Ее Императорское Величество, желая, по возможности, усилить военные действия против турок для скорейшего окончания войны, вознамерились послать военный флот в Архипелаг и Левант. Цель экспедиции заключалась в том, чтоб произвесть диверсию в этих местах и беспокоить турок в той части их владений, где они менее всего могли опасаться нападения по причине затруднений, с какими должно быть сопряжено отправление вооруженной силы от самых крайних пределов Балтики в моря, столь отдаленные. Не смотря на это, Ее Величество, по сношении с различными европейскими державами (из коих некоторые благоприятствовали этому предприятию, а другие смотрели на него с завистью), повелела вооружить нижеследующее число линейных кораблей, фрегатов, транспортов и мелких военных судов и снабдить их всем необходимым для плавания и предстоявшей им службы. Главное начальство поручено адмиралу Спиридову.

Список судов флота: линейные корабли — «Трех иерархов» (командор Грейг), «Святослав» (командор Барж), «Святой Януарий» (капитан Борисов), «Европа» (капитан Корсаков), «Трех святителей» (капитан Роксбург), «Северный орел» (капитан Клокачев), «Евстафий» [Под флагом адмирала Спиридова] (капитан Круз); фрегат «Надежда Благополучия» (капитан Аничков); бомбардирское судно «Гром» (капитан-лейтенант Перепечин); военные транспорты—«Соломбала» [ В журнале адмирала Спиридова все эти суда названы пинками о 12 пушках; именй «Сатурна» вовсе нет; но показаны два гальота о 12 пушках: «Кронштадт» и «Кронверк», и три бота, каждый о 12 фальконетах.] (капитан-лейтенант Мистров), «Лапоминка» (капитан-лейтенант Извеков), «Сатурн» (капитан-лейтенант Лупандин), «Венера» (капитан-лейтенант Поповкин); мелкие суда [пакетботы о 12 пушках] — «Летучий» (лейтенант Ростиславский), «Почтальон» (лейтенант Еропкин).

Когда флот был вооружен и совершенно готов к отплытию, Ее Величество[Екатерина II], во внимание к тому, что экспедиция эта была первая, посылаемая в столь отдаленные страны и в таком роде, всемилостивейше удостоила флот своим посещением 17 июля 1769 года, за день до отплытия его из Кронштадта. По прибытии на корабль «Евстафий», на котором адмирал Спиридов имел свой флаг, она возложила на него орден Святого Александра Невского, произвела капитанов Грейга и Баржа в капитан-командоры и приказала выдать всем чинам флота четырехмесячное жалованье не в зачет, а потом повелела флоту отправиться в море.

На следующий день, 18 июля, рано утром весь флот снялся с якоря с Кронштадтского рейда и пошел к Красной горке, где бросил якорь, чтобы принять сухопутные войска и артиллерию, которые были с этого места в тот же самый день перевезены на суда; но так как адмирал задержан был в Кронштадте, для получения окончательных инструкций, то в ожидании его флот оставался на якоре до 23-го числа.

26 июля весь флот снялся с якоря от Красной горки, при попутном ветре, кроме «Святослава», тендер которого стал на мель, и он остался, чтобы снять его.

Весь флот (за исключением «Святослава») плыл по Финскому заливу с попутным ветром и без всякого замечательного происшествия прибыл 31-го того же месяца на вид острова Гогланда, где держался под парусами в ожидании эскадры вице-адмирала Андерсона, с которой должно было принять некоторые потребности и людей для укомплектования флота.
6 августа «Святослав» соединился с флотом.

9-го числа нашли повреждение в фок-мачте корабля «Евстафий», и потому ему приказано идти в Ревель для перемены ее. Адмирал пересел на корабль «Трех святителей».

10- го числа «Святослав» сделал сигнал, что терпит бедствие, и спустился в Ревель.

12-го числа эскадра вице-адмирала Андерсона, состоявшая из четырех кораблей («Екатерина», «Кириан», «Архангельск» и «Азия»), соединилась с флотом, и тогда все вместе отправились в Копенгаген, куда прибыли без особенных происшествий 30-го того же месяца, и стали на якоре на рейде, на котором нашли восемь датских линейных кораблей и два фрегата...

Тут стояли также на якоре два русских линейных корабля («Ростислав» и «Всеволод»), недавно прибывшие из Архангельска, и две пинки («Наргин» и «Гогланд»).

1 сентября корабль «Евстафий», переменив фок-мачту в Ревеле, соединился с флотом.

3 сентября контр-адмирал Елманов поднял флаг свой на корабле «Северный Орел». Он был в эскадре вице-адмирала Андерсона, но получил теперь предписание быть во флоте адмирала Спиридова и участвовать, под его начальством, в этой экспедиции.

6 сентября контр-адмирал Елманов, капитан-командор Грейг и большая часть капитанов флота были представлены Датскому Королю и Королеве русским министром Г. Философовым. Они были милостиво приняты и приглашены к обеду ко двору.

Во время пребывания флота в Копенгагене от Датского двора было оказано всевозможное содействие для наливания водою и всех других надобностей флота. Все внимание было оказано также и от Датского контр-адмирала, командовавшего судами на рейде. Этим содействием налитие водою произведено весьма скоро.

Увидя из донесений, полученных на корабле «Евстафий», что «Святослав» требовал некоторых весьма важных исправлений, которые могут задержать его долго в Ревеле, адмирал Спиридов приказал одному из прибывших из Архангельска кораблей, «Ростиславу», соединиться с флотом, снабдив его в то же время провизиею и запасами.

8 сентября адмирал снова перенес флаг свой на корабль «Евстафий», и 10-го числа, когда флот был совершенно готов к походу, снялись с якоря с Копенгагенского рейда и отправились по назначению; 12-го прошли Гельсингер, а 16-го ночью, выходя из Категата при крепком восточном ветре, военный транспорт «Лапоминка» сел на мель на Скагенский мыс и совершенно разбился; но вся команда и часть провизии и запасов была спасена и впоследствии перевезена на датское купеческое судно, зафрахтованное для этой цели и посланное к флоту, к которому оно прибыло в следующем году в Средиземное море. Все остальные суда флота благополучно, хотя большею частью поодиночке, вышли из Балтийского моря и плыли к мысу Фламборг-гед, первому рандеву, назначенному адмиралом, чтобы взять там лоцманов для проводки по Английскому каналу.

20 -го того же месяца весь флот собрался на высоте Фламборогеда, за исключением «Ростислава», «Летучего», «Венеры» и «Соломбалы». Адмирал с флотом подошел к берегу и сигналом требовал лоцманов, нанятых уже прежде и долженствовавших явиться на флот, как скоро его завидят; но по ошибке в их инструкции все эти лоцмана были в Гулле и прибыли на флот не прежде 23-го, а 24-го флот, за исключением упомянутых выше судов, вошел в реку Гомберг... и стал на якорь. Бомбардирское судно, сломавшее топ-грот-мачты на переходе Немецким морем, вошло в Гулль, для исправления, а остальные суда флота остались на рейде Гримсби для пополнения пресной воды. 4 октября корабль «Трех Святителей», при крепком восточном ветре, Ударился о песчаную мель и получил некоторое повреждение: у него преломился бимс опердека над головою руля, от ударов румпеля, и несколько тонких обшивных досок, заменивших в то время медную обшивку, было оторвано.

9 октября бомбардирское судно, переменив грот-мачту, пришло из Гулля и соединилось с флотом.

10-го числа утром адмирал Спиридов, на корабле «Евстафий», контр-адмирал Елманов на «Северном Орле», вместе с фрегатом «Надежда Благополучия» и бомбардирским судном, снялись с якоря и отправились по назначению, оставя капитан-командора Грейга с приказанием исправить повреждения корабля «Трех Святителей», и когда это будет окончено, идти вместе с этим кораблем и конвоировать его, на случай какого-нибудь бедствия во время перехода. Также приказано остальным судам флота, т. е. «Януарию», «Европе», «Почтальону» и «Сатурну», как скоро будут готовы, идти отдельно и со всевозможною поспешностью к ближайшему рандеву, в Гибралтар.

Адмирал, вместе с судами, при нем находившимися, без всякого замечательного происшествия прошел Британский канал и вышел в Атлантический океан, где, во время крепкого ветра от зюйд-вест, все суда разлучились. Адмирал один на корабле «Евстафий» пошел прямо в порт Магон, куда прибыл 18 ноября. «Северный Орел» был принужден воротиться в Портсмут с большими повреждениями и имея 8 футов воды в трюме. В Портсмуте, по осмотре корабля, он найден неблагонадежным для дальнейшего плавапия. Фрегат «Надежда Благополучия» прибыл без повреждения в Гибралтар 12 ноября.

По окончании исправлений на корабле «Трех Святителей», налитом водою, и по окончании поправок на других судах, отряд, под начальством капитан-командора Грейга, снялся с якоря 26 октября и отправился в море. 12 ноября капитан-командор Грейг, со своим кораблем «Трех Иерархов» и с кораблями «Трех Святителей» и «Януарий», прибыл благополучно в Гибралтар (где назначен был рандеву), не разлучившись во время плавания. Там они нашли английский корабль и три фрегата под начальством командира Проби, которому капитан-командор Грейг салютовал 13-ю пушечными выстрелами, на что было ответствовано тем же числом. Бросив якорь на Гибралтарском рейде, капитан-командор Грейг салютовал крепости также 13-ю выстрелами, на что получил с салютной батареи равный ответ. На рейде стоял фрегат «Надежда Благополучия» и военные транспорты: «Соломбала» и «Венера». Во время пребывания на рейде русским судам было оказано всевозможное внимание генералом Бойдом, губернатором Гибралтара, и командиром Проби: при содействии последнего они налились водою и запаслись провизиею и нужными материалами. 18 ноября капитан-командор Грейг получил, через английское купеческое судно, письмо от адмирала Спиридова с известием, что адмирал, минуя Гибралтар, уже прошел прямо в порт Магон. Вследствие того, 19-го числа утром капитан-командор, со всеми русскими военными судами и транспортами, снялся с якоря и отсалютовал крепости и английскому командору, и получив ответ на салюты, как и прежде, вышел из залива и направился в порт Магон, куда прибыл благополучно 4 декабря со своим кораблем и кораблем «Трех Святителей» и соединился с адмиралом. 5-го числа пришел военный транспорт «Соломбала», а 8-го числа корабль «Януарий», фрегат «Надежда Благополучия» и «Летучий».

11-го числа прибыл шлюп[пакетбот] «Почтальон», а 12-го военный транспорт[пинк] «Сатурн», которые оба пришли в Гибралтар 27 ноября, а оттуда вышли 2 декабря.

В порте Магон собралось к этому времени 9 наших судов: «Евстафий», «Трех Иерархов», «Трех Святителей», «Януарий», фрегат «Надежда Благополучия», шлюпы... «Летучий» и «Почтальон» и военные транспорты «Сатурн» и «Соломбала», которые одни только и пришли на этот рандеву. Транспорт «Лапоминка» разбился, а корабль «Северный орел», по осмотру в Портсмуте, оказался неблагонадежным. Плавание корабля «Ростислав» и транспорта «Венера» будет описано впоследствии, когда они соединятся с флотом в Архипелаге.

Зная, что греки, столько веков уже угнетаемые турками, жаждут освобождения из-под несносного для них ига, государыня императрица решилась доставить им средства освободиться от своих притеснителей. Такое предприятие обещало наиболее успеха в Морее, где греческое население было несравненно многочисленнее турецкого и где турки, давно отвыкшие от войны, утопали в неге и разврате. С этою целью ее величество, еще до отправления настоящей экспедиции, тайным образом повелела генералу графу Алексею Григорьевичу Орлову находившемуся в Италии, при начале войны, с братом своим Федором Григорьевичем Орловым, стараться, через посланных туда доверенных людей, узнать настоящее расположение греков в Морее, и также предложить славянам и албанцам, обитающим на берегах Адриатического моря, присоединиться к восстанию, так как естественное расположение этих поколений к грабежу и военным набегам легко могло склонить их к тому. В то же время ее величество назначила графа Орлова главнокомандующим всей экспедицией на море и на сухой нута, с полною и неограниченною властью, как найдет за лучшее и как потребуют обстоятельства.

Граф Орлов немедленно приступил к исполнению этого поручения. Он нашел греков повсюду готовых к восстанию и жаждавших воспользоваться случаем, который представлялся им для освобождения. Духовенство их напоминало о давнишних предвещаниях, с целью убедить, что падение турецкого владычества близко и что пришло наконец время их свободы. Великие и могущественные братья их по вере прибыла теперь на помощь из дальних стран, ведомые рукою провидения, для восстановления их независимости. Если б можно было русскому флоту прийти несколькими месяцами ранее, пока это всеобщее одушевление народа еще было в полной силе, турки же малочисленны и рассеяны, то весьма вероятно, что вся Морея в короткое время была бы очищена от турок и осталась в полной власти греков. Граф Орлов так твердо был убежден в этом, что отправил генерала Дарагана в Гибралтар, а брата своего, графа Федора Григорьевича, в порт Магон, чтобы поторопить прибытие флота. Сам он, не имея возможности отлучиться из Тосканы, средоточия его тайных сношений, до совершенной готовности отплыть в Морею, приказал послать тотчас по прибытии флота небольшой отряд из порта Магон в Ливорно, чтобы принять его и доставить к месту соединения в Морее.

Вследствие того, 9 января капитан-командор Грейг на корабле «Трех Иерархов», с фрегатом [19 января фрегат «Надежда» велено надкилевать кораблем (в аорте Магон), а пинки и пакетботы фрегатами.] «Надежда» и шлюпом [Пакетбот «Почтальон», а в другом месте журнала адмирала Спиридова — фрегат.].

«Почтальон», был отправлен из порта Магон в Ливорно; но на переходе туда отряд был застигнут крепким противным штормом, и суда разлучились, а фрегат «Надежда», потеряв грот-стеньгу и имея некоторые другие повреждения, должен был возвратиться в порт Магон: потому-то отряд соединился весь в Ливорно не ранее 6 февраля.

Между тем флот, остававшийся в порте Магон, под начальством адмирала Спиридова, и состоявший из кораблей «Евстафий», «Януарий», «Трех Святителей», военного транспорта «Соломбала» и шлюпа «Летучий», будучи снабжен всем для дальнейшего похода, поступил под паруса 23 января, при попутном ветре. Он оставил только военный транспорт «Сатурн» для доставления на флот выздоравливающих. 4-го февраля флот прибыл на вид острова Мальта. Адмирал послал письмо к маркизу Кавалькадо, русскому министру в этом месте, извещая его об отплытии флота к берегам Морей и прося, чтобы другие суда его эскадры, могущие прийти в Мальту, были немедленно направлены к рандеву, назначенному адмиралом.

Известия, получаемые из Греции, указали между тем графу Орлову пункт, на котором было выгоднее прежде всего обратить свои усилия. Гористый полуостров, составляющий южную часть древнего Лакедемона, ныне называемый Майна (от чего и жители его называются майнотами), обитаем народом, отличающимся, между всеми греческими племенами, особенною отвагою. Существуя главнейше грабежом и разбоем, они никогда ни признавали над собою владычества турок. Из неприступных своих ущелий, безопасного убежища от всяких преследований, делали они набеги на равнины, похищали скот и съестные припасы, которыми питались на бесплодных своих скалах. Такой народ казался графу Орлову хорошим орудием для совершения его плана, и он решился одним своим появлением поднять майнотов против турок, уже знавших и страшившихся их воинственного духа. С этою целью общим рандеву для флота назначен был порт Витило[Витулло], куда адмирал Спиридов а прибыл из Мальты 18 февраля, подойдя на переход к острову Стафадия, за лоцманами.

Майноты были в восхищении от прибытия флота. Они салютовали русскому флагу из нескольких небольших, старых орудий, поставленных на степах монастыря. По ответу адмирала 9-ю выстрелами на этот салют, они, в доказательство своей радости, целый день стреляли из ружей и пистолетов. В порте Витило стояло купеческое судно под венецианским флагом, капитан которого был из славян. Граф Орлов нанял его в русскую службу и отправил в Витило, в ожидании прибытия флота. На нем было 20 пушек, и оно также салютовало адмиральскому флагу, по приходе его. Адмирал произвел капитана этого судна, по имени Палекутий, в лейтенанты, а судно, названное «Святым Николаем», на другой день подняло русский флаг.

19-го числа леса и материалы, бывшие на каждом из линейных кораблей для построения полугалеры, свезены на берег, и 23-го все три галеры были построены, оконопачены и спущены на воду. Галера корабля «Евстафия» названа «Касатка», и командиром ее назначен г. Кумман [Вероятно, Кумани, потому что хотя в Жур. ад. Спиридова и не упомянуто имени командира «Касатки», но в другом месте того же Журнала сказано: «2 июля 1770 года я (адмирал Спиридов) переехал на корабль «Европу», и при мне в должности генерал-адъютапта флигель-адъютант Павел Нестеров и мичман Кумани» и проч.]. Галера корабля «Януарий» пазвана «Ласточкою», и командиром ее назначен шкипер сего корабля Лукавич. Галера корабля «Трех святителей» названа «Жаворонком», а командиром назначен г. Николетти, славянин. На каждую галеру дано по 20 человек команды.

25-го числа прибыла греческая полякра по имени «Гендрик Каррон», под командою г. Александра Алексиано. Она была нанята в нашу службу и в тот же день подняла русский флаг. На ней было 12 пушек. Граф Федор Григорьевич Орлов, прибывший с адмиралом Спиридовым из порта Магона в Морею, имел поручение от брата своего, графа Алексея Григорьевича, сделать все нужные распоряжения в приготовлении для сухопутной кампании в Морее. Во время пребывания флота в порте Витило он посылал с этою целью сильные партии майнотов под начальством нескольких русских сухопутных офицеров, придав каждой партии по нескольку унтер-офицеров и солдат, против Миептрии (древней Спарты), Каламаты, Аркадии и других городов. Мы упоминаем обо всех этих экспедициях в своем месте, чтобы не прерывать теперь рассказа о действиях флота.

Порт Витило, открытый вестным и зюйд-вестным ветрам, вообще опасная и неудобная гавань, в особенности для больших кораблей. Все, что можно было предпринять из Майны, было теперь сделано, а потому адмирал Спиридов, согласясь с графом Федором Григорьевичем Орловым, решился отправиться с флотом и всеми силами атаковать город и крепость Корон. Для той же цели отправили сильную партию майнотов вокруг залива, берегом. Эта партия должна была соединиться с флотом, по прибытии его к сему месту.

27 февраля весь флот снялся с якоря из порта Витило и отправился в рейд Коронский, куда прибыл 28-го и бросил якоря около четырех миль к северу от города Корон. Тут они прождали весь день прибытия партии майнотов, отправленной из порта Витило. 1 марта сухопутные войска и часть морских солдат были высажены на берег и началась осада города. Турки, без большого сопротивления, оставили предместия (которые немедленно были заняты майнотами) и заперлись в крепости.

Начальство над осадою и войсками поручено подполковнику Лецкому под руководством графа Орлова...

Ночью с 1-го на 2-е число наши войска заложили батарею, поставили на нее несколько орудий и были совершенно готовы открыть огонь по городу. Около 2-х часов пополудни флот вступил под паруса, чтобы действовать по укреплениям с морской стороны, в то время как батарея начнет действовать с береговой.

Три линейные корабля подошли весьма близко к восточной стороне крепости, легли в дрейф и открыли сильный огонь; береговая батарея между тем обстреливала западную часть города. Гарнизон отвечал весьма исправным огнем, как кораблям, так и осадной батарее. Это продолжалось до захождения солнца, но без особенного вреда той или другой стороне...

9-го числа во время шквала с берега, с сильною грозою и градом, молния ударила в адмиральский корабль, убила одного матроса и ушибла капитан-лейтенанта Кайсарова и трех писарей в адмиральской канцелярии; другой удар молнии упал на корабль «Януарий» и раздробил запасную грот- стеньгу, лежавшую в рострах. Корабль «Трех Святителей» тоже получил удар молнии, который повредил и зажег грот- мачту под марсом. К счастию, огонь вскоре был затушен.

12-го числа французское купеческое судно из Туниса, назначенное в Смирну, со значительным числом турок и богатым грузом, им принадлежавшим, приведено к флоту пакетботом «Летучим» и фрегатом «Св. Николай». Оба они имели приказание крейсировать у южного берега Морей для извещения приходящих русских военных судов о пребывании адмирала на Коронском рейде.

18-го числа прибыло к флоту греческое судно под командою Дмитрия Ями, которое было нанято в русскую службу и потому подняло русский флаг.

19-го числа к флоту прибыло еще греческое судно из Занта.

Число больных на флоте начало увеличиваться, а потому они все свезены 22-го числа на берег и помещены в палатках.

25-го числа к флоту прибыли: корабль «Европа»»[«Европа» из Гулла отправился вместе с другими судами отряда капитан-командора Грейга 26 октября 1769 г. Но командир сего корабля, капитан Корсаков, имея инструкцию от адмирала следовать с возможною поспешностию отдельно, к различным местам рандеву, пока опять не присоединится к его флоту, разлучился с отрядом 29-го и 31-го, подойдя к Портсмуту, чтобы отослать на берег лоцманов, приткнулся к мели Бембридж-Ледж, причём от ударов вышиблен руль и корабль потерпел весьма значительные повреждения и получил сильную течь. Корабль стал на мель при малой воде; когда вода пошла на прибыль, он, к счастью, сошёл с мели и пошёл в Портсмут, где введён в док и исправлен. Во время этого исправления капитан Корсаков заболел и 10 января 1770 года умер.] на котором находился контр-адмирал Елманов, бомбардирское судно «Гром» [Бобмардирское судно «Гром» оставило реку Гомбер вместе с адмиралом Спиридовым 10 октября 1769 года, как было сказано выше, но разлучилось с ним в первую же ночь, бросило якорь в Доунсах 15-го, где осталось до 29-го, и, снявшись с якоря, прибыло в Портсмут 31-го. По перемене нижних вант, 20 ноября, «Гром» отправился в Средиземное море. Здесь он встретил сильный вестовый шторм, на высоте мыса Финистера, 30-го числа. На нём треснула грот-мачта. Это принудило командира спуститься опять в Портсмут, куда он и прибыл 5 декабря 1769 года и где переменил грот- и бизань-мачты..], английский транспорт «Кингстон» с запасами и провизией и датский транспорт, зафрахтованный для перевоза людей, запасов и провизии с разбившегося военного транспорта «Лопаминка»...

Адмирал Спиридов и граф Федор Григорьевич Орлов признали необходимым завладеть спокойным и безопасным убежищем для флота; и так как лучшим и удобнейшим во всей Морее считался порт Наваринский, то они решились взять крепость Наваринскую. Вследствие того послано приказание генерал-майору князю Долгорукову оставить Акадию и со всеми своими силами как можно скорее идти к Наварпну и постараться овладеть им. Но князь Долгоруков, по прибытии к сему пункту, найдя, что город слишком хорошо укреплен, чтоб быть взятым приступом, и что губернатор намерен защищаться, послал известить адмирала, что крепость без артиллерии и правильной осады взять невозможно. Поэтому адмирал 24 марта отправил к Наварину корабли: «Святой Януарий», «Трех святителей» и фрегат «Святой Николай» с бригадиром [Офицерский чин в русской армии в 1722—1799 гг., промежуточный между полковником и генерал-майором.] артиллерии Ганнибалом[Абрам Петрович Ганнибал. Родился в семье эфиопского князя около 1697 г. Приехал в Россию (здесь он умер в 1781 г.) вместе с Петром I. Был у русского царя камердинером и секретарем, затем стал известным военным инженером. Прадед А. С Пушкина.] для начальствования над осадою.

Эти суда при входе в залив выдержали сильный огонь крепости, на который они отвечали с неменьшею живостью, и затем, пройдя в залив, бросили якорь вне пушечных выстрелов. После этого, не теряя времени, Ганнибал устроил, на возвышении к востоку от города, одну батарею из восьми 24-фунтовых пушек и двух единорогов а другую из двух 24-фунтовых пушек — к западу от входа в залив, на высоте, которая командовала городом. Батареи открыли огонь, и восьмипушечная в короткое время пробила просторную брешь в восточном валу цитадели, а двухпушечная нанесла значительный вред городу. Губернатор, опасаясь приступа, предложил сдать крепость и заключил капитуляцию с бригадиром Ганнибалом и капитаном Борисовым, вследствие чего 10 апреля русские войска вступили в крепость...

В это время, т. е. 14 апреля, граф Алексей Григорьевич Орлов, главнокомандующий экспедицией сухопутных и морских сил, прибыл из Италии в Корон на корабле «Грех иерархов» и вследствие представления, сделанного ему братом, графом Федором Григорьевичем, со своей стороны согласился на снятие осады и переход всеми силами к Наварину, с целью укрепить это место как безопасное убежище, в особенности для флота, по отличному его порту, а еще более с намерением привести майнотов и других греков в какой-нибудь военный порядок и дисциплину и обучить их действию огнестрельным оружием, — одним словом, испытать, возможно ли образовать из них что-нибудь похожее на регулярное войско, так как до сих пор они не имели ни малейшего понятия о порядке и дисциплине или послушании начальству: каждый из них делал, что ему хотелось.

Граф Орлов имел равным образом в виду, посредством обращения их с русскими солдатами, ознакомить с воинскою доблестью и искоренить в них рабский страх, какой они ощущали в присутствии каждого турка, даже пленного. Эти пленные обращались всегда с греками с гордым пренебрежением, а греки сносили это и преклоняли перед ними выю[шею]. Справедливость требует сказать, однако, что между греками были исключения и встречались люди, оказавшие самую отважную и примерную храбрость, достойную знаменитых предков, которые искали славы и пренебрегали опасностями.

15 апреля вся артиллерия и тяжести были перевезены на флот. Граф Орлов приказал принять на суда всех стариков, женщин и детей, составлявших греческое население Корона, страшившихся мщения турок и не имевших возможности следовать с войсками на переходе их сухим путем из Корона в Наварин. 16-го числа рано утром войска выступили в поход; в то же время флот снялся с якоря и на другой день благополучно прибыл в Наварин. Эта крепость, стараниями бригадира Ганнибала, назначенного комендантом, была очищена и приведена в достаточное оборонительное состояние.

Граф Орлов, осмотрев подробно положение крепости, сделав смотр войскам, собранным у Наварина, как русским, так и греческим, и после рекогносцировки местности, нашел, что трудно или даже невозможно привести в исполнение предположения его насчет сформирования из греков устроенного войска, доколе город Модон, отстоящий только на десять миль, будет находиться в руках турок. Русские беспрестанно были бы тревожимы неприятелем, который имел в этом городе значительные силы. Поэтому граф Орлов создал военный совет из генералов, флагманов и бригадиров. Рассмотрев вышеозначенные обстоятельства, совет положил атаковать город Модон и стараться овладеть им.
Вследствие сего было назначено 500 человек русских солдат и 2000 греков, и начальство над этим отрядом поручено генерал-майору князю Юрию Владимировичу Долгорукову, который прибыл с графом Орловым из Италии. Отряд отправился по назначению ночью 18-го числа.

Князь Долгоруков предполагал напасть на город внезапно и взять его приступом; но по прибытии к Модону, до рассвета, нашел, что турки знали уже о его намерении и были готовы дать сильный отпор. Они употребили греческих шпионов для наблюдения за его движениями и через ни имели верные о нем сведения. Таким образом он был принужден отложить приступ, и на следующий день, при рекогносцировке, нашел, что крепость необходимо обложить правильною осадою. Он немедленно донес об этом графу Орлову, который назначил капитан-командора Грейга с его кораблем «Трех иерархов» и фрегатом «Святой Николай» подойти с моря к Модону, снабдить осадный корпус артиллериею и снарядами и помогать ему в осаде.

Утром 26-го числа командор Грейг с вышеозначенными кораблем и фрегатом «Святой Николай» снялся с якоря и в тот же день, около полудня, подошел близко к городу Модону. Турки открыли по нему огонь; оп отвечал на него двумя или тремя залпами, и как скоро суда вышли из пушечного выстрела, бросил якорь. По совещании с князем Долгоруковым в ту же ночь свезли на берег нужное число орудий и снарядов: артиллерия состояла из восемнадцати 24-фунтовых и двух 12-фунтовых длинных пушек (из числа корабельных орудий) и двух больших мортир с 50 боевыми выстрелами для каждого орудия...

Между тем как это происходило на сухом пути, остальная часть команды корабля и фрегата устраивала шестипушечную батарею на небольшом острове, лежащем к востоку от крепости...

3 мая князь Долгоруков получил известие, что значительный корпус турок и албанцев, под начальством главного морейского паши, идет на помощь Модону...

Турки, после решительного удара, предались самой восторженной радости. Как скоро они овладели батареями, то немедленно зажгли их, и даже сожгли платформы и пушечные станки, и большую часть предместий.

Командор Грейг, перевезя с острова свезенные туда орудия (что ночью было исполнено капитаном Аничковым), отправился с отрядом к Наварину, куда и прибыл 6 мая...

Граф Орлов, видя, что с малыми остатками сухопутных войск более ничего нельзя предпринять в Морее, начал думать об уходе из Наварина и о совершенном оставлении полуострова. Для сего он приказал приготовить три транспорта: «Сатурн», «Венеру» и «Соломбалу», — к помещению и перевозу больных и раненых в порт Магон и для их конвоирования назначил фрегат «Надежда». Начальство над этим отрядом было поручено контр-адмиралу Елманову, которому приказано сделать необходимые для того распоряжения по приходу в порт Магон.

9 мая через одного грека получено известие, что турецкий флот из 12 линейных кораблей, нескольких фрегатов и других мелких судов прибыл в Наполи-ди-Романию и намеревается обойти кругом Морей, чтобы атаковать русских в Наваринском заливе в то время, как турки, собравшиеся в больших силах в Модоне, нападут на город. В самом деле турки начали показываться в больших толпах на прилежащих высотах, не предпринимая, однако, никаких неприязненных действий. Ко всему этому, по совершенном прекращении всякого сообщения с внутренностию полуострова, продовольствие, в котором был уже некоторый недостаток на флоте, стало весьма затруднительно в крепости, где русские войска были почти заперты. Турки отрезали от города воду, испортив водопровод, доставлявший ее с гор. Посему нельзя было более медлить оставлением города, несмотря даже на то, что единственное ручательство в успехе состояло в том чтобы, отправив больных и раненых, идти навстречу турецкому флоту и решиться на сражение в открытом море.

В то время как это приводилось в исполнение, 15-го числа пришел через горы грек с вестью, что контр-адмирал Эльфинстон прибыл в залив Колокинт, высадил там все имевшиеся на его эскадре сухопутные войска и с эскадрою отправился искать турецкий флот.

Теперь нам нужно остановиться на некоторое время и дать краткий отчет об эскадре контр-адмирала Эльфинстона. Он состоял из следующих кораблей: «Святослав» (80- пушечный; капитан Хметевской), на котором находился адмирал; «Не тронь меня» (66-пушечный, капитан Беженцов); «Саратов» (66-пушечный, капитан Барж); фрегат «Африка»: (32-пушечный, капитан Клеопин); фрегат «Надежда» (капитан Поливанов); транспортов «Панин», «Чернышев» и «Орлов» и пинка «Святой Павел»[Это поименование судов и их командиров противоречит тем, что следует ниже. Командиром корабля «Святослав» был командор Варж.].

Адмирал Эльфинстон вышел из Кронштадта 9 октября 1769 года, имея под своим начальством корабли: «Не тронь меня» (66-пушечный, капитан Хметевской)[Контр-адмирал Эльфинстон вначале имел свой флаг корабле «Не тронь меня».]; «Саратов» (66-пушечный, капитан Беженцов); «Тверь» (66-пушечный, капитан Игнатьев); фрегат «Африка» (32-пупючный, капитан Клеопин); «Надежда» (32-пушечный, капитан Поливанов); вооруженное судно «Чичагов» (капитан Поярков) которое разлучилось с эскадрою и разбилось в Финляндских шхерах, пройдя Готланд, за что капитан по суду оправдан, а вахтенный лейтенант разжалован.

По позднему времени года эскадра имела крепкие ветры на переходе в Копенгаген; корабль «Тверь» потерял мачты, почему должен был возвратиться в Ревель, где зазимовал и не участвовал более в этой экспедиции. Капитан Игнатьев предан военному суду и присужден к лишению чинов за дурное утверждение мачт, а равно и за то, что не употребил всех средств, чтобы идти под фальшивым вооружением в Копенгаген.

Императрица смягчила его участь и только отставила от службы. Корабль «Не тронь меня», на котором адмирал имел свой флаг, получил большую течь и на переходе имел более пяти футов воды в трюме; другие суда также много терпели от течи, однако после десятидневного перехода прибыли 19 октября в Копенгаген. Фрегат «Африка», разлучившийся с эскадрою и спустившийся от сильной течи за Партии соединился с эскадрою 6 ноября. «Святослав», под командою бригадира Баржа, исправив повреждение в Ревеле, вышел оттуда 16 октября, прибыл в Копенгаген 2 ноября и соединился с эскадрою контр-адмирала Эльфинстона.

Адмирал немедленно потребовал плотников и конопатчиков и исправил и выконопатил суда своей эскадры, сколько позволяло время года. 1 декабря он вышел из Копенгагена к Портсмуту; но на переходе эскадра имела жестокие штормы, и все суда ее разлучились. Большая часть судов была в большой опасности, особенно «Саратов», который в одно время имел 9 футов воды в трюме. Фрегат же «Африка» коснулся мели, потерял руль и получил другие значительные повреждения, почему и должен был идти в Ширнесс, где введен в док и исправлен.

Остальная часть эскадры пришла в Портсмут в разное время; последнее судно прибыло 29 декабря. В Портсмуте адмирал Эльфинстон ввел их в доки и совершенно исправил и, запасшись провизией и водою, по присоединении «Африки» из Ширнесса, 2 апреля поднял флаг на корабле «Святослав» и ушел со всею эскадрою из Портсмута вместе с транспортами «Чернышев», «Орлов», «Святой Навел» и «Панин», которые он там нанял. Они имели весьма удачный переход, и, не заходя ни в один порт и без всяких приключений, вся эскадра благополучно прибыла 10 мая в залив Богана, или Колокинт, по восточную сторону Матанан, в Морее. Контр-адмирал Эльфинстон высадил на берег в местечке Эллию, или Рапилу, близ Миситрии, сухопутные войска и кирасиров, бывших на его эскадре, с приказанием следовать на соединение с графом Орловым в Наварине. Узнав oт греков, что капитан-паша с турецким флотом находится в Наполи-ди-Романии, он 12-го числа со всею эскадрою снялся с якоря и пошел отыскивать неприятеля.

16 мая в 10 часов утра, миновав мыс Сент-Анджело, были усмотрены два больших судна под ветром. Адмирал сделал сигнал кораблям «Саратов» и «Не тронь меня» идти в погоню. Скоро открылось, что это турецкие линейные корабли; и так как они лежали бейдевинд [курс парусного судна при встречно-боковом ветре, когда угол с линией направления ветра меньше 90 градусов] то эскадра быстро к ним приближалась. Около 3 часов пополудни открылся весь турецкий флот, состоявший из одиннадцати больших линейных кораблей и шести каравелл и фрегатов, не считая других малых судов. Турки лавировали, выходя из залива Наполи-ди-Романия. Адмирал сделал сигнал общей погони. Около 5 часов пополудни «Не тронь меня» подошел к ближайшему неприятельскому кораблю, на котором находился капитан-паша, имея флаг на грот-брамстеньге, и вступил с ним в бой. Вскоре после того «Саратов» подошел к следующему неприятельскому кораблю, имевшему... вице-адмиральский флаг, и открыл по нему огонь. Оба турецких адмирала вскоре стали уклоняться от сражения и спустились на фордевинд[Курс парусного судна, совпадающий с направлением ветра; поворот парусного судна носом по ветру.] в залив Наполи-ди-Романия, куда последовал за ними весь турецкий флот, близко преследуемый русскою эскадрою и под непрерывным огнем с ее передовых кораблей «Не тронь меня» и «Саратов» и фрегата «Надежда». Но, к несчастию, ветер совершенно утих. Турки, воспользовавшись этим, галерами своими отбуксировали корабли свои, ближайшие к русским; остальные же, посредством гребных судов, буксировались все ко входу в залив. Во всю ночь продолжался штиль и маловетрие, так что турки к утру успели намного удалиться от русских.

Во время дела «Не тронь меня» имел одного убитого и шесть раненых. «Саратов» и «Надежда» не имели ни убитых, ни раненых.

17-го числа, утром, задул тихий ветерок от севера; турецкий флот виден был лавирующим к заливу; русская эскадра, под всевозможными парусами, гнала к ветру за ним. Около полдня наветренный турецкий корабль бросил якорь в заливе и к двум часам пополудни весь флот их уже стоял на якоре вплоть к городу Наполи-ди-Ромапия и под защитою крепостных орудий. Турки тотчас стали на шпринги и поворотились лагом против русской эскадры, которая к трем часам, устроившись в линию баталии, подошла к ним. Немного спустя передовой русский корабль снова открыл огонь по туркам, и другие корабли, по мере того как подходили, вступали в бой. Вскоре заштилило совершенно и течением начало их прижимать к внутренней части залива. Заметя, что ветер стихает, адмирал сделал сигнал поворотить и выйти опять из залива, но корабли не имели почти хода, и «Саратов», и «Святослав», не будучи в состоянии поворотить, были принуждены бросить якорь. Шпрингами они поворотились бортом к неприятелю и продолжали сражаться на дальний пушечный выстрел. Около 5 часов легкий ветерок подул с южной стороны; корабль «Святослав» отрубил канат и стал выходить из залива; «Саратов» же, будучи далее внутри залива, не мог воспользоваться этим ветерком, чтобы вступить под паруса и следовать за адмиралом. Как скоро адмирал со своим кораблем соединился с остальными судами эскадры, то послал все гребные суда к «Саратову», который, снявшись с якоря и буксируемый гребными судами всей эскадры, соединился с нею.

Во время дела «Святослав» имел трех человек убитых и двух раненых; «Не тронь меня» одного убитого и одного раненого.

Адмирал Эльфинстон, осмотрев силу и позицию неприятельского флота под замком Наполи-ди-Романия, нашел невозможным атаковать его в этом положении с такими неравными силами, в особенности не имея в своей эскадре брандеров. Поэтому он счел за лучшее отойти от берега и выждать выхода их в море; в то же время он, на небольшом греческом судне, послал известить графа Орлова о всем происшедшем и просить об усилении его эскадры.

Возвратимся теперь к событиям в Наварине. Как скоро граф Орлов узнал, что адмирал Эльфинстон в Рапилу, в залив Богана, высадил сухопутные войска, которые не могли соединиться с ним сухим путем, то послал немедленно адмирала Спиридова с 4 кораблями и одним фрегатом к этому пункту, чтобы перевести их опять на корабли, а потом, соединившись с адмиралом Эльфинстоном, вместе с ним идти для отыскания неприятельского флота.

Вследствие сего в тот же день, 15 мая, адмирал Спиридов вышел из Наварина и 17-го прибыл в Рапилу, а 19-го все войска высажены на корабли; но по совершенному безветрию эскадра в этот день и в следующий не могла вступить под паруса. 20-го числа к эскадре прибыл лейтенапт Гололобов, посланный от адмирала Эльфинстона к графу Орлову. Он сообщил адмиралу Спиридову о действии эскадры адмирала Эльфинстона против турецкого флота, что еще более увеличило его нетерпение вступить под паруса.

21-го числа подул от норд-вест легкий ветерок; эскадра снялась с якоря и направилась для соединения с адмиралом Эльфинстоном, в чем благополучно успела на следующий День, близ острова Цериго. Тогда они вместе пошли для отыскания турецкого флота.

Весь следующий день, 23-го, они имели тихий ветер из северо-восточной четверти и мало подвигались вперед лавировкою; но 24-го подул ветерок от юга и около полдня открылся неприятельский флот на якоре под островом Специя. Вследствие того оба адмирала, Спиридов и Эльфинстон, сделали сигнал общей погони.

Увидя русский флот, турки отрубили якоря, вступили под паруса и легли бейдевинд к востоку. Русские под всеми парусами быстро к ним приближались. Ветер продолжался свежий от зюйда. Корабли адмирала Эльфинстона, вышедшие недавно из дока и еще не обросшие, на значительное расстояние опередили корабли адмирала Спиридова. Сверх того, адмирал Спиридов около 2-х часов пополудни, несмотря на то, что неприятель был еще далек, сделал своей эскадре сигнал построиться в линию баталии, отчего она отстала много от эскадры адмирала Эльфинстона. Хотя он и продолжал спускаться, но, потеряв столько времени на построение линии и по причине стихавшего ветра, ни один из его кораблей не мог подойти к неприятельскому флоту. В то же время адмирал Эльфинстон повторил своей эскадре сигнал общей погони, и вследствие того передовые его корабли «Саратов» и «Не тронь меня» около 6-ти часов вечера подошли к неприятелю и вступили в бой с пятью турецкими кораблями, хотя на слишком дальней дистанции; но они продолжали нести всевозможные паруса, желая сблизиться с ними. Ветер в это время начинал стихать, а полчаса после начала боя почти вовсе затих, и ни один из прочих кораблей не мог подойти на помощь к ним. Турки, воспользовавшись штилем, отбуксировали свои корабли галерами и гребными судами.

Во время погони два турецких корабля и несколько фрегатов значительно ушли вперед своего флота, а три корабля отстали от него. Увидя это, адмирал Спиридов сделал сигнал кораблю «Трех святителей» и фрегату «Надежда» гнать за отставшими кораблями, между тем как с другими кораблями эскадры он держал восточнее, гонясь за передовыми неприятельскими кораблями. Но по причине стихшего ветра ни один из сих кораблей не мог подойти к неприятелю.

Происшествия этого дня были причиною некоторого недоразумения и разногласия между адмиралами Свиридовым и Эльфинстоном. Последний обвинял первого, что он не приложил возможного старания подойти к неприятельскому флоту и атаковать его.

Во всю ночь продолжался штиль, а на рассвете 25-го подул слабый ветерок от севера. В то время открылся турецкий флот около четырех миль на ветре, шедший к востоку. Оба русские адмирала снова сделали сигнал общей погони.

Но во весь тот день продолжались легкие и переменные ветры, а к вечеру вовсе заштилило: это было причиною, по- чему турецкий флот еще несколько удалился от них. Хотя турецкие корабли имеют мало верхних легких парусов, но нижние паруса и марсели огромные и весьма легкие (они сделаны из бумажной парусины): это дает им большое преимущество в ходу при таком ветре.

26-го числа все стояло маловетрие и штиль, и хотя наши суда продолжали погоню, но неприятель так много ушел вперед, что к вечеру уже видны были только задние шесть кораблей, и то с марса, между островами Зея и Термиа, куда они бежали. Русский флот продолжал погоню при северном тихом ветре и 27-го числа утром прошел между островами Термиа и Зея, но неприятельских судов уже не было видно.

Адмирал Спиридов послал капитана фрегата «Николай» на остров Юра, а адмирал Эльфинстон греческого своего переводчика на остров Сиро, чтобы узнать, куда ушел неприятель.

Возвратясь к эскадре 28-го числа, они сообщили, что турецкий флот прошел между островами Тино и Микони, но куда именно, неизвестно. Они слышали, что в Негропонте был турецкий корабль и две большие галеры.

После этих известий адмирал Эльфинстон уведомил адмирала Спиридова, что у него на эскадре только на два дня пресной воды и что ему необходимо идти в порт Рафти... чтобы налиться водою. Он предложил адмиралу Спиридову дать ему три корабля и два фрегата, для того чтобы отправиться вверх по проливу Негропонтскому, с целью взять неприятельский корабль и две галеры, пока его эскадра в Рафти будет наливаться водою. Адмирал Спиридов изъявил на то свое согласие.

29 -го числа адмирал Спиридов с кораблями «Святой Евстафий», «Святослав», «Не тронь меня» и «Саратов» пришел в порт Рафти, бросил якорь и стал наливаться водою. Адмирал Эльфинстон на корабле «Трех святителей», на котором он поднял флаг, и с кораблями «Януарий», «Европа» и Фрегатами «Надежда» и «Африка» пошел вверх по Негропонтскому проливу. В то же время адмирал Спиридов послал пакетбот «Почтальон» для крейсерства между островом и мысом Доро с повелением стараться узнать о мосте нахождения неприятельского флота.

2 июня адмирал Эльфинстон возвратился из Негропонтского пролива, не видав ни одного из неприятельских судов, за которыми ходил, и без всяких дальнейших приключений.
Лорд Эффингем сделал на нескольких вооруженных гребных судах высадку на Негропонт и привез несколько старых медных орудий из древней крепости, оставленной турками при приближении русских. Лорд Эффингем служил волонтером на корабле адмирала Эльфинстона. Он присоединился к этой экспедиции с разрешения короля единственно из любви к военному ремеслу.

По прибытии эскадры адмирала Эльфинстона к порту Рафти адмирал Спиридов со своими кораблями вышел из этого порта на соединение с ним. Но как несогласие между адмиралами, происшедшее во время погони и дела 24 мая, еще продолжалось, то граф Федор Григорьевич Орлов, сопровождавший адмирала Спиридова, предложил им идти на соединение с графом Алексеем Григорьевичем, главнокомандующим всей экспедицией, прежде нежели пойдут отыскивать неприятельский флот, для того чтобы в случае встречи с турками обе эскадры могли действовать соединенно и единодушно, под начальством одного главнокомандующего. На это оба адмирала охотно согласились. Адмирал Эльфинстон перенес свой флаг на корабль «Святослав», и каждый из адмиралов, взяв под свою команду суда, принадлежавшие его эскадре, отправились вместе к острову Цериго для соединения с графом Алексеем Григорьевичем.

Здесь кстати упомянуть, что адмиралу Эльфинстону при отправлении его из России было дано обещание не подчинять его адмиралам Спиридову и Елманову, хотя они и были старше его чином, но состоять только в команде у графа Орлова, как главнокомандующего всей экспедицией. Хотя и нет причины думать, чтобы некоторые из министров в Санкт-Петербурге не могли дать ему подобного словесного обещания, но между тем в письменных, полученных им инструкциях об этом ничего не упоминалось.

На этом основании адмирал Спиридов не принимал над ним начальства, хотя оп был полным адмиралом, а Эльфинстон только контр-адмиралом. Это объясняет некоторые обстоятельства при первой их встрече, которые без того были бы военному читателю непонятны.

В продолжение этих происшествий на море турки, ограничив, как мы сказали, владение русских городом и портом Наваринским, собрали все сухопутные силы в Модоне и по прибытии флота в Наполи-ди-Романию предполагали флот свой отправить вокруг Морей и в одно и то же время атаковать русских в Наварине сухопутными силами, а флот их в заливе.

Осведомясь, что там было только пять линейных кораблей, один фрегат и несколько мелких судов и что, по-видимому, они не готовы еще выйти в море, он немедленно оставил Наполи-ди-Романия, в полной надежде напасть на русскую эскадру врасплох, во время амбаркацни больных и раненых, также орудий и артиллерийских припасов, которые были свезены в Наварине на берег. Но, встретив эскадру адмирала Эльфинстона на высоте мыса Сент-Анджело, в самый день выхода ее из Наполи-ди-Романии, он совершенно потерялся и стал подозревать, что ему изменили лазутчики, дав ложные известия о русском флоте. Принимая фрегаты и транспорты Эльфинстона за линейные корабли, он был уверен, что шпионы обманули его также и насчет русской эскадры: это, вероятно, и было причиною внезапного отступления его в Наполи-ди-Романию.

В Наполи-ди-Романии он узнал настоящее положение русского флота, и, убедившись, что в эскадре Эльфинстона было только три линейных корабля, он ободрился и вступил опять под паруса с намерением атаковать ее. Подойдя к ней, он, к вящему еще испугу, нашел, что она усилена кораблями из Наварина под командою адмирала Свиридова. Тут он стал думать только о том, как бы скорее укрыться в Дарданеллы.

Хотя эта одновременная атака с сухого пути и с моря не удалась, но турки, собранные у Модона, видя, что в Наваринском заливе остался только один линейный корабль («Трех иерархов») и один фрегат («Надежда Благополучия») вместе с бомбардирским кораблем и транспортами, стали показываться сильными партиями на высотах к востоку от города и... отрезали воду, разрушив водопровод. Русские до того времени имели в виду оставить крепость, а потому больные и раненые были с возможною поспешностью перевезены на приготовленные для них транспорты. Корабль «Трех иерархов» подтянулся вплоть к берегу, чтобы прикрывать перевоз войск, и 23-го числа укрепления наваринские взорваны, пушки разорваны порохом и все войска забраны на суда. Около полудня того же дня турки пришли из Модона и заняли крепость, в которой нашли три пушки не разорванные, и из этих пушек начали действовать по кораблю «Трех иерархов». По силе дувшего прямо на берег ветра корабль не в состоянии был оттянуться. Крепкий ветер стоял до 26-го числа. В течение этого времени неприятель продолжал по временам стрелять по кораблю, но как скоро с корабля начинали отвечать на огонь, турки оставляли свои орудия.

27-го числа ветер сделался попутным от норд-веста, и все суда снялись и вышли из залива. Адмирал Елманов на Фрегате «Надежда Благополучия», конвоируя провиантские суда, отправился в порт Магон. Граф Орлов на корабле «Трех иерархов» с бомбардирским кораблем «Гром» пошел в Архипелаг на соединение с флотом, и в тот же день, на высоте острова Сапиенца, соединился с ними корабль «Ростислав»[«Ростислав» из Балтики пришел в Портсмут 25 сентября 1769 г. ... 13 октября «Ростислав» вышел в море вместе с шлюпом «Летучий» и, зайдя на несколько дней в Фальмут, 9 ноября пришел в Лиссабон. Офицеры были представлены ко двору и... приняты королем и королевскою фамилиею... 22 декабря оставили они Лиссабон и 27-го пришли в Гибралтар, откуда ушли на следующей день в порт Магон. 30-го они разлучились. 11 января 1770 года во время шторма «Ростислав» потерял мачты... под фальшивым вооружением пошел в Геную... я прибыл в этот порт 25 (марта). Поставив новые мачты и исправив вооружение, пополнив провизию, воду и все нужное, корабль снялся с якоря 18 апреля... 26-го прибыл в порт Витило и, узнав от греков, где находится граф Орлов, соединился с ним...].

Соединяясь с флотом у острова Специи 11 июля, граф Орлов решился идти отыскивать неприятеля. Но многие из кораблей имели недостаток в воде. Поэтому флот сначала пошел в порт Трио, на южной оконечности острова Пароса. Он прибыл туда 16-го, и, налившись водою, 19-го весь флот вышел из порта и отправился к острову Хиосу для отыскания турецкого флота. В следующие три дня было маловетрие от севера, так что флот, лавируя, подвигался очень мало вперед. Граф Орлов с нетерпением желал отрезать турецкий флот от Дарданелл, и эти легкие противные ветры увеличивали нетерпение его и других генералов, которые опасались, что турки воспользуются и войдут в Дарданеллы прежде, чем можно будет их настигнуть.

Наконец свежий от зюйд-веста ветер, поднявшийся утром 23-го числа, обрадовал всех, тем более что греческое судно привезло известие, что турецкий флот был накануне виден между островом Хиосом и Анатольским берегом.
Поставив всевозможные паруса, флот прошел между островами Инсарой и Хиосом. Турецкая гребная галера, бежавшая под усиленною греблею от Инсары к Хиосскому проливу, еще более увеличивала вероятие найти там неприятельский флот.
Поэтому граф Орлов около часа пополудни отрядил командора Грейга, на «Ростиславе», с двумя малыми фрегатами вперед для открытия неприятеля. В четыре часа командор увидел весь турецкий флот между Хиосом и Анатольским берегом, частью под парусами. Два корабля несли все паруса, лежали поперек Смирнского залива к норду и успели войти в Митилинский пролив. Остальные же бывшие под парусами корабли, увидя русский корабль, подошли к Ана- тольскому берегу и стали под ним на якорь.

Командор Грейг немедленно уведомил графа Орлова сигналом, что открыл неприятеля. Граф сделал сигнал: «Всему флоту спуститься к «Ростиславу»; в это время командор Грейг возвратился на свой корабль «Трех иерархов» и донес подробно графу о том, в каком числе и, сколько по отдалению можно было судить, какой силы были неприятельские корабли. По приближении ночи решились привести к ветру и держаться ночью под малыми парусами. В предположении, что неприятель примет атаку на якоре, послано всем кораблям приказание приготовить шпринги на канатах и изготовиться к сражению.
Флот в продолжение ночи держался под малыми парусами к северу от острова Хиоса при свежем... ветре от норд-вест.

На рассвете, в четыре часа утра, граф Орлов сделал сигнал общей погони, что было репетовано адмиралами Свиридовым и Эльфинстоном. Весь флот спустился в кильватер к кораблю «Трех иерархов», на котором главнокомандующий граф Орлов имел кейзер-флаг генерал-адмирала[Сколько известно, граф Орлов поднял кейзер-флаг в половине июня 1770 г.]. Идучи под всеми парусами при свежем ветре, около шести часов утра начали входить в пролив между Хиосом и Анатольским берегом, где увидели весь турецкий флот, расположенный под Анатольским берегом, на якоре и построенный в две линии. Русский флот продолжал спускаться под всеми парусами, доколе передовые корабли «Трех иерархов» и «Святослав» не подошли на две мили к неприятелю. Тогда сделан сигнал построиться в линию баталии, и эти корабли привели к ветру, чтобы дать время остальным подойти и исполнить ордер [А в половине девятого часа утра по учинении сигнала под кейзер флагом на корабле «Трех иерархов» легли всем флотом в линию не далее друг от друга полукабельтова, причем стали командовать: авангардиею... адмирал Спиридов, кордебаталиею... граф Орлов, арьергардиею контр-адмирал Эльфинстон; в половине одиннадцатого часу поворотись всем флотом, линиею пошли к турецкому флоту, передним «Европа».].

Около 10 часов утра задние корабли подошли, и линия построена в следующем порядке:
Порядок русской линии баталии: авангард (адмирал Свиридов) — «Европа» (корабль, 66-пушечный, командир Клокачев), «Святой Евстафий» (66, Круз), «Трех святителей» (66, Хметевской), «Святой Януарий» (66, Борисов); кордебаталия (граф Орлов) — «Трех иерархов» (66, Грейг), «Ростислав» (66, Лупандин), «Не тронь меня» (66, Безенцов); арьергард (контр-адмирал Эльфинстон) — «Святослав» (80, Роксбург), «Саратов» (66, Барж); фрегаты позади линии — «Святой Николай», «Почтальон», «Орлов», Панин», «Надежда», «Африка», бомбардирский корабль, значительное число малых греческих судов.
Турецкая линия баталии... на якоре: корабли Гасан-паши—«Реал Мустафа» (84-пушечный), «Капитан Аллибей» (96), «Патрона Реало» (84); Капитан-паши — «Капитан- паша» (100), «Патрона Аукара» (84), «Мулинос Ахмет» (84); Джафер-бея — «Джафер-бей» (80), «Ахмет» (74), «Султана» (74), «Эмир Мустафа» (70); корабли 2-й линии— «Хамензей» (60), «Барбаросена» (60), «Алли Кандиск» (60), «Родос» (60), «Мекхин» (60), «Гепулин-паша» (60), имя неизвестное (60), а также 2 каравеллы (по 50) и 2 фрегата (по 40); позади линии — десять галер и большое число галиотов и барказов, державшихся на веслах.

Турецкая линия баталии была превосходно устроена; расстояние между кораблями было немного более длины двух кораблей. Они составляли впалую дугу и были не более полумили от Анатольского берега, между заливом Чесменским и малым низменным островом, лежащим к северу от Чесмы, близ берега, и которым при норд-вестовом ветре прикрыт был их правый фланг или авангард.

Передовая линия их состояла из десяти самых больших кораблей, имевших шпринги на канатах и таким образом поставленных бортом в линию. Вторая линия состояла из семи линейных кораблей, двух 50-пушечных каравелл и двух 40-пушечных фрегатов. Корабли и каравеллы расположены были в интервалах кораблей первой линии и не более полукабельтова позади их. На каждом фланге было по одному фрегату и все галеры и барказы держались на веслах между флотом и берегом. На берегу был лагерь со значительным корпусом турок, которые, как узнали после от пленных, должны были замещать убыль убитыми и ранеными на кораблях: турки полагали, что сражение может продлиться значительное время.

Когда русская линия баталии была устроена и диспозиции к атаке сделаны, то в 11 часов утра дан был сигнал «спуститься на неприятеля». Адмирал Спиридов с авангардом спустился немедленно, а за ним близко следовал остальной флот в ордере баталии при свежем ветре... В третьей четверти двенадцатого часа передовой корабль «Европа» подошел на пушечный выстрел, и неприятель открыл чрезвычайно сильный огонь по нему и другим, близко следовавшим за ним кораблям. Они выдерживали неприятельский огонь, не отвечая, пока не подошли на пистолетный выстрел; тогда, поворотясь бортом к неприятелю, авангард открыл весьма сильную пальбу. За авангардом вплоть следовала кордебаталия, которая открывала огонь по неприятелю, по мере того как к нему приближалась. Вскоре арьергард вступил в бой с задними неприятельскими кораблями, так что в половине первого часа пополудни сражение сделалось общим и весьма жарким с обеих сторон. В особенности наш авангард и кордебаталия дрались почти все на самом близком расстоянии.

Корабль «Европа», подойдя близко к неприятелю... вступил в бой. Но когда «Святой Евстафий» подошел весьма близко к нему, то «Европа» принужден был... выйти вперед наветренного неприятельского корабля. Поэтому корабль «Европа» поворотил на другой галс, вскоре спустился в самый жаркий огонь и занял место позади корабля «Ростислав».

«Святой Евстафий», производя быстрый и хорошо направленный огонь, в весьма близком расстоянии от неприятеля, также вышел вперед наветренного неприятельского корабля. Поэтому он хотел поворотить оверштаг, но, имея много перебитых снастей, не успел в том и, уваливаясь под ветер, навалил на передовой турецкий корабль «Реал Мустафа» под командою Гасан-паши. Пушечный и ружейный огонь несколько времени продолжался с большой живостью; турецкий корабль вскоре загорелся под шканцами, и пожар в несколько минут распространился по всему кораблю. Турки еще до того бросались с корабля один за другим в воду и спасались вплавь на берег; тут же они стали бросаться в воду сотнями и совершенно оставили свой корабль. Пламя распространялось по снастям и парусам, и вскоре весь корабль был в огне. Находясь на ветре, «Евстафий» не вдруг загорелся, и адмирал, и граф Федор Григорьевич Орлов, и несколько офицеров имели время спастись на гребных судах. По сцепившимся реям и такелажу огонь перебегал с одного корабля на другой; горящая грот-мачта турецкого корабля упала на корабль «Святой Евстафий», и не более как через минуту после того «Евстафий» взлетел на воздух. Как скоро «Святой Евстафий» навалил на турецкий корабль, всем гребным судам флота был сделан сигнал идти к нему для подания помощи, но шлюпки успели спасти только капитана Руза, одного кирасира и артиллерийского офицера, коих сняли с обломков взорванного корабля. Граф Алексей Григорьевич был в это время в большой тревоге, полагая, что брат его Федор взлетел с кораблем на воздух. К счастью, оказалось, что он вместе с адмиралом благополучно достиг шлюпа «Почтальон» на адмиральском катере. Граф Алексей Григорьевич узнал об этом только по окончании сражения, а потому во все продолжение дела был чрезвычайно озабочен насчет своего брата.

Турецкий корабль, после взорвания «Святого Евстафия», горел еще с четверть часа, пока огонь дошел до крюйт-камеры; тогда он тоже взлетел на воздух. Это доказывает, что его крюйт-камера была весьма хорошо защищена от огня.

Корабль «Трех святителей», следовавший за «Святым Евстафием», подошел весьма близко и лег борт о борт с неприятелем. Он действовал решительно и храбро; но, увидя, что «Евстафий» не мог поворотить, и не имея со своим кораблем хода... капитан был в необходимости... спускаться прямо в средину неприятельских кораблей. К счастью, он не сошелся ни с одним из них и... действовал по ним с обоих бортов. «Святой Януарий», следовавший за кораблем «Трех святителей», стрелял залпами по неприятелю по мере прохождения вдоль его линии. Не потеряв хода, когда корабль «Грех святителей» был принужден спуститься в неприятельскую линию, он поворотил... на другой галс.
Корабль «Трех иерархов» следовал в кильватере корабля «Святой Януарий» и стал на якорь со шпрингом вплоть у борта корабля Капитан-паши; он начал производить по нему беспрерывный огонь пушечный и ружейный, пока тот не обрубил канаты. Но, вероятно, в замешательстве и торопливости турки, отрубив канат, забыли перерубить шпринг, взятый в ретирадный порт, потому что корабль их поворотился кормою к «Трем иерархам» и оставался в таком положении около четверти часа. Это дало последнему возможность продольными выстрелами нанести ему страшное разрушение без малейшего для себя вреда.

«Ростислав» следовал за кораблем главнокомандующего. Как скоро он подошел к неприятелю, то... действовал с большою решимостью.

Арьергард между тем атаковал неприятельские задние корабли, хотя и не на таком близком расстоянии, как авангард и кордебаталия.

Пока флоты находились в этом тесном и жестоком бою я «Святой Евстафий», как было упомянуто, навалил на наветренный неприятельский корабль и загорелся, турецкие суда, будучи все под ветром... и страшась, чтобы его не нанесло прямо на них, начали рубить канаты и отдавать паруса и в совершенном беспорядке и ужасе обратились в бегство в Чесменскую бухту. Как скоро русские заметили, что неприятель намерен бежать, граф Орлов приказал обрубить канат на корабле «Трех иерархов» и, сделав сигнал обще и погони, преследовал неприятеля до того времени, пока он не вошел в Чесменскую бухту. Турецкие корабли бросились сюда в совершенном беспорядке, сталкиваясь между собою, отчего некоторые из них потеряли бушприты.

В русском флоте не было брандеров, которые можно было бы пустить на турецкие суда, пока они находились в этом беспорядке и паническом страхе, и граф Орлов, по необходимости, сделал своему флоту сигнал стать на якорь, что корабли и исполнили, став у самого входа в бухту на расстоянии пушечного выстрела от неприятеля. Он тотчас отрядил командора Грейга на бомбардирском корабле «Гром» с тем, чтобы тот, пока турецкие корабли находились в таком замешательстве, бросал на них бомбы и каркасы; а между тем приказал снарядить брандерами четыре самых больших греческих судна из числа тех, которые следовали за флотом.

Таким образом кончилось это замечательное сражение 24 июня, которое было как бы приступом к последовавшему затем делу. Самый ожесточенный бой, от начала атаки до того времени, как неприятель стал рубить канаты и отступать, продолжался только полтора часа, затем продолжалась погоня еще около получаса, и около двух часов пополудни неприятельский флот находился уже в Чесменской бухте. Потери русских убитыми и ранеными были следующие.

На корабле «Святой Евстафий» — флаг-капитан Плещеев, 34 морских и сухопутных офицера и 473 унтер-офицера, матроса и солдата.

На корабле «Европа» — 4 убитых и несколько раненых; на корабле «Трех святителей» — 1 мичман и 5 нижних чиной убитых и 12 раненых.

На корабле «Не тронь меня» — 3 убитых а несколько раненых.

Всего убитых 523 человека.

Нa корабле «Трех иерархов», хотя он стоял на якоре менее одного кабельтова от неприятельского флота, был только один раненый, потому что неприятельские пушки были наведены слишком высоко и стреляли только по рангоуту, повреждали мачты, реи и перебивали снасти. В каждую из нижних мачт попало по два ядра и одно в бушприт... На кораблях «Януарий» и «Ростислав», также по причине слишком большого возвышения неприятельских пушек, равным образом не было убитых, хотя оба они дрались на близком расстоянии с неприятелем.

Нельзя было получить даже приблизительных сведений о потере неприятеля, но должно полагать, что она была еще значительнее. Русские корабли имели большие повреждения в рангоуте и такелаже, особенно корабли «Трех иерархов» и «Трех святителей», которые, немедленно после сражения, приступили к исправлению и наложили фиши на нижние мачты, значительно перебитые, так же как и на бушприты.

Остаток этого дня, вся ночь и часть следующего дня были употреблены русскими для снаряжения четырех брандеров и исправления повреждений, полученных в сражении. Бомбардирский корабль во все это время не переставал бросать на неприятельские суда бомбы и каркасы; из них многие попадали, не производя, однако, пожара.

Приготовление брандеров было предоставлено бригадиру Ганнибалу, который к вечеру 25-го числа совершенно изготовил их к действию.

Пока русский флот занимался этими приготовлениями, неприятель приводил в порядок свои корабли и воздвигал батареи на берегу, по обеим сторонам входа в залив... Против этого входа турки поставили в одну тесную линию шесть самых больших кораблей; два корабля фланкировали [Замкнули, прикрыли правый (северный) фланг] северную, или правую, оконечность этой линии; остальные же находились позади этой линии в ее интервалах. Гребные галеры были поставлены в небольшой бухте, позади мыса, образующего северный вход в залив; ветер был от норд-вест. На возвышении этого мыса турки устроили батарею 22 самых тяжелых орудий, снятых с кораблей в задней линии. Они начали также строить две батареи на южном мысу залива, но не успели вооружить их пушками.

В этом положении турки ожидали нападения русских, которые, снарядив свои брандеры и исправив повреждения, полученные во время сражения, были готовы снова вступить в бой.

Командор Грейг, посланный для рекогносцировки положения неприятеля и входа в Чесменскую бухту, нашел, что устье ее до того узко, что не более трех кораблей могут удобно бросить в нем якорь, и то не в одной линии. Посему граф Орлов назначил для атаки четыре корабля, а именно: «Ростислав», под командою капитана Лупандина; «Европа», капитан Клокачев; «Не тронь меня», капитан Безенцов; «Саратов», капитан Поливанов; и два фрегата: «Надежда», капитан Степанов, и «Африка», капитан Клеопин, а также бомбардирский корабль и четыре брандера [Брандерами назначены командовать: капитан-лейтенант Дугдаль, лейтенанты Мекензи и Ильин и мичман князь Гагарин, которые вызвались охотниками на это отважное дело.]. Начальство над отрядом и распоряжение им поручено командору Грейгу. Он вмел повеление войти с отрядом в Чесменскую бухту и поставить корабли как можно ближе к неприятелю, расположив их, смотря по обстоятельствам и местности, для достижения цели.

Командор Грейг, отдав каждому из капитанов надлежащие приказания, сел на корабль «Ростислав», на котором и поднял свой брейд-вымпел.

Диспозиция была следующая: три линейных корабля должны были войти прямо в бухту и бросить якорь в ближайшем расстоянии от неприятеля, но так, чтобы один не мешал другому. Четвертый корабль должен был стать около двух кабельтовых мористее их, для подания помощи или отбуксирования тех из кораблей, которые могли бы встретить нужду в том. Фрегату «Надежда» назначено действовать против батарей на северном мысу; фрегату же «Африка» приказано стрелять по батарее на южном мысу, в предположении, что неприятель уже вооружил ее пушками. Бомбардирский корабль имел приказание стать немного мористее линейных кораблей и бросать через них на неприятельский флот бомбы и каркасы. Четыре брандера должны были держаться на ветре под парусами, в совершенной готовности спуститься на неприятеля, как скоро увидят сигнал из двух ракет, пущенных с командирского корабля. Они должны были подойти, сцепиться с неприятелем и потом уже, но не ранее, зажечь свои суда. По разным причинам эту атаку признали более удобным произвести ночью, тем более что в то время наступило почти полнолуние; следовательно, было довольно светло для того, чтобы войти в залив и бросить якорь на назначенных местах, а равно приступить и ко всем прочим действиям.

Около 11 часов ночи командор Грейг сделал своему отряду сигнал сняться с якоря. Для сего, чтоб не встревожить неприятеля пушечными выстрелами, он приказал поднять один фонарь на гафеле. Отряд немедленно был под парусами. Корабли, подняв фонарь на кормовом флагштоке, показали, что готовы спуститься. На это командор отвечал поднятием трех фонарей на гафеле, что означало приказ привести это в исполнение.
Корабль «Европа», бывший более всех под ветром и опасавшийся песчаной банки[возвышающаяся часть морского дна, покрытая водой отмель], которая находилась под ветром его, прежде чем сигнал был сделан, спустился и пошел в бухту один и около полуночи бросил якорь в южной стороне залива, близ неприятеля. Здесь он принужден был выдержать с неприятельских судов, а равно и с береговых батарей, весьма сильный огонь, на который, однако, бросив якорь и поворотись на шпринге, он отвечал сильно и метко. Это продолжалось около четверти часа, пока не подошли другие корабли. Видя его затруднительное положение, командор со своим кораблем «Ростислав» и с кораблем «Не тронь меня» под всеми парусами спешил к нему на выручку. Миновав «Европу» на полкабельтова, командор бросил якорь против середины входа в бухту, около полтора кабельтова от неприятеля, в первой четверти часа ночи. «Не тронь меня» в то же время бросил якорь около полукабельтова далее и к северной стороне входа. Фрегаты стали против назначенных им батарей.

Час с четвертью продолжался ужасный огонь с обеих сторон. В это время каркас, брошенный с бомбардирского корабля, упал в рубашку грот-марселя[Парус на второй от носа (средней) мачте.] одного из турецких кораблей. Так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной парусины, то он мгновенно загорелся я распространил пожар по мачте и такелажу. Грот-стеньга[продолжение верхнего конца мачты, в данном случае грот-мачты] скоро перегорела и упала на палубу, отчего весь корабль тотчас же был объят пламенем.

Командор, увидя замешательство, произведенное этим случаем в турецком флоте, сделал условленный сигнал брандерам, которые немедленно спустились на неприятеля. Капитан-лейтенант Дугдаль, на передовом брандере, поставил все паруса, чтобы подойти и сцепиться с наветренными неприятельскими кораблями; но, пройдя мимо командорского корабля и подходя к неприятелю, он встретил две гребные галеры, которые немедленно абордировали его брандер. Это принудило его зажечь свое судно прежде назначенного времени и для спасения собственной жизни броситься за борт и вплавь достигнуть своей шлюпки, которая, отдав бакштов в то время, как галеры подошли к брандеру, отстала от пего на большое расстояние. Галеры остановили брандер и пустили его ко дну на том самом месте, где на него напали.

Лейтенант Мекензи следовал близко за первым брандером и, приблизясь к неприятелю, зажег свое судно. Но в то время как брандеры спускались на неприятеля, пожар первого турецкого корабля распространился уже на два или три ближайшие к нему; горящие обломки от его взрыва упали еще на несколько других судов, и таким образом половина турецкого флота уже пылала. Брандер Мекензи навалил на один из горевших судов.

Лейтенант Ильин, командир третьего брандера, следовал в некотором расстоянии, и когда проходил мимо командора, тот закричал ему, чтобы ни под каким видом не зажигал брандер прежде, чем сцепиться с одним из наветренных турецких кораблей. Вследствие того он подошел борт о борт к одному из них и зажег его.

Мичман князь Гагарин вскоре подошел на четвертом брандере; но гак как большая часть неприятельских судов уже горела, то он также попал на горящий корабль.
Как скоро первый брандер прошел мимо командорского корабля, приказано было прекратить пальбу, чтобы не вредить своим брандерам, которые находились между ним и неприятелем. Но так как пожар еще не сообщился нескольким из наветренных турецких кораблей, которые продолжали стрелять, то командор был принужден снова открыть огонь.
Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать ужас, остолбенение в замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление, даже на тех судах, которые еще не загорелись; большая часть гребных судов или затонули или опрокинулись от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду; поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся и топивших один другого. Немногие достигли берега, цели отчаянных усилий. Командор снова приказал прекратить пальбу с намерением дать возможность спастись по крайней мере тем из них, у кого было довольно силы, чтобы доплыть до берега. Страх турок был До того велик, что они не только оставляли суда, еще не заморившиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями.

Корабли «Европа» и «Не тронь меня» получили приказание отойти несколько подалее, чтобы быть вне опасности от взрыва судов. Командор, с одним своим кораблем «Ростислав», остался до совершенного окончания дела. Он приказал перекрепить все паруса как можно туже и брандспойтами обливать паруса и такелаж, чтобы совершенно смочить их, а также беспрестанно окачивать борта и палубы ведрами, чтобы обезопасить корабли от падавших горящих обломков.

Граф Алексей Григорьевич к 4 часам утра прислал со всего флота гребные суда, чтобы в случае несчастия подать помощь «Ростиславу»; командор же, видя, что два неприятельских наветренных корабля не загорелись еще, отрядил лейтенанта Карташева, командовавшего упомянутыми гребными судами, с пятью или шестью катерами, обрубить канаты у наиболее наветренного корабля и постараться спасти его и выбуксировать. Вскоре после того с несколькими катерами был послан лейтенант Мекензи спасти еще другой корабль и вывести его. Оба офицера исполнили это приказание с неустрашимостью, несмотря на опасность от близ горевших неприятельских кораблей, которые один за другим взрывались. Оба корабля были уже на буксире, когда, к несчастию, одно из горевших судов взлетело на воздух в то самое время, как лейтенант Мекензи с последним из буксируемых кораблей проходил вблизи его. Горящие обломки взорванного корабля, падая, зажгли и этот корабль. Командор Грейг опасался, чтоб подобное несчастье не случилось и с другим спасаемым кораблем, и когда сделался небольшой ветерок с берега (во время сражения совершенно заштилило), то с корабля «Ростислав» послал на этот корабль капитан-лейтенанта Булгакова с тем, чтобы он принял команду, отдал и поставил с возможною поспешностью паруса и, выведя корабль из бухты, шел на соединение с графом Орловым у входа. Все это было исполнено с большим искусством и быстротою. Этот корабль именовался «Родос».

Начинало рассветать; все гребные суда посланы были овладеть галерами и барказами, избегнувшими пожара. Они были приведены к эскадре.

Командор, видя, что победа совершена и что в бухте не осталось не только ни одного судна, но даже ни одной шлюпки, которые не были бы или сожжены или выведены к эскадре, снялся с якоря с кораблем «Ростислав» и остальными судами отряда и вышел на соединение с графом Орловым. По соединению он отсалютовал ему двадцатью одним выстрелом, на что с корабля «Трех иерархов» было ответствовано равным числом. Как скоро «Ростислав» бросил якорь, командор Грейг спустил свой брейд-вымпел и прибыл на корабль «Трех иерархов» для отдания главнокомандующему подробного донесения. Граф принял его с изъявлениями полной радости и удовольствия.

Так кончилось ночное дело с 25-го на 26-е число июня, в котором турецкий флот был совершенно истреблен. Это одна из самых решительных побед, какую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших.

Потеря со стороны русских была весьма незначительна. На корабле «Европа» было 8 человек убитых, и двое или трое на корабле «Не тронь меня». «Ростислав», хотя и бывший ближе всех к неприятелю, не потерял ни одного человека, без сомнения по той же причине, как и в первом деле, т. е. что неприятельские ядра были слишком высоко направлены. Потеря неприятеля оказалась весьма велика, и хотя не было возможности узнать ее даже приблизительно, но, по словам турок, она должна простираться до 10 000 человек, даже более, потому что на флоте их находилось с лишком 15 000 человек, а на следующий день не могли насчитать 4000, которые вместе с гарнизоном крепости и всеми жителями Чесмы в величайшем страхе убежали в Смирну, лежавшую сухим путем около 30 миль оттуда. Они прибыли в этот город на другой день после битвы, произвели там величайшие беспорядки и яростное мщение свое обратили на греков и других христианских жителей: они перебили многих из них и разграбили их жилища. Турецкий паша, начальствовавший в Смирне, употреблял все меры для усмирения этой ярости и наконец выгнал их из города. Граф Орлов, получив известие о варварском поведении их в Смирне, отправил туда находившегося в плену турецкого пашу, который обещал приложить всевозможное старание к прекращению этих ужасных беспорядков.

Замечательно, что все турецкие корабли (за исключением первого) горели вообще часа по два и более, прежде нежели огонь достигал до крюйт-камер их; некоторые же сгорали по самую ватерлинию и тогда только взлетали на воздух, загоревшиеся последними взлетели не ранее 9 часов утра.

Выбуксировав из бухты корабль «Родос» и гребные га- леры, русские матросы и греки со следовавших за флотом судов вышли на берег и заняли крепость и город Чесму, совершенно оставленные турками и греками. Они нашли тут богатую добычу, состоявшую преимущественно из шелковых и бумажных тканей, оставшихся в лавках и на фабриках.

Граф Орлов послал отряд солдат под начальством подполковника Обухова овладеть батареею на северном мысу увезти из нее пушки. Для прикрытия же этого отряда и принятия пушек с батареи он приказал капитану Безенцову на корабле «Не тронь меня» войти в залив. Вследствие сего все пушки этой батареи, числом 22, перевезены на «Не тронь меня». Они были медные и по большей части 24- и 30-фунтового калибра. С крепости Чесменской также перевезено несколько орудий на корабль «Не тронь меня», остальные же испорчены.

В то же самое утро граф Орлов приказал сигналом потребовать всех флагманов и капитанов на корабль главнокомандующего... После полудня он на своем катере, на котором находились брат его граф Федор Григорьевич, князь Долгоруков и командор Грейг, отправился для осмотра обгорелых остатков неприятельского флота, представлявших печальное зрелище по множеству мертвых тел, растерзанных и в разных положениях плававших между обломками. В числе их нашлось несколько, еще не совершенно лишенных жизни. Граф приказал перевезти их на корабль для перевязания ран и подания возможной помощи. Он приказал также подорвать бастионы замка, обращенные к морю. По возвращении его на корабль он послал капитан-лейтенанта фон Дезина с несколькими барказами поднять с затонувших кораблей столько медных орудий, сколько окажется возможным. В следующий день поднято их несколько, и они распределены на разные суда флота.

Чтобы не терять, однако, времени в поднятии этих орудий, граф Орлов приказал перевести с берега на свои корабли всех высаженных людей и кораблю «Не тронь меня», выйдя из залива, соединиться с флотом. Как скоро этот корабль оставил бухту, несколько турецких конных партий стали показываться на высотах позади города; найдя город оставленным русскими, турки снова вошли в пего и заняли замок.
По получении известия о сей победе в Санкт-Петербурге ее величество государыня наградила всех отличившихся следующими милостями: граф Орлов пожалован кавалером вновь учрежденного ордена Святого Георгия 1-го класса и назван Чесменским; адмиралу Спиридову пожалован орден Святого Андрея; граф Федор Григорьевич Орлов и командор Грейг получили орден Святого Георгия 2-го класса; капитан Клокачев, командир корабля «Европа», и капитан Хметевской, командир корабля «Трех святителей», награждены орденом Святого Георгия 3-го класса; капитаны Лупандин, командир корабля «Ростислав», Безенцов — корабля «Не тронь меня», капитан-лейтенанты Перепехин, командир бомбардирского корабля «Гром», командир фрегата «Надежда» Дугдаль, лейтенанты Мекензи и Ильин и мичман князь Гагарин — все получили Святого Георгия 4-го класса. Все четыре офицера, командовавшие брандерами, произведены в следующие чины со старшинством со дня победы. По возвращении же флота в Россию ее императорское величество всемилостивейше изволила наградить офицеров и нижних чинов, бывших в сем сражении, денежною выдачею по мере участия их в сем знаменитом бою, что подробнее будет описано в надлежащем месте.

28 июня утром капитан Борисов со своим кораблем «Святой Януарий» и бомбардирским кораблем получил приказание сняться с якоря, перейти к городу Хиосу и бомбардировать его... После полудня корабли спустили флаги, и всему флоту сделан сигнал сняться с якоря и перейти к Хиосу. Намерение главнокомандующего было овладеть сим богатым городом, но, подойдя к нему с флотом, он получил достоверное известие о появлении в городе чумы, что и принудило его оставить всякое покушение на Хиос, потому что все выгоды, какие можно было бы извлечь из этого богатого пункта, были уничтожены явною опасностью заразы. Бомбардирский корабль начал уже бросать в город бомбы; но граф Орлов приказал ему, а равно и кораблю «Святой Януарий», сделать сигнал возвратиться к флоту, что ими и исполнено.

Весь флот отправился к северу, с намерением перехватить прежде входа в Дарданеллы два корабля, которые, как было объяснено выше, отделились от турецкого флота и держали к Мнтилинскому проливу.

9 июня утром флот подошел к островам Спальмадорским; ветер зашел к норду, и флот старался лавировкой выйти из пролива Хиосского между островами Спальмадорскими и Антильским берегом... Вечером ветер скрепчал при сильном течении от севера. Поэтому флот был принужден стать на якорь под островами Спальмадорскими. Граф Орлов, узнав здесь, что две турецкие галеры, спасшиеся от неприятельского флота в день первого сражения, стояли r бухте Элихтер, отправил фрегат «Африка» и шлюп «Почтальон» для взятия или истребления их. Обе галеры найдены лежавшими в бухте между каменьями вплоть к берегу, и капитан Клеопин, найдя исполнение возложенного на него поручения неудобным, возвратился на следующий день, не истребив их, чем граф Орлов был весьма недоволен.

июня британский фрегат «Винчельси», под командою капитана Джервиса, пришел к флоту, присланпый для отобрания с трех английских транспортов «Чернышев», «Ор лов» и «Панин» британских паспортов на случай, если б они назначены были действовать неприязненно против турок. Но так как теперь в них не имелось более надобности, то граф Орлов отпустил их из службы при русском флоте и позволил отправиться с фрегатом «Винчельси».

В это время на флоте был большой недостаток в сухарях и провизии. Сухарей, при уменьшенной даче, только имелось на десять дней. К счастию, фрегат «Николай» взял два рагузских судна, нагруженных сухарями для турецкого флота, что оказалось весьма полезным призом для русского флота. Солонины и других провизий оставалось также весьма немного, и к тому же флот имел крайнюю необходимость для исправления повреждений и такелажа зайти на время в безопасный и удобный порт. Посему граф Орлов дал повеление адмиралу Эльфинстону с эскадрою, которая с самого начала состояла под его начальством, отправиться для поисков упомянутых двух турецких кораблей и блокады Дарданелл. Сам же он с остальною частью флота направился к острову Лемносу с намерением овладеть им: он считал этот остров выгоднейшим пунктом, в настоящем положении флота, как по удобству прекрасного порта Мудро, так и потому, что он был один из островов Архипелага, наиболее изобиловавших хлебом и скотом; а еще более потому, что ин лежит близ входа в Дарданеллы, сквозь которые граф твердо решился прорваться по овладении островом Лемносом, что дало бы ему безопасное убежище для флота в случае неудачи в этом предприятии.

1 июля ветер и течение продолжались в такой же силе от севера. Найдя невозможным вылавировать из Хиосского пролива, адмирал Эльфинстон с кораблями «Святослав», «Саратов» и «Не тронь меня», фрегатами «Африка» и «Надежда», составлявшими эскадру его, снялся с якоря и спустился под ветер.

[На этом останавливается рукопись, которой последний лист оторван. Неизвестно, затеряно ли остальное или автор не окончнл своей работы? В каталоге библиотеки адмирала Грейга против этой рукописи сделана отметка: «без конца».]

--------

В Гидрографическом департаменте Морского министерства хранятся четыре старинных гравированных плана, или вида, Чесменского сражения и при них «для изъяснения сих планов приложено подлинное донесение [Напечатанное на русском и французском языках.] о совершенном истреблении турецкого флота... полученное сентября 13 дня 1770 года ко двору ее императорского величества от генерала графа Алексея Григорьевича Орлова с курьером из Сталии».

Мы помещаем здесь... самое описание, полагая, что многим читателям нашим любопытно будет увидеть этот давнишний документ.

«Когда контр-адмирал Эльфинстон со своею эскадрою соединился при береге Морейском с эскадрою под командою адмирала Спиридова и получено было известие от упомянутого контр-адмирала, что он на пути своем с подкреплением нескольких кораблей от адмиральской эскадры гнал неприятеля, который, для соединения с оставшимися позади его кораблями, бежал к стороне Азии, то в то время генерал граф Орлов, прибыв из Морей с двумя кораблями, по соединении всего флота взял главную команду над оным. Первое его попечение было запастись провиантом и водою. Что исполнив, опасались одного только того, дабы неприятеля не упустить за Дарданеллы, чего для с благополучным ветром и отправились искать оного. Подъезжая к острову Хио, уведомились, что турецкий флот находится в канале за оным островом. Отряжен был туда для получения точного известия корабль «Ростислав», на котором послан был от главнокомандующего контр-адмирал Грейг. Сей по возвращении объявил, что неприятельский флот усмотрел ходящий под парусами в девяти больших кораблях; но как уже было под вечер, то положено лавировать во всю ночь в устье оного капала, а на рассвете войти туда. Исполнив сие в назначенный час и увидев стоящего неприятеля в боевом порядке, убавили парусов, чтоб дождаться отставших судов. По приближении которых главные командиры, съехавшись вместе, сделали распоряжение к атаке следующим образом: кораблям команды адмирала Спиридова сочинять передовой строй боя, а кораблям графа Орлова средний, Эльфинстоновым же делать сторожевой край. Как разъехались начальники по своим местам, то дан был сигнал с корабля «Трех иерархов», дабы строиться к бою по вышеположенному расписанию и идти к атаке. Первым был корабль «Европа», вторым «Евстафий», третьим «Трех святителей», четвертым «Януарий», пятым «Трех иерархов», шестым «Ростислав», седьмым «Не тронь меня», восьмым «Святослав», девятым «Саратов», а два фрегата, которым должно было быть тут же, к тому времени не подоспели. В сем порядке 24-го дня июня в половине двенадцатого часа подошли к турецкому флоту. Оный стоял, одним крылом примкнувшись к мели и к небольшому каменному острову, другим протянулся к порту, называемому Чесме, находясь в весьма выгодном положении. Вдруг началась с турецкого флота по нашему жесткая пальба. «Европа» вступила в бой, который в половине первого часа сделался общим. «Евстафий», на котором был наш заслуженный адмирал Спиридов, с несказанным терпением и мужеством выдерживал все неприятельские выстрелы, подходя к ним ближе; а пришед в меру, зачал производить свой огонь без умолка с такою жестокостью, что неприятель оттого великий вред почувствовал[в отличие от журнала Грейга, в сообщениях Орлова приподнимается роль адмирала Спиридова]. Однако ж ядра неприятельские с разных кораблей противу его устремляющихся не переставали осыпать его. Тут вступил в сражение и корабль «Трех святителей», также и «Януарий», выдвинувшись вперед из своих мест. По сем стал сражаться и корабль главнокомандующего, называемый «Трех иерархов», за которым последовал «Ростислав», на коем находился князь Юрий Долгоруков. Корабли же команды Эльфинстоновой по положению своему были в некотором отдалении. Удар за ударом выстрелов пушечных, сливаясь, беспрерывный гром производили. Воздух, наполнен будучи дымом, скрывал корабли от вида друг у друга так, что и лучи солнца померкли. Свист ядер летающих и разные опасности представляющиеся и самая смерть, смертных ужасающая, не были довольно сильны произвести робости в сердцах сражавшихся с врагом... В самом жесточайшем сражении были четыре корабля: «Евстафий», «Трех святителей», «Януарий» и «Трех иерархов». Напоследок корабль «Евстафий», сцепясь с кораблем, главнокомандующим над неприятельским флотом, производил и в самое то время пушечную и оружейную пальбу; от чего оный и загорелся. Корабль же «Трех иерархов», лежа на якоре и сражаясь с двумя неприятельскими, увидел в опасности адмирала и, тотчас отрубя якорь, изготовился к абордажу. Но, приметя, что неприятельский корабль горит, принужден был принятое намерение оставить, дав сигнал, чтобы все военные шлюпки поспешали к «Евстафию». Подгоревшая у турок мачта упала поперек на наш корабль, сцепившийся и почти уже завладевший оным, и тем в пламень привела и наш. В самом скором времени после того корабль наш взорвало, за которым следовал и неприятельский. Сие происшествие и то, что турки не могли уже более терпеть зря столь жестокую и неустрашимую с нашей стороны атаку, привели флот оттоманский в трепет, который, отрубя якоря и подняв паруса, бежать начал в великом смятении в порт под защищение крепости Чесме. Граф Орлов, подняв все паруса на корабле «Трех иерархов», стремился в самый нутрь неприятельского флота, но не был в силах догнать оный за легкостию турецких судов. Скоро после того обрадован он был известием, полученным о спасшихся с корабля «Евстафий», между которыми адмирал[Г.А. Спиридов], капитан и брат его граф Федор Орлов находились.

После сего сделано распоряжение запереть неприятельский флот со всех сторон в гавани, служившей ему убежищем, что вскоре и исполнено. Наряжен для бомбардирования неприятеля один бомбардирский корабль, который через целые сутки и причинял ему великий вред и беспокойство. Неприятель со своей стороны изготовил на берегу большую батарею и поставил там более двадцати пушек. Между тем наши приготовляли четыре брандера. На другой день по собрании совета положено было производить атаку ночью, к коей наряжены были четыре корабля: «Не тронь меня», «Ростислав», «Саратов» и «Европа» и два фрегата под командою контр-адмирала Грейга. Под сим прикрытием следующую ночь... брандеры и отправлены, на которых посланы были явившиеся к тому охотники: двое из россиян и нашей службы двое англичан, прочим же кораблям велено быть в готовности для подкрепления. Неприятель, приметя идущих, начал производить преужасный огонь со всех своих кораблей и с берега. Наши не упустили ничего, чтобы равномерно им ответствовать. Начали оттоманские корабли загораться, но скоропостижно пожары сии ими утушаемы были, пока, наконец, загорелся на одном их корабле марсель, что контрадмирал Грейг приметя, сам перестал производить стрельбу и велел идти брандерам. Оные, не мало не мешкав, исполнили свою должность с великим терпением и неустрашимостью по данному им наступлению с желаемым успехом, в чем отменно отличился господин Ильин, который, подошед к турецкому кораблю, с полным экипажем находящемуся, в глазах их положил брандкугель в корабль и, зажегши брандер, возвратился без всякой торопливости с присутствием духа, как и прочие, назад. Тут уж увидели вдруг в разных местах загоревшийся флот неприятельский, узрели и победу свою совершенну... Вскоре по сем начало рвать неприятельские корабли один по другому. Сие чрезвычайпое явлепие столь ужасно было, что и берега стонали, и по истечении малого времени весь неприятельский флот обращен в пепел, исключая один корабль о шестидесяти пушках в пять галер, которые нашим достались в добычу с несколькими малыми судами. По сему высадили наших людей на берег, кои взяли неприятельскую батарею...

В порту сочтено огнем истребленного турецкого флота: 15 линейных кораблей, из коих шесть от 80 до 90 пушек, прочие были от 70 до 60, шесть фрегатов, несколько шебек и бригантин, множество полугалер, фелук и других малых судов, а всех вообще около ста судов...»

...Приводится еще одно любопытное описание этого события, находящееся в записках князя Юрия Владимировича Долгорукова, того самого участника Чесменской кампании, о котором неоднократно упоминается в журнале адмирала Грейга
[Записки князя Ю. В. Долгорукова сначала напечатаны были в журнале «Отечественные записки», 1840 г., № 12, а потом в книге «Сказания о роде князей Долгоруковых»].

«...После сей экспедиции мы... вышли в море, где к нам пришел контр-адмирал Эльфинстон[английский уроженец, после Чесменского боя оставивший русскую службу.] с тремя кораблями, а прежде нас было шесть линейных и несколько фрегатов. Пришло к нам известие, что шестнадцать турецких кораблей и множество разных судов находится в море и вблизи от нас. Тотчас на адмиральском корабле созван был военный совет, куда главнокомандующий пригласил адмирала Спиридова, генерал-майора графа Федора Орлова, контр-адмирала Эльфинстона, капитана нашего корабля, Грейга и меня. Видя, что начали колебаться, мы с Грейгом решительно сказали, что должно искать турецкий флот и атаковать его, и на сие мнение, хотя с трудностью, согласили главнокомандующего. Счастье, что мы имели капитана Грейга, мореходца самого искусного, какого только желать можно[Здесь ощущается сильная личная симпатия Долгорукого к Грейгу, отчего преувеличивается его роль в организации сражения]. Он сделал диспозицию таким образом. В авангарде под начальством адмирала Спиридова корабли: «Европа», «Евстафий», на коем были адмирал с графом Федором Орловым, и «Януарий»; кор-де-баталь[центр боевой линии кораблей]: «Трех святителей», «Трех иерархов», где находились главнокомандующий и я, и «Ростислав». В арьергарде контр-адмирал Эльфинстон с кораблями: «Не тронь меня», восьмидесятипушечным «Всеволодом» и «Саратовом». В предписании сказано, чтобы корабли между собою расстояния имели не более полкабельтова, шедши один за другим, от неприятеля на пистолетный выстрел ложились в линию и всею дистанциею, проходя мимо неприятеля, производили пальбу. Накануне атаки Грейг ко мне подошел и просил, чтобы я взял команду над кораблем «Ростислав». Я сперва засмеялся, что он меня находит способным к морской части. Но он начал меня убеждать, и я переехал на «Ростислав». Генерал Пален, подполковник Порет и многие другие просились со мной и переехали. На другой день мы увидели турецкий флот в канале между островом Хиос и азиатским берегом, на якоре.

По сигналу вступили мы в атаку; корабль «Европа», первым придя в дистанцию, поворотил вдоль флота турецкого и производил пальбу; за оным кораблем «Евстафий» тоже, а потом «Януарий». «Европа», придя напротив корабля «Капудан-паша», увидела пред собою мель. Капитан, опасаясь потерять корабль, повернул назад. «Евстафий» думал то же сделать, но его паруса были повреждены; начал «Евстафий» дрейфовать на корабль «Капудан-паша», и думали, что будет ручной бой; адмирал [Г.А. Спиридов] и граф Федор сели в лодку и погребли на фрегат, стоящий в отдалении от флота. Адмирал забыл на корабле своего сына, а граф Федор друга своего, князя Козловского. «Евстафий», нанесенный на корабль «Капудан-паша», с ним сцепился. Капитан Крузе[по другим источникам А.И. Круз] , видя турецкий корабль пустым, послал на последней при нем имеющейся шлюпке сына адмиральского к графу Алексею Григорьевичу с поздравлением о взятии турецкого корабля; но когда Крузе со своими взошел на корабль, увидели снизу дым и перебежали на свое судно. Вскоре турецкий корабль был весь в огне, и наши люди в изумлении ожидали своего жребия, как вдруг мачта турецкого корабля упала на наш корабль; искры посыпались в крюйт-камеру, которая была открыта по причине сражения. Мгновенно подняло «Евстафий» на воздух. Крузе, штурман и еще человека четыре попали на обломки; прочие все, и в числе пх князь Козловский, погибли в волнах. Потом взлетел на воздух и турецкий корабль; третий корабль нашего авангарда, «Януарий», еще прежде поворотил из боя вон. Корабль «Трех святителей» прошел сквозь турецкую линию, а «Трех иерархов» и «Ростислав» со своей стороны повернулись против турецкого флота и в весьма близком расстоянии открыли пальбу, которая недолго продолжалась. Турки обрубили якоря и в большом беспорядке вошли в глухой бассейн при Чесме. Об арьергарде невелика повесть: он убавлял парусов и пришел, когда мы уже обложили Чесменский бассейн, но еще издалека стрелял из пушек на воздух.

В сие время, как корабль «Евстафий» взорвало, граф Алексей Григорьевич бросил имевшую в руках брильянтовую табакерку и только выговорил: «Ах, брат!..» Вскоре потом приехал адмиральский сын с известием, что отец его и граф Федор Орлов
уехали с корабля прежде. Граф Алексей Григорьевич, Грейг и я поехали их отыскивать и нашли графа Федора со шпагою в одной руке, а в другой ложка с яичницей; адмирала с превеликим образом на груди, а в руке превеликая рюмка водки. Мы взяли их и перевезли к себе на корабль.

Тут опять Грейг со мною посоветовался, как турецкий флот истребить [тут автор воспоминаний, вопреки сведениями из журналов Грейга и Спиридова, а также из донесения Орлова, превозносит роль Грейга и занимается самовосхвалением]. Велел Грейг сделать четыре брандера, и ночью, под прикрытием корабля «Европа», капитан Клокачев вошел с брандерами и стал на самой ближайшей дистанции от врагов. На турецком флоте еще с первого сражения не опомнились, и такая была суматоха, что иной корабль стоял к нам кормою. С нескольких выстрелов брандскугелями Клокачев предал огню весь турецкий флот. К этому вдобавок из четырех брандеров один, Ильина, прицепил себя к турецкому кораблю. Мы с Грейгом, на шлюпке разъезжая, на рассвете увидели, что один только корабль «Родос» не сгорел, взяли и привели его в наш флот. Хотели вытащить еще один корабль, но на него с другого горящего судна упала мачта; он сам весь загорелся, и мы принуждены были его оставить. Почти неможно себе вообразить сего ужасного зрелища, кое мы видели в Чесменском порту. Вода, смешанная с кровью и золою, получила прескверный вид. Трупы людей, обгорелые, плавали по волнам, и так ими порт наполнился, что с трудом можно было в шлюпке разъезжать...»

<< Назад   Вперёд>>